Рассказ лектора - Джеймс Хайнс

Но я _соперничаю_с МИРАНДОЙ!!! Для Антони она — МОДЕЛЬ женшины-ученого! КУДА МНЕ ПРОТИВ НЕЕ?

Нельсон был готов выключить компьютер и поехать к Вите, несмотря на ночное время. Взяв ее за руку, он смог бы вдохнуть в бедняжку уверенность. Однако он только щелкнул ОТВЕТИТЬ и продолжил:

Кому: Вита Деонне ‹[email protected]› От: Нельсон Гумбольдт ‹[email protected]›

У вас ровно та же базовая оснастка, что у Миранды, вы только отказываетесь ею пользоваться. Неужели вы умрете, если — один раз! — наденете юбку? Вы все время твердите, что тендер — это актерство, так ИГРАЙТЕ, черт побери. Подмажьтесь. Зачешите волосы назад. Выставите коленочку. Вы изучаете ОСКАРА УАЙЛЬДА!!! Воспользуйтесь его советом и будьте СОБОЙ, только БОЛЬШЕ.

Долгое молчание. Потом:

Кому: Нельсон Гумбольдт ‹[email protected]› От: Вита Деонне ‹[email protected]›

Нельсон, вы совершенно не понимаете, что такое перформативность тендера. Нет смысла продолжать разговор, пока вы не прочтете относящиеся к теме тексты Гегеля, Ницше, Альтюсера[149], Фуко, Маккинон, Остина[150], Батлер и Лакана. См. ссылки в библиографии к моей статье.

Нельсон яростно печатал: «Бога ради, Вита, нельзя хоть ненадолго без этого?», когда пришло новое письмо от Виты.

Кому: Нельсон Гумбольдт ‹[email protected]› От: Вита Деонне ‹[email protected]›

Сказать, что у меня и Миранды «та же базовая оснастка», — эссенииализм в голом виде. Пропуская тему идентичности, затронутую вашим сочетанием «та же», и оставляя без внимания гетеросексистское использование слова «оснастка» применительно к материальности двух женщин, У МЕНЯ НЕ ТА ЖЕ оснастка, что у Миранды, даже БЛИЗКО НЕ ЛЕЖАЛО.

Нельсон легонько постучал пальцами по клавиатуре, потом набрал:

Кому: Вита Аеонне ‹[email protected]› От: Нельсон Гумбольдт ‹[email protected]›

Мне кажется, я знаю, что вас расстроило. Вы получили еще одно анонимное письмо, верно?

Нельсон отправил е-мейл, подождал десять минут и отправил снова. Еще через десять минут он, так и не получив ответа, выключил компьютер.

— И это благодарность, — пробормотал он, поднимаясь по скрипучей лестнице.

На следующий день Нельсон отменил вечерние консультации и пошел в спортивный корпус размяться. Со Дня благодарения он ходил туда раз в неделю, а с тех пор как Миранда свозила его за покупками — почти каждый день. Что проку от нового костюма, если под ним все тот же рыхлый одышливый тип?

Покуда трепетные первокурсники стучали в его дверь, Нельсон мчался по беговой дорожке, обгоняя парней и девушек в два раза моложе себя. Он сам удивлялся, как быстро восстановил форму. Иногда какой-нибудь пыхтящий студент занимал внутреннюю дорожку, и Нельсон, догнав, легонько касался его пальцем, вызывая судорогу в ноге или внезапное растяжение мышцы. Впрочем, b последнее время он, сознавая свою силу, просто огибал таких на бегу.

В тот вечер Нельсон, чувствуя приятную усталость, сбежал по лестнице, кивая накачанным молодым людям и улыбаясь девушкам в спортивных топах. Идя по коридору к раздевалке, он услышал несмолкающее «бум-бум-бум», как будто кто-то лупит по мешку. Собственно, так оно и было: кто-то молотил кулаками боксерскую грушу, которую держал кто-то другой — видны были только его бледные икры. Нельсон прошел мимо, и тут удары сменились шлепаньем ног, учащенным дыханием и, наконец, звуком его собственного имени: «Нельсон!»

В дверях раздевалки Нельсон обернулся. Перед ним, опираясь рукой на стену, стоял запыхавшийся Лайонел Гроссмауль в обрезанных штанах, несвежей майке, широкой в плечах и узкой в боках, и старых спортивных тапочках от неведомого производителя. Волосы его были взъерошены, толстые стекла очков запотели.

— Он… хочет… — задыхаясь, выговорил Гроссмауль, указывая через плечо на комнату с грушей.

— Кто? — спросил Нельсон, хотя прекрасно догадывался.

— …вас… видеть, — докончил Лайонел, но Нельсон уже шагал мимо него по коридору.

Он вошел в дверь. Акулло, голый по пояс, вытирал лицо полотенцем. На нем были шелковые боксерские трусы, сверкающие и ярко-алые, на ногах — высокие ботинки на шнуровке. Мощные ляжки, плечи и торс курчавились густой растительностью, бицепсы выпирали, как у профессионального спортсмена. Тяжело дыша, декан отнял от лица полотенце и сузил глаза.

— Нельсон, — сказал он. — Вас-то мне и надо. Он бросил полотенце мимо Нельсона и двумя руками медленно повернул к себе грушу. Лайонел прошмыгнул сбоку, отлепил от лица полотенце и дрожащими руками убрал его в дорогую спортивную сумку Акулло, потом встал зa грушу, сжал матерчатые рукоятки и уперся ногами в пол. Прижался лицом к груше, поправил очки, зажмурился и напрягся всем телом. Акулло подтянул кожаные ремешки на руках и взглянул на Нельсона.

— Вы меня подвели, Гумбольдт. Вы по уши в дерьме. Он правым кулаком ударил грушу. Гроссмауль скривился и поджал пальцы на ногах.

— Как? — спросил Нельсон. — Что такое?

— Это дело, с которым вы обещали разобраться… Ни хера вы не разобрались.

Акулло ударил левой, приплясывая на пятках и поводя головой, будто искал слабое место в защите. Лайонел, гримасничая, поправил грушу.

— Это дело? — переспросил Нельсон. Палец начинало припекать.

— Не гребите мне мозги, Гумбольдт. Вы знаете, о чем я. — Выставив голову и покачиваясь из стороны в сторону, Акулло нанес более стремительный удар. Икры его напряглись, складки на боках подрагивали. Гроссмауль изо всех сил удерживал грушу, морщась при каждом ударе. Его жирные безволосые ноги дрожали.

— Вы насчет писем? — сказал наконец Нельсон.

— Насчет писем? — тоненьким голоском передразнил Акулло. — На случай, если вы не в курсе, это говно полезло по новой. Вы убрали не того человека.

Акулло тяжело дышал в такт ритмичным ударам. В воздухе запахло его потом.

— Погодите! Вы мне сами сказали, что это Куган!

— Я ничего вам не говорил. — Акулло расставил ноги и правой нанес серию быстрых ударов туда, где находилась бы голова противника, потом левой со всей силы двинул грушу под дых. — Мы беседовали. Вы сделали свои собственные умозаключения и убрали не… того… человека.

Нельсон молчал, скрестив руки на груди и сунув горящий палец под взмокшую подмышку.

Удары Акулло все меньше походили на бокс, все больше на избиение. Лайонел по другую сторону груши обливался потом, очки его съехали набок, ноги ходили ходуном. При каждом ударе он слабо постанывал.

— Держи ровнее, твою мать! — заорал Акулло, яростно мутузя грушу.

Руки у Гроссмауля дрожали, хватка ослабла. Внезапно Акулло остановился и отступил на шаг; его мощная грудь вздымалась, пот ручьями бежал по курчавой шерсти. Он ткнул кулаком в сторону Нельсона. Гроссмауль разлепил один глаз и слегка разжал руки.

— Где вы были, когда выступал Бранвелл? Вы слепой, Нельсон? Глухой? Совсем охренели?

— Я был там, Антони.

Акулло набрал в грудь воздуха и ударил с такой силой, что груша содрогнулась, а застигнутый врасплох Гроссмауль сел на корточки и чуть не плюхнулся задом.

— Я внятно и ясно попросил, — рявкнул Акулло, потирая костяшки пальцев. — Этот гребаный Вейссман прилюдно обсирает моего кандидата, а вы стоите у стенки, как гребаный столб!

Нельсон молчал. Лайонел несколько раз качнулся вместе с грушей, потом все-таки выпустил ее и заковылял в сторонку, протирая очки.

— Чем вы обязаны этому хмырю Вейссману? — спросил Акулло.

— Немногим, — отвечал Нельсон. От боли в пальце его бросило в пот.

Акулло побежал на месте, встряхивая кистями рук.

— Вы видели «Конана-варвара»? — отрывисто спросил он в такт бегу.

Нельсон пожал плечами.

— Помните, как Конан говорит, в чем смысл жизни? — Не замедляя бег, Акулло ухмыльнулся, видя недоуменное лицо Нельсона. Лайонел стоял, упершись локтями в колени, и силился раздышаться.

— Раздавить своих врагов, Гумбольдт, и слышать стенания их женщин. — Декан искоса взглянул на Нельсона. — Вы хотите быть моим врагом?

Нельсон задумался.

— Нет, — сказал он наконец.

— Я ничем не смогу помочь вашей приятельнице, если вы не поддержите меня против Вейссмана. — Акулло остановился, тяжело дыша. — Что старый пердун Морт может для вас сделать? Ноль. Ничего. Пшик. А я? Вита поучит бессрочный контракт, только если я так скажу, capiche? Быть моим другом выгодно.

Нельсон вскинул подбородок, закусил губу и снова сложил руки на груди. Он не знал, развернуться ли ему к двери или взять Антони за руку и поставить на колени.

— У нее есть неделя, чтобы подбить концы. — Акулло подтянул кожаные ремешки на руках. — Я дам ей выступить, перед факультетом и перед комиссией. Дальше этого — никаких обещаний.

— Что насчет писем? — спросил Нельсон.

— «Что насчет писем»? — Декан пожал плечами. — Клал я на эти письма. Может, вы сами их пишете, Нельсон, и знаете что?… Мне глубоко насрать.