Смерть Вазир-Мухтара - Юрий Тынянов

6

Серебром украшены Каджары, А лошади в золоте у них! Аварская песня

Снаружи - это большие опрокинутые горшки. Изнутри они открыты и пусты, то есть завалены нечистотами. Это башни городских стен тегеранских. Если б они не были из глины, а из плитняка, они напоминали бы городские башни псковские, встречавшие Стефана Батория. Но они земляные, и в земляном дремучем Тегеране сидит на златом столе Фетх-Али-шах, или Баба-хан. Он небольшого роста, с теми же живыми глазами, что у Аббаса, но уже тусклыми, уже покрасневшими, он старый красавец с мясистым тюркским носом. Самое красивое в нем - борода, считающаяся длиннейшею во всей Персии, борода, спускающаяся двумя ассирийскими колоннами до "нижних областей желудка" - как пишет стыдливый путешественник, борода, лезущая до глаз, застилающая уши. Если б Баба-хан жил на Руси, его называли бы льстецы тишайшим, а за глаза прозвали бы Черномором. Баба-хан, вовсе не занимающийся государственными делами, - умен и, пожалуй, не менее умен, чем сын его Аббас, занимающийся этими делами. Он знал вкус нищеты и помнил убийство полководца-евнуха. В молодости жил он в великой бедности. Мать его варила в горшках скудный плов, купленный на деньги, занятые у соседок. Жизнь дяди его, родоначальника Каджаров, знаменитого евнуха, его вразумила еще в ранних летах. Ничего хорошего из этой знаменитой жизни не вышло. Дядя был евнух. Согласно донесения князя Меньшикова от 1826 года, у Бабы-хана было: Сыновей 68 Старших внуков 124 Вместе 192 Дочерей замужних 53 Сыновей у них 135 Вместе 188 "Что же касается жен шаха, - писал Меньшиков, - трудно исчислить их правильно, по причине частой мены, которая в хареме происходит. Число сие определяется по сю пору в 800 особ, две трети коих рассматриваемы быть не могут как супруги шаховы на деле". Путешественники тридцатых годов определяют это число до "тысячи душ женского пола (!)". К восьмидесятому году его жизни число потомков его (сыновей, дочерей, внуков, правнуков) исчислялось в 935 человек, что составляло для Тегерана, в котором жил Фетх-Али, ощутительный прирост населения. Дядя всю жизнь занимался войною. Чувствуя, что без войны никак не прожить на этом свете, Баба-хан предоставил войну сыну. Что осталось? Жены, деньги, вещи и возлюбленная тишина. Из этих основ вытекала политика Бабы-хана. В итоге, оказалось, он приобрел все, не теряя ничего. Провинции он отдал в управление сыновьям-губернаторам. Губернаторы-сыновья, доставлявшие вовремя и в достаточном количестве деньги, были хорошими губернаторами, а сын, например, сидевший в Фарсе и слишком надеявшийся на скорую кончину отца, не платил дани, задолжал шестьсот тысяч туманов и был плохой губернатор. Как правили губернаторы? Просто. Барон Корф, русский чиновник тридцатых годов, знавший, вероятно, двор Николая и, должно быть, приятель нескольких русских губернаторов и городничих, написал о персидском государстве следующее: "Принцы-правители, обремененные по большей части огромными семействами и привыкшие к роскоши шахского двора, при котором они воспитаны, тратят гораздо более денег, нежели сколько позволяют их средства. Откуда же взять остальное? Разумеется, с их помощников. А тем откуда? - С ханов. А тем? - С беков. А тем? - С народа. - Вот вам и нищие. Расчет верен, короток и прост". Но к чести этого простого и открытого строя следует сказать, что Фехт-Али-шах вовсе не отгораживался от простого народа, вовсе не был недоступен. На его земляной двор приходят простые крестьяне персидские и приносят, по официальной "Записке о тегеранских новостях 1822 года", "по 6 куриц, по 100 яиц и горшочек масла, за что почти всегда получают удовлетворение в их просьбах". Тот же надежный источник описывает соколиную охоту тишайшего Бабы-хана: "Шах, когда вздумает поживиться от своих придворных и министров, приглашает их быть свидетелями искусства своего стрелять в цель. С ним всегда бывает казначей с деньгами, не для раздачи их, однако. Как только шах попадает в цель, то желающий оказать свою преданность его величеству берет от казначея 50, или 100, или 200 туманов и подносит шаху, который, увидя сие приятное явление, простирает обе руки для принятия подарка. Подносящий целует обе руки его величества, а он изъявляет ему свою благодарность". При этом, подобно Людовику XIV, Баба-хан не знал промаха ни из лука, ни из ружья, ни при метании джерида: на сей случай слуги имели с собой достаточное количество "благовременно убитой дичи". И что же? Дяде его, евнуху, случалось спать на земле или войлоке. Баба-хан спал на кровати, о которой есть историческая литература. Кровать была хрустальная. Это был подарок Николая, при самом восшествии на престол: Николай как бы молчаливо приглашал шаха нежиться на постели и войн не затевать. Поэты Персии избрали ее темою. "Она сияет, - согласно одной поэме, - как 1001 солнце" Сам Баба-хан был тоже поэтом, но кровати своей не воспевал, хотя темы черпал, именно на знаменитой кровати. Вот пример его стихов, собранных в обширный "Диван":

Локоны твои являют вид райских цветов, Твой взгляд терзает душу стрелами. Яхонт губ твоих льет силу в умирающее тело. Взор предвещает бессмертие старцам и юношам, Яхонт губ твоих берет душу в обмен на поцелуй. О прелесть моя! возьми мою душу и дай поцелуй.

Стихи недурны, роскошь же дворца вообще сильно преувеличена. Главные средства страны поглощал гарем.

7

Гарем. Забудем связанные с ним слова: подушки, кальяны, шальвары, перси и глаза. Подушек этих тысяча, кальянов - три или четыре тысячи, шальвар тысяча и глаз две тысячи. Гарем не гарем, гарем - учреждение, военный лагерь, женское войско, с предводителями, штатом, с бухгалтерией тканей и поцелуев, с расписанием регул, с учетом беременностей, с интригами ложа. И как в грозное военное время солдат тысячной армии подвергался обыску перед допросом со стороны победителя, так и женщина представала перед шахом трижды обысканная и совершенно голая. Возможны были повышения в чине и понижения - шла внутренняя война в этой армии. Так, любимая жена, старшая жена Бабы-хана была танцовщица, дочь кебабчи, торговавшего жареным мясом на базаре, и она звалась Таджи-Доулэт - венец государства. Но с нею соперничала дочь хана Карабахского - и состоялось заседание, и долго обсуждало этот вопрос, и дочь хана победила дочь кебабчи. Звали победительницу Ага-Бегюм-Ага. Но дочь подрастала у старшей жены - дочь ее и шаха. И когда она выросла и стала прекраснее, чем была когда-то мать, она стала женою шаха. И дочь хана смирилась перед нею, потому что новая жена шаха была еще и дочерью шаха. У нее был свой многочисленный двор и целый отряд гулям-пишхедметов - камер-юнкеров. В ее комнате вместо мебели стояли на полу фарфоровые и стеклянные карафины, умывальники, стаканы, рюмки, молочники, соусники. Они стояли в беспорядке, но в таком количестве, что для прохода были только узкие дорожки. У нее было двое сыновей - и так как шаху они приходились и сыновьями и внуками, они были болезненны. Их лечил опытный врач, доктор Макниль. Он заставлял их разевать рты, щупал им животы и ставил очистительное в присутствии самого шаха и главных евнухов. Возможно, доктор Макниль щупал не только детские пульсы. Возможно, говорили не только о жабе и сыпях. Кто мог предводительствовать этой армией, кому можно было ее поручить? И женщина и мужчина равно погибли бы. Предводительствовали поэтому евнухи, приставленные сидельцами к гарему, как скопцы были сидельцами у русских менял. Главных евнухов было три: Манучехр-хан, урожденный Ениколопов, Хосров-хан, урожденный Кайтамаэянц, и Ходжа-Мирза-Якуб, урожденный Маркарян. Представление об этих евнухах как о жалких и даже комических лицах, подобных евнухам комедий из восточного быта, следует сразу же откинуть. Титул мирзы дается в Персии лицам, владеющим пером, титул хана лицам власти. Предводители тысячной женской армии были лицами по самому положению своему могущественными. Манучехр-хан, брат русского полковника, был главным шахским евнухом. Он имел право докладывать лично шаху о чем угодно. И он, естественно, часто встречал шаха. Сам Аббас-Мирза, перл шахова моря, искал в могущественном евнухе, но евнух отказал ему в покровительстве. Евнух был хранителем всего достояния шаха - жен и казны. А Ходжа-Мирза-Якуб был наиболее опытным бухгалтером государства, он, искушенный в двойной бухгалтерии, составлял годовые отчеты шаху. Он первый в Персии заменил старинные персидские знаки, запутанные и доступные только метофам, индийскими цифрами, которые в Европе зовут арабскими. И метофы страны, старые грамотеи, были его врагами. Манучехр-хан, Хосров-хан и Ходжа-Мирза-Якуб составили особое торговое товарищество. Они устанавливали цены на нужные гарему товары и драгоценности, закупали их и перепродавали женщинам. После шаха они были самыми богатыми людьми. Весть о прибытии доктора Макниля занимала дочь-жену шаха и самого Фетх-Али: мальчики были опять нездоровы. Весть о прибытии Вазир-Мухтара их мало занимала: это было дело Аббаса-Мирзы. Но один из евнухов, узнав о том, что едет Грибоедов, крепко задумался. Задумался Ходжа-Мирза-Якуб.