Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

— Я знаю, но я опоздала.

— Я и ожидал, что ты опоздаешь. — Он вытащил фляжку из своего кармана, и, приподняв бровь, предложил ее Элинор. — Виски?

Она испытала искушение. Однако сегодня ночью ей не нужна была храбрость, которую находят в выпивке, и девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Но держи ее рядом; мне она может понадобиться немного позже.

Деверилл убрал фляжку обратно в карман, не сделав ни глотка.

— Думаю, что и мне она может понадобиться позже.

В первый раз она услышала от него что-то, что прозвучало как недовольство.

— Я не намеревалась втягивать тебя ни во что, — тихо проговорила девушка, внезапно разочаровавшись — но не в нем, а в себе. План ее приключения должен быть ужасно скучным для человека с его опытом и репутацией. — Я могу нанять экипаж, если ты не…

— Это будет то еще зрелище, — прервал маркиз, его глаза были плохо различимы в тусклом свете внутри экипажа. — Ты приезжаешь домой, промокшая насквозь, в наемном экипаже.

— Тогда что ты имел в виду?

— Я редко знаю, что именно имею в виду, Элинор. Не позволяй этому тревожить тебя. Я сам никогда не беспокоюсь об этом.

Она улыбнулась, несмотря на то, что нервничала. Несмотря на то, что он считался опасным, Валентин со странной ловкостью умудрялся успокаивать ее. И именно тогда, когда она совершенно этого не ожидала.

— Отлично. Мы едем в Гайд-Парк?

— Об этом ты и просила. Я не позволил бы даже утке плавать в некоторых водоемах в этом парке, не говоря уже о привлекательной молодой леди, но мне удалось найти симпатичный, уединенный пруд в северо-западном уголке. У него есть еще одна привлекательная черта — он находится дальше всех от Гриффин-Хауса.

— Ох! — Уединенный, далекий от дома и безопасный. На минуту осознание всего этого произвело на нее оглушающее впечатление.

Валентин, казалось, ощутил, что ее храбрость поколебалась, потому что, откидываясь назад на своем сиденье, он спокойно улыбнулся ей.

— Я рассказывал тебе о том, как ухаживаю за женщинами, — проговорил маркиз. — Это должно быть взаимным, или я не заинтересован. И в любой момент, если ты пожелаешь повернуть обратно, скажи мне об этом, или скажи Доусону, и все будет сделано. Я проинструктировал его выполнять твои приказы, даже если они будут противоречить моим.

Этот поступок удивил девушку, и, хотя она никогда не призналась бы в этом, чрезвычайно успокоил ее.

— А что, если я прикажу Доусону высадить тебя и отвезти меня домой?

— Тогда я пойду пешком. Но не буду слишком счастлив при этом.

— Тогда я воздержусь от этого приказа.

— Благодарю тебя, — его взгляд, который ранее был прикован к ее лицу, прогулялся по всей длине ее тела и обратно. — Интересный выбор одежды.

Элинор сражалась с собой, чтобы не покраснеть, хотя она не могла сопротивляться теплу, которое разливалось под ее кожей в том месте, где останавливались его глаза.

— Я подумала, что самым подходящим будет что-то простое.

— Потому что ты не будешь носить его долго, ты имеешь в виду. Если только ты не планируешь плавать полностью одетой?

Хм.

— Я доверяю тебе, Деверилл, но мне кажется, что чем меньше ты знаешь о подробностях моего плана, тем лучше.

— Как пожелаешь. Так или иначе, я просто любопытствую. Я не могу припомнить ни одну девицу из тех, с кем я знаком, которая считала бы себя обязанной переплыть лондонский пруд. Во всяком случае, не нарочно.

— Тогда я буду испытывать к ним жалость, когда сделаю это.

— А я испытываю к ним жалость уже сейчас, просто потому, что они настолько хорошо знакомы со мной, что я знаю все об их купальных привычках.

— Ты не такой плохой, Валентин, — проговорила Элинор, стараясь придать голосу настолько отстраненное дружеское выражение, насколько могла, учитывая то, что она разрывалась между желанием сбежать домой и броситься ему на шею. — Я не имею ничего против знакомства с тобой. Вовсе нет.

Что он сделает, подумала девушка, если я передумаю насчет того, что хочу в качестве приключения?

В полумраке показались его зубы.

— Только ты видишь мою хорошую сторону. Думай обо мне, как о треугольнике. Ты наблюдала его вершину, самую маленькую точку. А всему остальному Лондону я показываю свою широкую тыльную сторону.

Девушка усмехнулась.

— Но ты забыл про две другие стороны. Если ты конечно равнобедренный треугольник, как я предполагаю. Выражение его лица на мгновение смягчилось.

— Спасибо за то, что предположила, что они у меня вообще могут быть.

— Я видела их, Валентин. То, что ты сделал для меня, не умещается на вершине треугольника.

Маркиз заерзал на сиденье.

— Ну, хорошо, но вся штука заключается в том, что когда ты имеешь дело с треугольником, ты никогда не можешь видеть все три его стороны одновременно. — Карета подпрыгнула, резко повернув. — Мы добрались до парка. У тебя есть желание поставить меня в известность об общих чертах твоего плана? Мне нужно отвести тебя к водоему, а затем повернуться спиной и стоять на страже? Или я должен ждать в карте и позволить тебе мирно плескаться?

Она хотела, чтобы он был там, даже, несмотря на то, что это казалось самой худшей идеей в истории.

— Я буду чувствовать себя… лучше, если ты останешься где-то в пределах слышимости, но как только ты покажешь мне направление, которое ведет к пруду, то я буду действовать самостоятельно.

Он кивнул.

— А одеяло? Что-то, чтобы прикрыть твое влажное тело? — Валентин снова передвинулся. — Не то, чтобы я пытаюсь разузнать детали, но у этой кареты очень дорогие кожаные сиденья.

Элинор покраснела.

— Я забыла про одеяло.

Валентин вытащил его из ящика под своим сиденьем.

— Но я не забыл.

Их пальцы соприкоснулись, когда он передавал ей одеяло. Это прикосновение могло быть случайностью, но после их последнего поцелуя Элинор не могла больше быть в этом уверенной. Размышления о том, вожделеет ли ее маркиз Деверилл, сделали жизнь девушки более захватывающей.

— Благодарю тебя.

— Не забывать ни одной детали. Это — мой девиз.

Она не могла не улыбнуться.

— Я думала, что твой девиз — это «carpe diem[16]».

— На самом деле, я бы произнес его как «carpe femme[17]», но я расширяю свой репертуар.

Бросив взгляд в сторону занавешенного окна, Элинор не смогла сдержать нервную дрожь.

— Как ты думаешь, когда мы вернемся? Стэнтон встает до пяти часов утра, я полагаю.

— Мы сможем вернуться за двадцать минут или около того, так что я думаю, все зависит от твоих планов.