Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

Детлеф фон Лилиенкрон

(1844–1909)

Поезд-экспресс

Трансъевропейский, на Запад с ВостокаРвется железнодорожный мотив.Может быть, счастье уже недалеко?В рай не увозит ли локомотив?Тр-татат-та — грохочут колеса,Поезд, как зверь, зарычал у откоса,Дым, словно хвост, за собой поволок, —Третий звонок, паровозный гудок.

В окнах картины сменяют картины,Из-под колес убегает земля,Мимо проносится горы, долиныНовые радости в жизни суля.Солнце с луной чередуется в небе,Путникам выпадет радостный жребий, —Вечер придет — до утра подожди:Все, что задумано, — все впереди.

Сумерки тихо струятся над миром,Вот и Венера взошла в небеса.Скоро прощаться пора пассажирам.О, погодите еще полчаса:Дамы, ученые, принцы, банкиры,Платья, костюмы, сутаны, мундиры,«Высшее общество», томный поэт,Дети в расцвете младенческих лет.

Темень, как демон, легла на просторы,В поезде газовый свет засиял, —Тр-татат-, затрещали рессоры,Заверещал запоздалый сигнал, —Тр-татат-, увидать за углом быСмерть, что стоит возле тлеющей бомбы!Стойстойстойстойстойстойстойстойстойстой —В поезд врезается поезд другой.

Утром на рельсах — осколки, обрывки,Кости, раздробленные на куски,Акции, шпоры, щипцы для завивки,Зонтики, шляпы, часы, кошельки,Деньги, поэма «Небесные звуки»,Кольца, симфония «Нежные муки»,Кукла, в упряжке из тонких ремнейМаленький ослик, пристегнутый к ней.

Новая железная дорога

Взывает череп: «Я посол, барон,И я содействовал переговорамМеж Нидерландами и датским троном.Кто сотрясает стены саркофага?Кто взламывает крышку? Страшный суд?Вульгарный сброд, отродья крепостные,С меня срывают голубую ленту,Срывают ленту ордена Слона!Портрет миниатюрный, Фридрих Пятый,Законный мой король и господинНаписан кистью по слоновой кости —Портрет монархом лично мне подарен!Разбой! Грабеж! Мерзавцы! Подлецы!»

Железную дорогу землекопыСооружают, и могильный склеп,Конечно, подлежит уничтоженью.Рабочие над черепом хохочут.Один из них отнес портрет в подарокРябой и рыжей девке из барака,Которая торгует скверным шнапсом,Которая заявится на танцы,Портрет, как украшенье, нацепив.

Взывает череп: «Я посол, барон,И я содействовал переговорамМеж Нидерландами и датским троном!»Не помогает. Полупьяный пареньЕго забросил в кузов вагонетки,Которая катается по рельсам.Потом его швыряют, словно меч.

Взывает череп: «Я посол, барон,И я содействовал переговорамМеж Нидерландами и датским троном!»Не помогает. Бросили его,Намаявшись, к подохшей кошке в мусор.

Бушует череп: «Я посол, барон,И я содействовал переговорамМеж Нидерландами и датским троном!»Не помогло. Его перекричал,Спеша по рельсам, первый паровоз.

На вокзале

По городу огромному блуждая,На отдаленный маленький вокзалЯ выбрался. В соседний городокЛюдей везут отсюда поезда —Мужчин, весь день стоявших за прилавком,Трудившихся в конторах — и теперьМечтающих в кругу семьи стряхнутьНа время пыль своих дневных трудов.

Заканчивался знойный летний день.Уже смеркалось. Месяц молодой,Прокравшись боком, встал, как запятая,Как раз меж двух нагруженных вагонов.На западе вечерний небосклонЕще бледнел в молочно-желтых красках.На фоне неба четко выделялисьГромады фабрик, заслонивших свет.Из труб валил густой, тяжелый дым —Всходя сначала прямо вверх, затем,Как будто сломленный, куда-то вправо,Поддавшись ветру, плыл горизонтально.

В разрывах дыма, словно очаги,Пылавшие спокойно, не мерцая,Виднелись клочья синего покрова.Из города летел далекий ропот,Такой знакомый с той поры, когдаМы, немцы, залегли вокруг Парижа,В котором клокотал пожар Коммуны,И слушали такой же точно гул.Мне вспомнился тот день — и, как тогда,Опять возник на дымных небесахСверкающий надраенной латуньюЮпитер — высоко над шумным миром.И нынче, как тогда: на небесахСтоял Юпитер — он один из всехСветил небесных виден был, взиравшийНа вечную земную суету.И, словно бы невольно, про себяЯ прошептал: «Двадцатое столетье».И стихло все в душе. Последний поездУже стоял готовый, ожидаяПоследних утомленных пассажиров.И железнодорожник в красной шапкеСигнал к отправке дал, промчавшись мимо,И все. На небесах стоял Юпитер,Горели тускло синие огни,И смутный гул из города летел.

Кристиан Моргенштерн

(1871–1914)

Воронки

бредут по лесу ночью две воронкии луч луны как паутинатонкий струится сквозьотверстияутробныелегко итихои тп

Башенные часы

Часы на башнях бьют по очереди,иначе друг друга они перебьют.Христианский порядок, настоящий уют.И приходит мне в голову — в час досуга —отчего же народыне друг за другом бьют, а друг друга?

Это был бы гнев воистину благой —сперва бьет один, а потом другой.Но, разумеется, подобная игра умапри воздействии на политику бесполезна весьма.

Кусок ноги

Идет-бредет из края в крайодин кусок ноги.Не дерево и не сарай —один кусок ноги.

На фронте вдоль и поперекустрелян был солдат.Кусок ноги остался цел —как если был бы свят.

С тех пор бредет из края в крайодин кусок ноги.Не дерево и не сарай —один кусок ноги.

Черечерепаха

Мне много сотен тысяч дней.Они длинны и гулки.Один из готских королейрастил меня в шкатулке.

Века шагали — шарк да шарк,Им не было конца.Я украшаю зоопаркхейльброннского купца.

Пускай судьба моя слепа,я не дрожу от страха:я черепа-, я черепа-,я черечерепаха.

Старушка с прялкой

Луна по небесам во тьмуспешит походкой валкою.На севере, в большом дому,живет старушка с прялкою.

Прядет, прядет… А что прядет?Она прядет и прядает…Как пряжа, бел ее капот —старушку это радует.

Луна по небесам во тьмуспешит походкой валкою.На севере, в большом дому,живет старушка с прялкою.

Из обращенного ко Христу

От Матфея, 4;8

Смотрел с горы высокой Иисус,И рек, — был мыслей ход Его таков:Весь мир Мне ляжет перстью под стопы,Коль Я средь меньших меньшим стать решусь,Коль стану сорняком средь сорняков,Коль стану человеком средь толпы.

Зрю дом и пашню, женщину, дитя,Добротворения высокий дар,И жизнь, и смерть проходят предо Мной;А ныне день Мой мечется, летяПожаром, чтобы вновь зажечь пожар,Чтоб воспылал в конце весь круг земной —

Ты, подлинно объемля Небеса,Не будь к мольбе о разъясненьи глух,Я — это Ты; кто даст надежный знак,Что Ты и Я — одно, что это так:Открой Мои земные очеса,На все, что суть Отец, и Сын, и Дух!

Отец, и Сын, и Дух! И все — одно!Ты — человек, Ты равен всем иным?Но это значит — Ты и червь, и дым,И не Творец Ты, но земная тварь:Нет, царство Неба не Тебе дано,И разве что среди людей — Ты царь!

О дай свободу Мне, Я слишком слаб,Творенью не сули неторный путь:И алчу Я, и жажду отдохнутьОт бремени, что на меня легло…Пусть послужу как человек, как раб,Пусть буду человеком… Тяжело

Пал Иисус, зарывшись головойВ сухие терния, и так лежалКак в судороге, и терзал траву,А сумрак наплывал, и приближалГрядущий день, являя наявуДня мирового холод мировой —

И остужал чело… Он встал с земли,С лица морщины горькие сошли,Глаза светлее стали. И тогда,Стерпеть не в силах детского стыда,Вздохнул, смеясь и плача наконец:Прости Меня, мой Сын и мой Отец!

Готфрид Бенн