Алуим - Виталий Иконников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Наверное, после того, как прикоснулся к «гостю» и тому, второму. Будто переступил черту.
— Даже представить боюсь, — с содроганием произносит Татьяна. — Пообещай, если они появятся, ты не дашь им ко мне прикоснуться.
— Обещаю.
Хочу что-то ещё добавить, но снова замолкаю. Лишь движением корпуса сильнее раскачиваю кресло.
— Не надо, хватит, — Татьяна понимает, что заставила меня нервничать. Берёт фонарь, кладёт его на землю, не выключая. — Давай пить.
Достаёт из пакета банку и протягивает мне, вторую открывает сама.
— До половины, — говорю я.
— Хотя бы треть осилить.
Согласно киваю, и мы начинаем пить. Отвар идёт тяжело, что-то внутри меня противится его поглощению. Неприятное ощущение в горле и на кончике языка. Так не хочется снова выворачивать наизнанку желудок.
— Как на вкус? — спрашиваю у Татьяны, когда она убирает банки обратно в пакет.
— Немного сладковатая.
— Везёт тебе. Моя — не очень.
— Что теперь?
— Подождём несколько минут, — предлагаю я.
— Только не молчи, — просит Татьяна. — Говори что-нибудь. Так мне будет спокойней.
— Например?
— Сейчас самое время для новых рассказов о космосе.
Сдвигает попу влево и ложится, опустив голову мне на колени. Руки скрещивает под грудью, ноги сгибает и, приподняв их, свешивает с подлокотника.
— Что ж, начинаем очередную лекцию…
Нам полезно поболтать о чём-то совсем отстранённом: лишение Плутона статуса планеты, вода на полюсах Марса и прочие недостижимые горизонты. Когда я говорю о космосе, то увлекаюсь, и любые внутренние зажимы, волнения проходят сами собой. Думаю, Татьяна чувствует это. Моя болтовня позволяет ей на время забыть об окружающей обстановке, ведь находиться ночью в саду в ожидании мистики не многим легче, чем в старом заколоченном доме. К тому же, даже кратковременное молчание напоминает о вечере под виноградными дугами и последующих событиях. Много всего случилось, повырастали барьеры, но они преодолимы. Не важно, кто именно мы сейчас друг другу, главное, что не чужие. Нам нужно говорить, и говорить чаще.
— Слушаю, и мне хочется побывать в том конце галактики, — улыбается Татьяна. — Но как же сильно об этом должны мечтать настоящие астрономы! Они же фанатики. Смотрят в телескопы и изводят себя осознанием того, что им даже пределов Земли никогда не покинуть.
— Я тоже на уроках астрономии об этом грустил.
— Но я так и не поняла: если в центре галактики — чёрная дыра, которая всё затягивает в себя, почему галактика расширяется?
— Дело в том, что…
— Не двигаться, охламоны! — раздаётся голос у нас за спиной.
Татьяна резко вскакивает, едва не спотыкаясь о мою ногу. Мы оборачиваемся.
— Не двигаться, я сказала! — щелкает курок.
На душе отлегло.
— Баб Лен, это мы, — громко и чётко говорю я, медленно поднимаясь с кресла с поднятыми вверх руками.
— Кто «мы»?
— Влад и Татьяна. Опустите ружьё.
Баба Лена, держа в руках двустволку дяди Игоря, подходит ближе. Зрение у неё плохое, да ещё ночь на дворе. Поправляет очки, пытаясь нас разглядеть. Татьяна поднимает фонарь и, сделав шаг в сторону, обдаёт меня светом сверху вниз и обратно.
— Владик, ты? — убедившись, что это действительно я, баба Лена опускает ружьё. — И Танюшка. Не нашли лучше места, где посидеть?
— Наслаждаемся природой, — отвечает Татьяна.
— Вы почему не спите? — спрашиваю я.
— Да вот проснулась и не смогла вспомнить, закрыла ли на щеколду курятник. Вышла проверить, а тут вижу — свет в огороде. Тебя ж дома нет, чтоб на разведку отправить. Ну, решила сама…
С улыбкой делаю несколько шагов навстречу:
— Нельзя сразу за ружьё браться. Дяде Игорю проблем наворотите. Давайте я вас провожу.
Подмигиваю Татьяне, и, приобняв бабу Лену, иду вместе с ней к калитке из некрашеных досок. Ну и напугала же она нас. Чувствую прилив тепла к лицу — влияние выпитого отвара или просто волнение. Закрываю калитку, возвращаюсь обратно в сад. Видимо, курить сальвию всё же придётся. В пакете лежит пустая алюминиевая баночка из-под фанты, которую легко приспособить для таких целей.
— Как себя чувствуешь? — спрашиваю Татьяну и лезу в карман за свёртком. Свет фонаря гаснет. — Мне жарковато стало.
Но Татьяна не отвечает. Подойдя ближе, вижу, что она лежит на земле вдоль кресла, на боку, лицом ко мне. Тело дрожит, голова находится на весу, параллельно земле, отчего даже при тусклом лунном свете заметна вздувшаяся на шее вена. Глаза открыты и чуть ли ни вылезают из орбит. Правая рука согнута в локте, пальцы собраны так, будто держат щепотку соли, и вот этой вот «конструкцией» Татьяна неуклюже тычет себя в левую подмышку. Позади неё склонился мерцающий, переливающийся силуэт. Одной рукой он касается левого бока Татьяны, другой — её затылка. Ещё трое «гостей» стоят рядом.
— Вы охренели?! — кричу я, лихорадочно перебирая варианты возможных действий. Вот тебе и сдержал обещание. Отпихнуть призрака не удастся, я же помню, как беспрепятственно проскочил сквозь старуху. Если же попытаться оттащить Татьяну, можно попасться и самому отключиться. Плевать, надо попробовать.
Делаю три шага вперёд, но Татьяна резко выпрямляет правую руку и растопыривает пальцы.
— Ныыыыыээээээээ! — вырывается из её рта.
От страха сжался живот. Ноги едут вперёд по траве, и я падаю на задницу в двух метрах от Татьяны. Напористый, потусторонний крик усадил меня на землю, пробрал до самого нутра. Его эхо звенит в костях.
— Паааа-ыыыы-ээээ.
В сумасшедшем взгляде я не узнаю ничего от Татьяны. Рот движется неумело, словно бы призрак учится управлять её речевым аппаратом.
— Что? — спрашиваю, отойдя от шока. Видеть девушку в таком состоянии ещё неприятней, чем под сальвией.
— Пааа-шыыы-ааа.
— Что? — я не понимаю.
— Спра-шыыы-вааааа. Аааа-наааа нэээ смооооо-шииииит доооо-гааааа.
«Она не сможет долго?»
Мне не показалось? «Гости» идут на контакт! Спросить. Но что? Я волнуюсь, растерян! Нужно торопиться. А в голове сумбур.
— Кто вы?
Первый вразумительный вопрос, который я смог придумать. И самый очевидный. Перевожу взгляд с одного переливающегося сгустка на другой. Ростом они почти с меня, если не считать, что парят сантиметрах в тридцати над землёй. Призрак старухи был существенно ниже. Плотные. Видны тёмной ночью даже без вспышек. Объёмные. Возникло странное желание — прикоснуться к ним. Кажется, я хотел этого с нашей последней встречи. Что-то тогда
