Северянин (СИ) - "Nnik"

          — Не стоит.

          — Ну, мам…

          — То-ра…

          — Ладно, идите. Только погоди, я его одену. И не долго — застудится.

          — Мы на солнышке, — улыбается Эрленд, — беги, одевайся, — уже Эрику. Мальчишка кивает и, вскочив, несется в угол, где хранится одежда.

          Бегая с Эриком по желто-коричневой траве, то и дело поскальзываясь на лужицах грязи, Эрленд думает, что, вопреки всему, благодарен Торе. По-настоящему благодарен за брата. Наверно, такие чувства должен испытывать мужчина к женщине, подарившей ему сына, но с Хаконсоном боги были жестоки. Ни одна из девок, что ложилась под него, не обрюхатилась. Может, не будь Эрика, Эрленд бы и не подумал о том, как много значат дети, но сейчас какая-то щемящая боль колола сердце. Не суждено. Еще молод совсем, но знает откуда-то: уже и не успеет.

          — А ты меня из лука стелять научишь?

          — Конечно.

          — Пьямо сейчас?

          — Хочешь — сейчас.

          Внимательные глаза наполняются восторгом и обожанием. Наверно, так смотрят на божество. Так должен был смотреть Бор* на Бури**. Жаль лишь, что Эрленду этот взгляд принадлежит не по праву. А может, все же… В памяти всплывает потерянное лицо Тормода в ночь смерти Ингеборги. А ведь он тоже всего лишь брат. И, пожалуй, теперь Эрленд понимает, как можно так любить. Еще не любит, нет. Эрик дорог, но не ценнее жизни. Но понимает.

<center>***</center>

          — Чего они хотят? — на всякий случай переспрашивает Норд, через щелку наблюдая за жадно поглощающими густую похлебку рабами, присланными Хаконом. Торвальд сидит на полу, привалившись к краю лежака, и хмуро смотрит на метания Орма. Сам он кажется расслабленным: одна нога вытянута чуть ли не через всю комнату так, что суетящийся Орм то и дело запинается об нее, вторая согнута в колене, на ней покоятся скрещенные руки — только вот чуть подрагивающие пальцы да чересчур ровное дыхание выдают готовность в хоть сие мгновение вступить в бой.

          — Мою жену, — чуть не воя, отвечает Орм, задевая неудачно стоявшую крынку, и глиняные черепки разлетаются по полу. Орм аж подпрыгивает, Торвальд морщится, Норд, похоже, вовсе не замечает, а сидящая на краешке ложа Гудрун лишь спокойно оглядывает осколки, словно прикидывая, сложно ли будет убрать.

          — Они хотят, да поглотит их пламя Локи, мою жену! Мою Гудрун! Что? Что мне делать? Что?

          Норд отходит от двери и плюхается рядом с Торвальдом, сжимает виски. Беготня и постоянные причитания Орма его только раздражают. Прям как баба заполошная! Норд же… ищет выход. На самом деле, судьба этой женщины ему безразлична. Не она первая, не она последняя в длинной череде невольных любовниц конунга. Безразлично. Не трогает, не задевает… Почти. Потому что нельзя увидеть Звезду Лундара и не очароваться. А еще… глупое, невесть откуда взявшееся ощущение. Эта женщина неуловимо, на самой грани восприятия, напоминает единственного человека, любившего Норда. Нет, теперь-то есть Торвальд, понятно все… Только это кажется уже таким правильным, таким естественным — иначе и быть не может. А до него… Норд не любит вспоминать жизнь до него: стужа, сплошная стужа и лед, пусть Англия куда теплее Норвегии. Но мать не забыть, как ни старайся. Тот мешочек, что дала она, так и лежал у Норда. Точнее, деньги-то давно разошлись, а вот из украшений не тронул ничего, не смог. А одну крошечную брошь, с перламутровым шариком жемчужины, прикалывает к исподнему али на обратную сторону рубахи. Не то талисман, не то оберег. Норд и сам не знает, радуется только, что Торвальд ничего не спрашивает и не говорит.

          И все же спасение Гудрун — дело десятое. Как бы так все провернуть, чтоб и Орма осчастливить, и про себя не забыть? Норд точно знает — можно. Сейчас ой как много выгадать можно. Пока, правда, совершенно не ясно как, но легкость, наполняющая тело, несмотря на напряженность ситуации, ужасно напоминает то, что чувствовал Норд перед тингом, а это о многом говорит.

          — Ну чего ты молчишь, чего? — не выдерживает Орм. Норд поднимает глаза, рассеянно глядит на бонда, пожимает плечами:

          — Думаю.

          — Думаешь? Чего тут думать? Тут всего два пути: отдавать или не отдавать. И я никуда не пущу свою жену!

          — Откажи им, пусть идут, докладывают Хакону о твоей непокорности. Хочешь навлечь гнев конунга?

          — А что мне делать, что? — взвыл бонд. — Что ты предлагаешь?

          Норд устало потер виски. Ему казалось, что решение есть, оно совсем близко… еще чуть-чуть — и станет совершенно понятно, как лучше поступить. Только вот от Орма так много шума и суеты — не сосредоточишься.

          — Прирезать их? — не унимается несчастный хозяин.

           — Да завтра тут будет столько людей конунга, что они и дом, и нас на кусочки разорвут. Голыми руками, — видя раздраженность Норда, отозвался Торвальд.

          На этих его словах Норд встрепенулся… Толпа… толпа — мысль о скоплении народа что-то колыхала, заставляла напрягаться, хмурить брови и жевать губу. Если не подчиниться — конунг соберет рать. Соберет толпу. Но… если ребенок беспомощен пред стаей псин, то множество взрослых одолеет шавок…

          — И что, теперь сидеть и жда…

          Смех Норда почти заглушает возмущения Орма:

          — Так просто… пожалуй, еще не время, но… — веселость сходит с лица Норда. То, что он собирается делать, весьма расходится с изначальным планом, но, видят боги, Норд всего лишь человек, и ему не дано предвосхищать и учитывать абсолютно все, а посему нет ничего зазорного в отступлении от единожды выбранного пути: пусть тропок и много, все они ведут к одной цели. — Мы пошлем ратную стрелу***.

          — Но…

          — Норд, это…

          — Люди поднимутся. Хакон недавно забрал жену Брюнольва, народ зол. Народ уже давно зол. Мы выпустим этот гнев наружу.

          — Даже если отправить гонца сегодня, на сбор войска понадобится не менее трех дней, — спокойно напомнил Торвальд. Впрочем, это ни сколько не остудило пыл Норда, уже захваченного предстоящими действиями.

          — Тогда… не будем пока отказывать, — «Отдам. Если вы принесете мне другую звезду. Ту, чей свет померк за годы, что сияет» — прошелестело в разгоряченной голове. — Мы… потребуем, чтоб заместо Гудрун к нам приехала погостить главная шлюха Норвегии, а ныне и мать дитя Хакона.

          Торвальда передернуло: он не единожды видел Тору и каждый раз едва сдерживал желание отшвырнуть эту падаль куда подальше. Дрянь.

          Орм фыркнул:

          — Хакон на это никогда не пойдет — шибко прирос к юбке этой бабы.

          — А пусть и не соглашается, зато у нас будет время. Вели готовить лучших коней, пошли человека к Ивару, тот тоже пустит стрелу.

          Орм кивнул и вылетел вон, отдавать распоряжения. Норд расслабился: так просто и так сложно. Если он сейчас ошибся, годы труда и несколько жизней пропадут впустую. Торир заманит Олафа в ловушку. Норда и Торвальда убьют с горсткой взбунтовавшихся. Имена их канут в лету. Хакон останется конунгом. Торир — его другом и советником. Норд вздрагивает — такие мысли совсем не греют.

          Торвальд тоже беспокоится. Наклонился к самому уху Норда, тихо шепчет:

          — Олаф не успеет. Как же…

          — Теперь не важно, — Норд отбрасывает все сомнения. Поздно. — Тетива спущена, стрела в полете. Мы можем лишь следить, мишень — попытаться уклониться. Но с курса стрела уже не сойдет.

__________

* Бор — «рожденный», сын Бури.

** Бури — «родитель», красивый собою, высокий, могучий мужчина. Первый человек, возникший изо льда Нифльхейма, что лизала корова.

*** Ратная стрела — так скандинавы называли гонцов, разносящих весть о готовящемся походе, собирающих рать.