Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Алберт Хелман
(1903–1996)
Где?
Все, что навек ушли во тьму,чей разум вечностью утишен —когда, и где, и в чьем домуих тихий зов бывает слышен?Коль он предвестье, то к чему?
Ведь — без сомнения — ониживут в стране блаженной ныне,где весны длятся искони,где бледен берег звездной синии где не наступают дни.
Зачем так часто нам слышнаих жалоба, — зачем, как птица,мех гулких стен скользит онаи так отчаянно стучитсяв стекло закрытого окна?
О чьей твердят они беде,в разливе сумрака над садомзабыв о скорби и суде?Они томятся где-то рядом,и сетуют? Но где же, где?
Голоса
Больной не спит; он издалечевнимает сумрачные речивещей: оконной рамы всхлип,разболтанной кровати скрип,глухое тиканье часов,шуршание вдоль плинтусов,несчастной кошки долгий войи стук шагов по мостовой;
Пьянчужка, пропустивши чарку,бредет по направленью к парку,где каплет желтая листва,где, слышимый едва-едва,под банджо голос испитойвздыхает о земле святой,перевирая текст псалма:бред воспаленного ума;
Обрывок старого романсаи пляска мертвецов Сен-Санса,фанфар полночный унисон,погасших звезд немолчный стон,о мертвых детях плач без слов,и трепет влажных вымпелов,и женский смех, и лай собак,и колокольца мерный звяк;
Старанье крохотной личинки —она грызет сиденья, спинки,ко всем событиям глуха, —и резкий окрик петуха,затем другой, в ответ ему;зверь, что влачит людей во тьму,зевает, мрачен и велик, —нет, это тонущего крик!
И совесть, как сверчок, стрекочет,и червь забвенья душу точит,жужжит во тьме пчела мечты,сомнений ползают кроты…И мышь во мраке что-то ест.А там, где замаячит крест —там чахлой смелости ростоки возбужденной крови ток.
Ледок, на ручейке хрустящий,и колокол, во тьме звонящий,процессий шаркающий шаг,и слово — неизвестно как —звучит сквозь море тишины;полет серебряной струны,будильник, что идти устали сердца треснувший кристалл.
Да, сердце бедное не дремлет,и ждет, и постоянно внемлет.Молчит забота. Меркнет свет.Вопросы есть. Ответов нет.
Геррит Ахтерберг
(1905–1962)
Распутин
Он жен чужих лишал одною фразойстыда и воли, и в объятья звал,и страсть преподносил, как ритуал,в чаду религиозного экстаза.
Он сглаживал и исцелял от сглаза,царевич жил, ему благодаря.Над Петербургом, над двором царя,тень мужика висела, как проказа.
Юсупов. Танцы, женщины, вино.Отрава. И — пока еще темно —в Неву, и — двадцать пуль на всякий случай.
На лед он руку выпростал одну,но захлебнулся и пошел ко днукак жребий власти, некогда могучей.
Освенцим
Об этом ветер говорит сурово,не ведая, о чем его рассказ.Нет никого, кто помнил бы о вас,и ныне я твержу об этом снова.
Растаял и воздухе замолкший глас,о том, что было, — ни строки, ни слова;из тьмы кромешной не расслышать зова,последний отсвет памяти погас.
Вагон отцеплен в дальнем тупике,на рельсах смерти брошен и забыт.Ждать — тяжело, надеяться — напрасно.
И надпись, мелом на дверной доскеНачертанная четко и бесстрастно,о пункте назначенья говорит.
Из поэтов Германии
Август Вильгельм Шлегель
(1767–1845)
«Святой Лука, рисующий Мадонну»
Увидел сон святой Лука:«Твоя да трудится рукаНад новою картиной:Мадонны лик запечатли,Дабы народы всей землиСклонились к ней, к единой».
Ответствуя на оный глас,Лука побрел в рассветный час,Надев наряд нехитрый,С покорством вящим на лице,С кистями, с красками в ларце,С мольбертом и палитрой.
Так, чистым помыслом ведом,Лука пришел к Марии в домИ был радушно принят;Он слова испросил, дабыПроведать, что его мольбыМария не отринет.
«Мне провидение далоВ дар живописца ремесло, —О, снизойди к моленью:Я б счастья высшего достиг,Когда бы твой пречистый ликПодверг запечатленью».
Она рекла: «Не утаю,Ценю и знаю кисть твою,Мой Сын любезен окуВ картинах твоего письма,Хотя уже давно весьмаОтъят к первоистоку.
Свою же бренную красу,Что в дар Всевышнему несу,Всегда я отрицала:Жила, мирское прочь гоня,Никчемны были для меняУборы и зерцала».
Лука же отвечал: «О нет!Господь, познавши твой расцвет,Не зря назначил час твой:Не видь в зерцале красоты,Но да яви свои чертыПред благочестной паствой!
Для верных стать благоволи,Когда отыдешь от земли,Главой Божьей свиты, —Дабы, спасенья восхотя,Могли и старец, и дитяТвоей просить защиты!»
«Уместно ль быть мне в сей чести?Я сына не смогла спасти —О, сколь сие плачевно!Как все, чья жизнь идет к концу,Всемилосердому ОтцуМолюсь я ежедневно».
«О, Дева, уступи! ЗанеВиденье зрить случилось мнеВ божественном порыве, —Был данный мне наказ таков:Тебя для будущих вековСберечь картиной вживе».
«Что ж, будь по слову твоему;Однако, приступив к письму,Мою напомни младость,Былые годы возвратя:Пусть на руках моих дитяИграет мне во сладость».
И вот уже святой ЛукаДоску прознаменил слегка,Мадонны лик наметил, —Спокойство в доме и уют,Лишь ангелы легко снуют,И долог день, и светел.
И ангелов учтивых ройЛуке то услужал порой,То медлил восхищенно, —И вот, во славу мастерству,С доски воззрились наявуМладенец и мадонна.
Настала ночь и прерван труд:Почти законченный этюдОтставлен поневоле.Со вздохом произнес Лука:«Пока не высохла доска,Отыду я дотоле».
Прошло совсем немного дней —Опять Лука стучится к ней,К божественной невесте, —Ее же боле нет в дому;Он к удивленью своему,Внимает некой вести:
«Мария от земного сна,Как вешний цвет, пробуждена,Притом совсем особо:В неописуемом светуОна в Господню высотуВознесена из гроба».
И, потрясен, о той пореВозвел художник взор горе,Исполнен благостыни, —Работе положил предел:Он прикоснуться не посмелК неконченой картине.
И стало, как Лука предрек:Проведал каждый человекСлова молвы изустной, —И пилигримы потеклиТогда со всех концов землиЭтюд узреть искусный.
Пленялся христианский взглядКрасою сей тысячекрат,Назначенной вовекиСвятить и доски, и холсты,Являть любви и чистотыХотя бы отсвет некий.
Однако Рафаэль святойБыл послан горней высотойВ края земной юдоли,Чтоб сей прилежно повторилНам светлый лик, который зрилНа Божием престоле.
Он, беспорочен и велик,Пречистой Девы ясный ликПленять земные взорыОставил навсегда, — а самОпять вознесся к небесам,Во ангельские хоры.
«Благовещение»
