Старый патагонский экспресс - Пол Теру

На всем пути через Мексику, Гватемалу и Сальвадор я покупал эти газеты в надежде разобраться в том, что происходит в Никарагуа. Новости были день ото дня хуже, и, судя по всему, приходилось ждать еще худшего. Заголовок на первой полосе: «Партизаны напали на полицейский участок» — сменялся на следующий день заголовком: «Сомоса установил комендантский час». За этим появилось: «Партизаны ограбили банк» — я всегда с особенным вниманием перевожу заголовки — и: «Сомоса правит твердой рукой». В Санта-Ане я прочитал: «Партизаны застрелили десять человек». В Сан-Сальвадоре — «Сомоса арестовал 200 мятежников, индейцы взялись за оружие». Позднее я прочитал: «В Никарагуа перемирие», но как раз перед отъездом из Сан-Сальвадора в газете La Prensa в колонке новостей появилось сообщение: «Партизаны закупили у Штатов оружие на 5 млн. долларов». При этом президент Картер хранит безукоризненный нейтралитет к событиям в Никарагуа, хотя никто в США не скрывает надежды, что рано или поздно Сомосу наконец-то скинут. Это, конечно, была благочестивая надежда, однако мне от нее не было ни тепло ни холодно. К концу февраля долгожданная революция так и оставалась долгожданной, там все еще повторялись случаи массовой резни, а Сомоса пребывал у власти. Судя по всему, он собирался благополучно просидеть на своем месте по меньшей мере еще лет сорок или же, на худой конец, передать бразды правления (в случае Никарагуа это были в основном орудия пытки) своему сыну. Перспектива оказаться в Никарагуа стала волновать меня не на шутку. Я решил, что отправлюсь на границу и проведу разведку. Потолкую с людьми. Если новости окажутся плохими, то воспользуюсь окружным путем, не въезжая в эту страну. И вот я сел на поезд до Кутуко, чтобы разузнать, что творится в Никарагуа. Это напоминало мне поход к стоматологу: когда ты плетешься туда, горячо уповая на то, что кабинет вдруг окажется закрытым по случаю острого прострела у бедняги врача. Увы, моя надежда насчет стоматолога так и не сбылась ни разу в жизни в отличие от Никарагуа.

— Вы не можете попасть в Никарагуа, — заверил меня сальвадорец, охранявший границу у будки паромной переправы. (Интересно, существует ли в мире более загаженное место и мрачный вид, чем залив Фонсека?) — Граница закрыта. Военные вышлют вас обратно.

Это было лучше, чем отмена смертной казни. С меня совершенно снималась ответственность за то, что я не пересеку Никарагуа. Я вернулся в Сан-Сальвадор. Я выбрал в отеле другую комнату, где уж точно не могли водиться крысы. Но я не мог сделать больше ничего, находясь в Сан-Сальвадоре. Я прочел лекцию на тему, родившуюся у меня в поезде до Тапачулы: «Малоизвестные произведения известных американских авторов — „Простофиля Вильсон“, „Дневник Сатаны“, „Дикие пальмы“». Я осмотрел университет (и никто не смог мне объяснить, откуда в университете в стране с диктатурой правого толка может взяться фреска с портретами Маркса, Энгельса и Ленина?). У меня оставался еще один день, и я решил еще раз съездить на поезде в Кутуко, чтобы принять окончательное решение.

По предыдущей поездке я уже знал, что задолго до Сан-Мигеля, то есть на протяжении трех четвертей пути до Кутуко, это будет на редкость неинтересное путешествие. Как и в прошлый раз, состав имел всего два вагона, в которых набралось от силы двадцать пять пассажиров. Пока мы ждали, когда подадут поезд и нас пустят на платформу, я попытался расспросить людей, куда они едут. Все сказали: в Сан-Винченте. Сегодня в Сан-Винченте ярмарка. А Сан-Винченте хорошее место? Да, очень. Тогда я решил сойти с поезда в Сан-Винченте.

На свете нет двух совершенно одинаковых поездов. Вот и сальвадорские поезда, хотя такие же изношенные, как гватемальские, совершенно друг на друга не похожи. Возможно, ими владеют одни и те же компании, но поезда абсолютно разные. Я убедился на собственном опыте: один поезд нельзя даже отдаленно сравнивать с другим. Да, поезд «Ярочо» нес на себе отпечаток компании «The Golden Blowpipe», но его неповторимость определяли не только страна и фамилия владельца, но еще и местность, по которой проложен маршрут. Уникальность местного поезда до Кутуко бросалась в глаза, как только я поднялся в вагон. На платформе меня встречал тот же мрачный низкорослый человек, который забрал у меня билет в день приезда. Он был все в тех же спортивных шортах, из кобуры торчал старый револьвер, и несколько патронов блестело в старом патронташе. Я искренне надеялся, что ему не вздумается стрелять из этого оружия, потому что не сомневался: револьвер взорвется у него под носом и он погибнет не от пули, а от осколков. Он проверил мой билет, состав остановился у платформы, и я поднялся в вагон. Там не нашлось ни одного целого сиденья. Отовсюду торчали пучки конского волоса, и откинуться на спинку кресла было настоящей пыткой.

— Да уж, удобными эти сиденья никак не назовешь, — извиняющимся тоном произнес сальвадорец по другую сторону прохода. Он пнул кресло напротив себя и добавил: — Но они все еще крепкие — взгляните, даже не шатаются. Хотя, конечно, все порванные и грязные. Следовало бы их починить.

— Так почему их не чинят? — спросил я.

— Потому что все ездят на автобусе.

— Если их починят, все будут ездить на поезде.

— Верно, — кивнул он. — Но тогда в поезде будет не протолкнуться.

Я предпочел согласиться с ним, и не потому, что он меня убедил, а потому, что давно устал читать нотации о необходимости содержать вещи в порядке. Центральная Америка страдала от повальной бесхозяйственности. Представьте себе, будто Новая Англия лежит в руинах и власть в таких местах, как Род-Айленд или Коннектикут, захватили генералы с замашками маньяков и продажные полицейские. Они установили жестокую тиранию и насаждают совершенно дикий национализм. Нет ничего удивительного в том, что такие магнаты, как Вандербильт, или корпорации с имперскими амбициями — та же «Юнайтед фрут компани» — воспринимают их как дегенерировавшие штаты и пытаются наложить на них свою лапу, чтобы править ими. К тому же сделать это довольно просто. Вот только ни от магнатов, ни от больших корпораций не приходится ждать соблюдения моральных принципов, проявления сочувствия или хотя бы соблюдения законности, чтобы жизнь в этих местах постепенно наладилась. Они действуют исключительно в интересах собственной выгоды, и они еще хуже, чем колонизаторы прежних лет, — они были рэкетирами и рэкетирами остались, только еще более жестокими и наглыми. Лишенные закона страны, измученные нищетой и неравенством, ожесточаются все сильнее. Тот же Сальвадор мог бы стать раем на земле, однако об этом не приходится и мечтать. Футбол — самый примитивный и грубый вид спорта — стал в этих странах доступным способом излить отчаяние, когда болельщики хотя бы ненадолго привлекают к себе внимание. И в ответ на все упреки они отвечают одно: мы и так живем, как собаки, так не мешайте нам развлекаться. В итоге футбол становится не футболом, церковь — не церковью, а этот поезд — не похож ни на что, виденное мной прежде. Задолго до того времени, как он пришел в столь ветхое состояние, любая уважающая себя компания десять раз собрала бы страховые деньги и вложила бы их в обновление дорог и подвижного состава, как это сделали в Индии. Но здесь был Сальвадор, а не Индия. И действительно, в Индии даже в самом глухом штате, где-нибудь в Западном Бенгале, пассажиры умерли бы со смеху, увидев эту жалкую пародию на поезд.