Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Туфли, — пробормотала Элинор, направляясь к встроенному шкафу. Она не может бежать к углу дома с босыми ногами. Господи! Никто не может быть настолько дерзким.

Скосив глаза, девушка смогла различить стрелки на часах, находящихся над камином. Две минуты первого. Она полчаса пыталась заставить своих братьев отвезти ее домой с ужина у Гарнсеев, но Закери был намерен выиграть, по крайней мере, одну игру в шарады. Черт бы побрал эти шарады. И вот теперь она опаздывает.

Девушка знала, что у маркиза Деверилла очень ограниченный запас терпения и, хотя, он, скорее всего, и раньше поджидал за углом молодых леди в своей карете, Элинор сомневалась, что маркиз когда-либо делал это с такой незначительной перспективой быть вознагражденным в будущем. Она не имела понятия, как долго он будет ждать до того, как решит уехать и поискать развлечений в другом месте, поэтому, почти не взглянув, сочетаются ли друг с другом ее мягкие туфельки, Элинор натянула их и поспешила к двери.

В последний момент она решила надеть шляпку; если кто-то увидит, как она забирается или выходит из кареты маркиза, то, по крайней мере, ее лицо окажется частично скрытым. В конце концов, она собирается только получить свой миг свободы, а не разрушить свою репутацию без возможности восстановления.

Завязав ленты шляпки, Элинор вспомнила, что на улице было довольно холодно, когда они возвращались от Гарнсеев, поэтому вытащила из гардероба шаль и набросила ее на плечи.

— Прекрати тянуть время, — прошипела она самой себе, и решительно зашагала к двери.

Положив пальцы на дверную ручку, девушка снова замерла, глубоко вдохнув. Вот он, тот момент, когда она должна решить, готова ли на самом деле пройти через это или нет. Если не углубляться, то намерение отправиться поплавать поздно ночью с близким другом, который будет стоять на страже, казалось незначительным делом. Однако когда Элинор приняла во внимание то, что ей уже был двадцать один год, и что она не плавала уже восемь лет, а этот близкий друг был печально известным повесой, которым, она кажется, немного увлеклась, то эта идея уже не казалась настолько блестящей, хотя и не стала менее привлекательной.

Открой дверь, Нелл, приказала она себе, и еще раз вдохнув, повернула ручку и вышла в коридор.

Несколько свечей в коридоре еще горели, это в лучшем случае означало, что, по крайней мере, один слуга еще находился на своем посту. В худшем случае — что один из ее братьев все еще бродит по дому. Элинор молилась за первый вариант, когда тихо подошла к лестнице и начала спускаться, избегая четвертой ступеньки, известной своим громким скрипом.

Ее сердце стучало. Если от всех приключений возникают такие ощущения, то она не была уверена, что сможет пережить что-то более напряженное. На самом деле, фактическая возможность сбежать из дома — и избежать пристального взгляда Мельбурна — заботила ее гораздо больше, чем то, что произойдет потом. Вероятно, все это изменится, как только она доберется до кареты Валентина. Если она доберется до кареты Валентина.

Элинор задержалась в фойе, прислушиваясь к шагам или голосам, или другим звукам, которые могли указать на то, что она не единственная бодрствует в Гриффин-Хаусе. Но ее уши встретила полная тишина. Согласно правилам, девушка должна была поставить в известность своих братьев о том, куда она собирается, а затем совершенно свободно отправиться плавать. После лжи о Воксхолле, предполагалось, что она всегда сообщает им о своем местонахождении. Однако перед лицом реальности, Элинор была далека от того, чтобы быть настолько наивной. Себастьян никогда не позволит ей плавать, не имеет значения, на что он мог согласиться в принципе.

Часы на лестничной площадке продолжали тикать, напоминая ей о том, что она уже опаздывала на несколько минут. Испытание терпения Валентина даже в лучшем случае имело неопределенные последствия, а она не была уверена, что у нее хватит решимости сделать это снова, с восстанием или без.

— На счет пять, — беззвучно прошептала Элинор, но затем ей пришлось сосчитать еще дважды, прежде чем она смогла заставить свои ноги двигаться к парадной двери.

Ухватившись за ручку, девушка медленно повернула ее, пока замок не щелкнул. Еще более мягко она потянула за ручку, и дверь гладко, тихо распахнулась. До того, как она сможет передумать, Элинор вышла в портик и закрыла за собой дверь. Звук закрывающегося замка казался оглушительным, но она не могла позволить себе подождать и посмотреть, услышал ли его кто-то, и не пришел ли узнать в чем дело.

Одной рукой подобрав юбки, она поспешила за угол, и чем ближе девушка подходила к месту назначения, тем быстрее становились ее шаги.

— Пожалуйста, будь там, — пробормотала она, сворачивая на Брук-Мьюз.

Под одним из газовых фонарей молчаливо ожидала черная карета. Здесь, в темноте, ей внезапно пришло в голову, что кто-то мог подслушать разговор об их планах, и Стивен Кобб-Хардинг мог ждать ее во мраке ночи. Элинор замедлила шаги, но заставила себя продолжать идти. Она не собирается останавливаться только из-за своего разыгравшегося воображения.

Когда Элинор подошла ближе, на дверце стал виден желтый герб Девериллов, и девушка выдохнула, сама не осознавая, что затаила дыхание. Он пришел, и он ждал ее. Кучер игнорировал девушка, и очень ловко притворялся, что смотрит в противоположном направлении. Без сомнения, он привык к маркизу, его неурочным занятиям и секретным свиданиям.

Элинор постучала по дверце кареты, и та распахнулась.

— Добрый вечер, моя дорогая, — послышался низкий голос Деверилла, и он протянул руку, чтобы помочь ей подняться по ступенькам в экипаж.

— Я уже не надеялась, что ты все еще здесь, — задыхаясь, проговорила она, усаживаясь на сиденье напротив него, благодарная за то, что возле его лица горела лампа. В темноте, одетый в строгий черный сюртук и брюки, дополненные серым жилетом, он казался еще более… возбуждающим — особенно сейчас, когда все ее чувства пробудились и остро воспринимали окружающий мир. Было ли это от возбуждения или от беспокойства, Элинор не знала, но ее сердце никогда в жизни не стучало так громко.

— Я же сказал, что буду здесь, — ответил маркиз, затворив дверцу кареты и постучав по потолку своей прогулочной тростью. Эта трость была не для ходьбы; она уже видела его с этим предметом раньше, большей частью поздними вечерами, когда Валентин заходил, чтобы встретиться с Мельбурном после посещения того или иного клуба. Внутри трости была острая, как бритва, рапира — для «неприятных встреч», как он это называл.

— Я знаю, но я опоздала.

— Я и ожидал, что ты опоздаешь. — Он вытащил фляжку из своего кармана, и, приподняв бровь, предложил ее Элинор. — Виски?