Северянин (СИ) - "Nnik"

          — Умею, — опешил Тормод. — Только ты забыл: я раб. Меня не пустят никуда. Тем более верхом.

          — А ты забыл, что я сын конунга. Со мной — пустят.

          Тормод пожал плечами:

          — Тогда хочу.

          — Тогда пошли!

          В конюшне Эрленд решительно подошел к немолодому скакуну с темной, почти черной шкурой:

           — Это Шторм.

          Тормод неуверенно протянул руку к животному. Мягкие ноздри вздрогнули, и Шторм, подобно собаке, просящей ласки, толкнулся лбом в раскрытую ладонь.

          — Больно дружелюбный, — подивился Тормод.

          — Обычно не слишком, — нахмурился Хаконсон. — Просто… Просто его еще твоя сестра очаровала. А он, видать, чует, что родичи вы.

          Тормод погладил блестящий лоб и глухо ответил:

          — Ясно.

          Эрленд закончил седлать своего коня:

          — Вы тут еще пообщайтесь, я пока тебе лошадь приготовлю.

          Увидев предназначенную ему клячу, Тормод фыркнул, но позже, уже на тракте, подумал, что так даже лучше: животное это спокойное, а он за последние годы навыки подрастерял.

          — Коней можно будет оставить на въезде, там постоялый двор есть, присмотрят. А гулять пешком будем.

          Прогулка была… странной. Тень мертвой Ингеборги нависла над мужчинами. Она их и сближала, и отдаляла. Неразделенная боль, пустое пренебрежение, сочувствие, обида… Так много и так мало, чтоб понять друг друга, принять.

          — Ты… я с Эриком познакомился.

          — Да? Милый ребенок.

          — Но его мать меня пугает. Кажется, что съест и не подавится.

          — Тора? Относись проще. Обычная шлюха, только наглая, — увидев, как побледнел Тормод, Эрленд мысленно дал себе хорошего пинка за невнимательность и торопливо продолжил: — А Эрик забавный. Болеет часто, хилый совсем, а я ему деревянный меч выточил, страшный правда, грубый. Как он им махал! Будто целое войско один перерубить хотел.

          — А я могу красивые игрушки делать. Раньше мог, — в ответ на недоуменный взгляд Эрленда Тормод поднял ладонь и растопырил кривые пальцы, — с такими руками ничего доброго не сотворишь.

          — Ты это любил.

          — Да, наверное. Я просто это делал. В нашей деревне, наверно, у каждого ребенка было по моей игрушке, а то и не одной. Пробовал продавать, потом понял, что бесполезно. Кто станет покупать то, что может и задаром достаться? Не мог я детенку отказать, если просил очень.

          — Сейчас совсем не получается? Ты пробовал?

          — Нет. Даже не пытался. Я только недавно пальцы сгибать спокойно стал, и то еще бывает: как прошибет, шевельнуть не могу. Какая мне резьба?

          — Жаль… я бы хотел увидеть.

          — Почто тебе? Захочешь — купишь у лучшего мастера.

          — А мне на твое поглядеть интересно бы было.

          Тормод пожал плечами. А что тут скажешь?

          — Ты есть еще не хочешь? Давай там, где лошадей оставили, перекусим, а потом уже домой.

          — Не думаю, что там мы сможем поесть за одним столом.

          — Да… точно. Тогда… купим чего-нибудь на рынке и поедим на обочине.

          — Тогда… на рынок.

          И только на рынке Тормод осознал, как давно не бродил по городу вот так вот бесцельно, просто гуляя. Не сливался с праздной толпой.

          — Эту головку сыра, этот хлебец и… мясо копченое брать будем или пройдем подальше и возьмем горячего? — не дождавшись ответа Тормода, Эрленд, расплатившись за сыр и хлеб, двинулся вглубь рыночной площади. Тормод поспешил следом, боясь потеряться, но налетел на кого-то:

          — Прости, я…

          — Тормод! — радостный, полный восторга восклик.

          Тормод вглядывается в знакомо-незнакомое лицо и оторопело спрашивает:

          — Ингигерд?

          — Тормод, Фрея-покровительница, Тормод, это ты, — захлебываясь эмоциями, тараторит девушка. — Думала: не найду. А вот, тут ты. Нашла. Жив! Жив!

          — Ты… ты почему здесь?

          — Ушла. Из деревни ушла. Все сгорело, и я ушла. За тобой, к тебе.

          Тормод непонимающе трясет головой, хочет спросить, что это значит, но не успевает:

           — Ты где потерялся? — выныривает из толпы Эрленд. Увидев его лицо, Ингигерд пораженно ахает и глупо хлопает светлыми ресницами.

          — Знакомую встретил.

          — Знакомую? — хмурится Хаконсон и окидывает Ингигерд придирчивым взглядом.

          — Ингигерд, господин, — робко представляется девушка.

          — Эрленд. Мы идем?

          — Ум… подожди, а? — просит Тормод и поворачивается к бывшей соседке. — Все сгорело, говоришь? Как же ты теперь? Где живешь? Чем занимаешься?

          — Я… живу у одной вдовы. Помогаю ей. Но… Тормод, с тобой что? Где ты… как…

          Тормод молча расстегивает плащ, прикрывающий ошейник. Ингигерд вскрикивает:

          — Но… но как же так? Что… ты должен бежать! Ты…

          — Ингигерд, успокойся, хватит. Со мной все хорошо.

          — Как так «хорошо»? Тормод, я… я так хотела тебя найти, думала, вместе по миру брести будем. Я ж теперь такая же, как ты, неприкаянная.

          — Нет. Нет, ты не такая, — Тормод сжал ладонь едва не плачущей девушки, — ты не такая. Красивой стала, прям как я говорил. Звездочка северная. Зачем ты, глупая, все кинула, вот скажи? Зачем? Замужем уже была бы, счастливая.

          — Да… кому я нужна, такая? У меня ж что есть, все на мне.

          — Держи, — Эрленд решительно сунул девушке небольшой холщевый мешочек, — бери-бери, пригодится. И слушай его, слушай. Возвращайся в деревню. Здесь — не лучшее место для юной девы без защиты.

          — Не нужны мне твои деньги, господин, не нужны! Ты, господин, лучше его отпусти! Тогда хорошо все станет.

          Эрленд посмотрел на Тормода. Он ж ведь отпустил бы. И сейчас, вздумал бы тот затеряться в толпе и пропасть, и в любой другой момент. Попросил бы, сам ошейник снял.

          — Ингигерд, возьми деньги и поблагодари. И… подумай о возвращении в деревню.

          — Хорошо, — всхлипнула юная красавица, — только… не уйду, пока снова тебя не увижу.

          — Договорились. Скажи, где живешь, я приду, как смогу.

          — У… вдовы Барна Кривого, на южной окраине. Спроси, там все знают.

          Эрленд сплюнул:

          — Да уж. Даже я знаю. Беги, девочка, беги.

          — Я… я пойду. Только пока не появишься, точно из города не двинусь! Я… я вот, — девушка выудила из складок на юбке маленькую резную фигурку волчонка, — ты мне подарил. Придешь — отдам. Забуду. Вот! — и метнулась прочь.

          — Дурочка влюбленная, — фыркнул Эрленд вслед Ингигерд.

          — Глупость.

          — Ну, почему же? — усмехнулся Хаконсон. — Вон как к тебе привязана. Зверушка-то, твоя работа?

          — Да… я и рассмотреть толком не успел. Может, и моя. Ты… спасибо тебе. Ну, что денег ей дал. Она…

          — Не благодари. Пустое. Только проследить надо, чтоб она убралась отсюда. Я ж правду говорю, не место ей здесь. Девчонка еще совсем.

          Тормод неопределенно тряхнул головой:

          — Есть-то будем?

          — А, да. Пошли за мясом. Я точно помню, где-то в том конце продают куски жарящейся прям там туши. Ум… вкуснятина.

<center>***</center>

          — Что? Доволен? — растрепанная, злая Аста сидела на разворошенной постели конунга и яростно потрясала разодранной сорочкой. — В этом могущество правителя Норвегии? Силой дев брать? — Хакон лениво повел плечом и отвернулся: его слова женщину совершенно не трогали. — Другого, видать, ничего не умеет владыка наш! Лишь грязными чреслами потрясать!

          Тут конунг не выдерживает и, развернувшись, бьет Асту по лицу.