Монструм - Полина Граф

Стефа не нужно было долго уговаривать, он поспешил за звездой, стараясь игнорировать морды псов, повернувшиеся вслед за ним. Когда они вновь оказались у скованного льдом водоема, вдали от других заоблачников, Стефан тяжко выдохнул и сказал:

– Я так и не понял, зачем ты меня с собой потащила.

– Все просто, – вздохнула Мемора. – Безопасность. Если бы пострадал протектор, начались бы серьезные разбирательства со стороны Света. Как бы они ни оскорбляли тебя, а трогать протекторов не решатся. Не в подобной ситуации.

Почему-то Стефа даже не задело то, что его использовали.

– Так значит, Макс теперь монструм, да? С чьей душой он слился?

– Не знаю.

– Ты же сказала… – Он осекся и с уважением посмотрел на Мемору. – Ах ты… хитрая звезда.

– Он уже не в первый раз ведется на блеф, – с тихим удовлетворением сказала она. – К тому же Опаленный правда боится за этот осколок. Было легко.

– Но выходит, твой информатор не такой уж и всезнайка?

– Как раз наоборот. – Мемора отрешенно уставилась вдаль. – Он знает слишком много. И большую часть от меня утаивает.

Глава XVIII

Дорогами памяти

Я пытался подобрать слова, но ни одно из них не казалось подходящим. Вряд ли на человеческом языке вообще можно найти что-то нужное. Волнение разрывало изнутри.

– Вы же одна из звезд… Из сильнейших.

Я чувствовал это, не мог ошибаться. Бетельгейзе проницательно кивнула.

– Это тебя обескураживает?

– Да… То есть нет… – Я замялся, чувствуя себя последним идиотом в Солнечной системе. – Вы паладин, верно? Вас всего тринадцать, вы – сильнейшие в Магистрате, его верхушка.

– И я первая из них, – без всякого хвастовства сообщила она. – Выше нас только Верховный. Если ты становишься паладином, то по закону обязан входить в личное подчинение Верховного, быть его защитой, опорой и главным советником. И, говоря с тобой, я продолжаю делать это для Оттаны Устремленной.

Недавно умершая Верховная Света. Девять тысяч четырнадцатая. Как можно понять, выучить имена всех когда-либо правивших звезд – дело очень непростое.

Кивнув, я заставил себя посмотреть в ее глаза. Уму непостижимо. Это Бетельгейзе. Она была далеко не самой большой звездой во Вселенной, но сила ее эфира пронизывала меня рентгеном. Все оказалось заполнено им, словно водой.

– Тебе незачем волноваться, протектор. Я много раз говорила с подобными тебе, и не нужно думать, что если я стою на верхах Света, то отворачиваюсь от более слабых рас.

– Люди очень преуспели в классовом неравенстве, – выдал я, а затем быстро добавил: – Что вы делаете на Земле?

– Я и другие паладины сейчас странствуем по населенным планетам. Мы подготавливаем их к выборам нового Верховного. Как ты сам заметил, это оказалось очень кстати. – Тут звезда внезапно похолодела. – Ведь на Терре творится нечто из ряда вон выходящее.

Что-то промелькнуло в ней такое, от чего мне стало жутко.

– Мое состояние называют монструм, – пробормотал я. – И неспроста. Для других я явно стал чудищем.

Заоблачница склонила голову набок.

– Ты так считаешь? Думаешь, это истинное понятие этого слова? На нашем языке оно не значит ничего ужасного, хоть и содержит намек. Монструм – носитель души с отклонениями. Странными, редкими, необъяснимыми, но не обязательно чудовищными. Ваши приземленные извратили значение термина «монстр». Все неизвестное кажется им неправильным и страшным, не имеющим права на жизнь. Потому они так боятся тех, кто отличается от большинства.

– Я не хотел становиться им, – честно сказал я, выпрямившись. – Это со мной сотворили, и это спасло мне жизнь.

– Каким образом? – полюбопытствовала палладин.

Взяв себя в руки, я коротко рассказал о том, как очнулся без воспоминаний, а впоследствии выяснил, что успел побывать сплитом, из-за чего за мной охотились протекторы. Бетельгейзе выслушала меня со спокойствием, ни разу не прервав. Создалось впечатление, что рассказ для нее был не особо важен. Ее интересовало другое.

– Так это красный спектр?

– Без сомнений, – кивнул я.

– Если оболочка существа мертва, то его душа идет дальше по своему пути. Но ее можно задержать в этом мире некоторыми способами. Мы не оставляем души наших падших воинов без особой надобности. Ты видел его воспоминания?

– Немного, – сказал я. – Только некоторые моменты из жизни. Но они мне ничего не дали.

Две серебряные капли соскользнули с моих пальцев и звонко разбились о мрамор. Я уже давно позабыл о боли в руке.

Не знаю, огорчилась Бетельгейзе такому ответу или нет. Она отвернулась и сделала несколько шагов к окну.

– Монструмы твоего типа крайне редки, тебе ведь известно об этом? Слияние осколков разных душ… В большинстве своем это невозможно. Либо они не становятся одним целым, либо оболочка отторгает душу. Во всех случаях существо умирает. Но у тебя проблем не наблюдается. Кроме той, что ты на треть звезда. Такое удачное слияние происходит лишь по обоюдному согласию. Да и то не всегда.

Я вздрогнул, когда мне стал ясен смысл ею сказанного.

– Согласию? По-вашему, я мог на такое согласиться? Я бы не стал…

– Ты в этом уверен? У тебя же пропали воспоминания, – с мрачным спокойствием проговорила она. – Откуда тебе знать, что бы ты сделал во время смертельной опасности?

– Но у его осколка нет разума, – подавленно произнес я. – Как нечто подобное могло дать согласие на слияние?

– Пусть разума и нет, но остается воля. Она и позволила этому случиться.

Бетельгейзе тяжело вздохнула.

– Я ощутила светозарный огонь красного спектра, как только ты высвободил его в этом штабе. Поразительно, что тебе удалось сдерживать его все это время. Он такой мощный и такой…

Тут она замолкла на полуслове и замерла, будто что-то для себя решала. А затем наконец вновь посмотрела на меня.

– Мне надо увидеть твою душу. Я должна понять, кто заточен в твоей оболочке.

Я замер от услышанного.

– Душу?..

– Это не больно. И не опасно. Понимаю, тебе сложно представить, что в душу можно посмотреть, но это вполне возможно. Это позволит мне увидеть заключенные в душе воспоминания, а значит, я смогу приблизиться к личности красного спектра.

Сердце на мгновение остановилось. Увидеть душу. До сих пор никто не произносил этого. Ни разу! Даже протекторы будто не знали о таком или не хотели говорить.

– Как вы способны на подобное?

– Это дано лишь редким эквилибрумам. Я в их числе. Ты даешь мне согласие?

– А оно нужно?

– Без этого ничего не выйдет. В душу можно заглянуть лишь с ее собственного дозволения.

Я подавил подступающий озноб. Все, о чем говорила звезда, шло наперекор моей природе. Я