Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

— Вряд ли это можно назвать приглашением.

— Пригласили или приказали — императору нет дела до этого. Так или иначе, ты был рад уехать из Австрии. Кто знает, что за преступления ты оставил там по себе.

— Преступник я или нет — это не отменяет того факта, что вы тоже были рады нашему знакомству.

Великий герцог шагнул ближе. Руан уловил острый, слащаво-пряный аромат помандера.

— Да, я был польщен, — согласился великий герцог. — Ты не разочаровал меня, Руанно. А потому оставь эту свою безумную решимость ненавидеть меня из-за смерти моей сестры. Я дам тебе любую женщину, которую ты пожелаешь. Вернись в лабораторию. И надень свой амулет на шею.

Руан ничего не ответил.

Великий герцог подступил еще ближе. На мгновение Руану показалось, что тот хочет прикоснуться к нему. Ты стал его катамитом… Но герцог не коснулся его. Он лишь тихо, но настойчиво произнес:

— Я не могу создать философский камень без тебя, Руанно, а ты не можешь создать его без меня и тех возможностей, которые я тебе могу дать.

— Это правда, — подтвердил Руан.

— Пока ты здесь, в заточении, ты не сможешь плести свои интриги против того англичанина.

— И это правда.

— Неужели ты готов бросить все из-за смерти одной женщины?

На какое-то мгновение Руану показалось, будто он увидел ее — но не ту вертлявую и неуемную сибаритку, в которую она превратилась в последние годы, а молодую Изабеллу, которую он так страстно любил, с ее прямотой и светом ангельской красоты великолепных золотисто-рыжих волос и глаз, сверкающих ночными звездами. Она виделась ему смеющейся и убегающей — прочь от него, без оглядки. Его сердце разрывалось от боли разлуки и мучительных угрызений совести за то, что не смог защитить ее, когда был должен.

— Амулет, — сказал герцог, — надень его на шею, Руанно.

Что делать?

Он мог бы убить великого герцога голыми руками, прежде чем стражники, стоящие снаружи, изрубят его на куски. Так он, конечно, быстро отомстит за Изабеллу, но тогда англичанин Эндрю Лоуэлл будет жить до конца своих дней в Милинталл Хаус, пользуясь всеми богатствами Уил Лоур. Он передаст их своим сыновьям, и тогда род Пенкэрроу навсегда канет в Лету.

Но если не действовать сгоряча, а выждать время…

Как там говорил Демосфен?[72] Тот, кто отступил, имеет шанс на вторую битву.

Если он сейчас проявит мудрость и притворится, будто сдался на милость великого герцога, то сможет набраться сил и выбрать подходящее время. Можно будет продолжать поиски философского камня, продолжать копить золото, продолжать свои интриги, чтобы вернуть свой дом. А что в конце? — в конце он увидит Франческо де Медичи мертвым у своих ног.

Руан медленно взял со стола амулет и надел его на шею.

— Поклянись на этом амулете, что ты оставишь свою ненависть. Что ты обратишь весь свой ум и все свое мастерство на алхимические эксперименты. Сделай так — и я тебя озолочу. Более того, я помогу тебе заполучить то, чего ты так жаждешь в Корнуолле.

Руан взял осколок гематита. В прошлом он всегда казался ему теплым, это была часть живой земли. Металл, обрамлявший камень, тоже был добыт из самого сердца земли. Но сейчас амулет был холоден. Вся жизнь и все тайные связи ушли. Можно было клясться на нем в чем угодно — в этой клятве все равно не было бы никакого смысла.

— Клянусь на этом амулете, что я оставлю свою ненависть, — сказал он голосом праведника. — Обещаю ничего не говорить о вашей сестре. Клянусь, что я вернусь ко двору и в лабораторию и снова продолжу работу.

Великий герцог жестом отозвал стражников, и те удалились. Только что данная клятва была для Руана пустым звуком, и он мог сейчас взять и придушить Франческо де Медичи голыми руками, даже несмотря на то, что длительное заключение изрядно подточило его силы. Но ему нужно золото великого герцога и поэтому он намерен ждать своего часа.

Месть может подождать. Его месть Эндрю Лоуэллу ждет — уже сколько? — целых двадцать лет. И эта месть тоже может подождать. Это будет сладкая месть, особенно когда они завершат последнюю стадию opus magnum.

— А наша мистическая сестра? — спросил он. — Та девушка по имени Кьяра Нерини. Она в порядке? Она будет работать с нами?

Великий герцог взял Руана за руку и положил ее себе на грудь. Под бархатным камзолом и тонкой шелковой сорочкой у него на груди лежал алмаз, высеченный в форме двойной розы, и Руан знал, что это символ солнца, точно так же, как его гематитовый амулет был символом земли. Для завершения триады необходим был лунный камень.

— С ней все хорошо, — сказал великий герцог. — Она была в Черрето-Гвиди, когда… когда моя сестра погибла при столь печальных обстоятельствах. При попытке услужить своей госпоже девушка была ранена. Два пальца на ее левой руке оказались раздроблены.

— Раздроблены?

Значит, она пыталась помочь Изабелле, пыталась сделать невозможное. А она смелая, эта сообразительная сестрица, со своими переменчивыми глазами и гордым подбородком, который она вскидывает, прямо как бульдог перед дракой. Впрочем, он догадывался об этом, как только увидел ее, отбивающейся от двух стражников под дождем.

— А она сможет выполнять всю необходимую работу?

— Да. Ее лечил один из моих военных хирургов, следуя методам Амбруаза Паре. Лихорадка чуть было не унесла ее, но в конце концов она выздоровела.

Что же она пыталась предпринять, если была так тяжело ранена? Нужно будет улучить возможность расспросить ее об этом. Кто знает, может быть, она тоже захочет отомстить великому герцогу. По крайней мере, она знает правду о смерти Изабеллы.

— Ей определили место в свите великой герцогини, — продолжил великий герцог, поднеся помандер к носу и глубоко вдохнув. Он было явно доволен тем, что все вернется на круги своя.

Он еще не знал, что отныне все будет иначе.

— Как только она обустроится на новом месте, то, разумеется, продолжит помогать нам в нашей работе над opus magnum.

Глава 25

— Наглая девчонка! — кричала Бьянка, вся красная от гнева и возмущения. — Она отказалась сделать передо мной реверанс, хотя должна была! Она что, твоя любовница, Франческо? А ты рассказываешь всем об обетах девственности?

Великий герцог замахнулся, чтобы дать ей пощечину. Ему было отвратительно ее раскрасневшееся лицо, визгливый голос, безвкусное изобилие украшений на ее ночном домашнем платье, расшитом золотой нитью и цитринами. Платье было распахнуто, а под ним, как последняя неряха, она носила одну лишь нижнюю рубашку. Мнимую беременность она считала законным поводом для того, чтобы объедаться сладостями и упиваться вином. Поэтому едва ли ей нужны были набивки — ведь и настоящей плоти было вдоволь.