Велосипед судьбы - Павел Сергеевич Иевлев

– Везде, пацан. Везде…

Солдат вздохнул, с видимой неохотой натянул противогаз, накинул капюшон ОЗК и пошёл к машине. Вскоре грузовик уехал вдоль по улице и скрылся за поворотом.

***

На обед Данька разогрел позавчерашний суп – мама наварила большую кастрюлю и оставила в холодильнике. На этом запас готовой еды закончился, дальше придётся готовить. Но есть крупы, картошка, консервы, замороженные овощи и курица – на несколько дней хватит.

Мама лежала и ни на что не реагировала, хотя, кажется, была в сознании. Она лишь слабо пожала Данькину руку, когда он взялся за её сухую горячую кисть. Температура оставалась высокой, но что с этим делать, мальчик не знал.

Катька к маме в комнату заходить отказывается:

– Не хочу видеть её такой. Мне страшно, что она умрёт, а я это увижу. Пусть лучше без меня.

– Может, и не умрёт, что ты сразу.

– Прости, я просто не могу.

Включил телевизор, надеясь, что там скажут что-то полезное. Например, что учёные изобрели лекарство и уже сегодня начнут его раздавать всем желающим. Одна таблетка – и человек здоров!

Работает только один канал. Усталый диктор зачитывает по бумажке какую-то официальную ерунду: «…Чрезвычайное положение. Комитет национального спасения… Особые полномочия… Подчиняйтесь распоряжениям военных…» Что делать, если твоя мама горячая как утюг и ни на что не реагирует, он не сказал, и Данька выключил телевизор.

Пошёл в комнату к Катьке, застал её рыдающей. Сел рядом, обнял, прижал к себе. Когда она не то чтобы успокоилась, скорее, устала плакать, – взял первую попавшуюся книжку и стал читать вслух. Оказалась какая-то детская сказка про принцесс и драконов, глупая и слащавая, мама читала её сестре, когда той было года три. Но Катька все равно сказала: «Читай. Я хочу», – и он читал.

В городе периодически раздавались одиночные хлопки выстрелов, и девочка каждый раз вздрагивала всем телом, прижимаясь к брату. Ему очень хотелось сказать: «Успокойся, всё будет хорошо!», но он уже понял, что не будет. Потому что лоб у сестры горячий, она шмыгает носом и морщится от головной боли.

Ближе к вечеру, когда стало темнеть, Катька забылась тревожным сном. Во сне металась, вскрикивала, обильно потела, но не просыпалась. Данька пытался себя убедить, что это хороший признак, что сестра, может быть, перенесёт болезнь в какой-нибудь лёгкой форме. Если, конечно, у неё есть «лёгкая форма». Снова и снова напоминал себе, что не бывает болезней, от которых умирали бы все заболевшие. Во всяком случае, не было до сих пор. Поэтому всегда есть шанс, и не надо отчаиваться, а надо, например, пойти и попробовать сварить кашу без комочков. Вдруг Катька проснётся и захочет есть? Но он никак не мог себя заставить уйти на кухню, а продолжал сидеть на подоконнике и смотреть на улицу. Окна в домах этим вечером не зажигались, но фонари ещё горят, освещая дорогу.

Под фонарём стоит, слегка покачиваясь, высокий мужчина. Судя по нарушенной координации движений и общей бесцельности поведения – больной с рубула-психозом. Или просто очень пьяный. Данька подумал, что сейчас, наверное, многие выжившие пьют, чтобы приглушить ужас происходящего. Если бы он был взрослым, то тоже, может быть, выпил бы. У папы в кабинете есть коньяк.

Потом он увидел, как по улице бежит подросток. Бежит трусцой, мотая опущенной головой, равномерно, прямо, посередине проезжей части, без какой-либо видимой цели. Судя по возрасту, Данька должен бы его знать, они приблизительно ровесники, но лицо опущено вниз и завешено взлохмаченными волосами, а походка странная, узнать не получается.

Стоящий у фонаря заметил бегущего и двинулся наперерез. Подросток не обращал на него никакого внимания, кажется, просто не видел. Мужчина подскочил, сбил его с ног и, придавив коленом к асфальту, начал избивать кулаками. С чудовищной жестокостью, изо всех сил – глухие удары были отчётливо слышны в вечерней тишине. Мальчик не кричал и не просил пощады, а впился ему ногтями в лицо и тянулся, пытаясь укусить. Данька заметался, не зная, что делать, потом кинулся в папин кабинет и, выдвинув верхний ящик стола, вытащил из-под бумаг ключ от оружейного сейфа. Папа никогда его особо не прятал, надеясь больше на благоразумие детей.

В сейфе служебный пистолет – когда папу забирали в больницу, он его, естественно, оставил. Там же запасной магазин и коробка с патронами. Данька умеет обращаться с оружием, папа водил его по субботам в полицейский тир. Среди полицейских это традиция – все, у кого мальчики, водят их в тир, а некоторые водят и девочек. Катька ещё мала, но, если бы всё шло как шло, то через пару лет папа взял бы в тир и её. Увы, всё пошло совсем не так.

Когда Данька вернулся к окну, всё уже закончилось. На улице лежит мёртвый мальчик, рядом сидит мужчина с изодранным в клочья лицом. Кажется, он лишился одного глаза. Мальчик теперь лежит лицом вверх, и его можно было бы узнать, не будь он так избит. Даньке кажется, что это Серёга, но он не уверен. Далеко и освещение тусклое.

Он прицелился в мужчину, но так и не смог заставить себя выстрелить, ведь тот уже ни на кого не нападает. Оказалось, что выстрелить в живого человека, даже безумного убийцу, не так-то просто. Да и расстояние великовато, куда больше, чем в тире, где он палил по ростовым мишеням. Данька убедил себя, что не попадёт, только привлечёт к себе внимание, поэтому лучше вообще не стрелять.

Мужчина, посидев, встал и куда-то убрёл. Данька начинал задрёмывать, прямо сидя на подоконнике, но вскидывался на каждый шорох. То Катька начинала ёрзать и стонать, обливаясь потом, то на улице раздавались неуверенные шаркающие шаги – на смену ушедшему периодически