История моей матери - Семен Бронин

- Построишь... Что шкуру неубитого медведя делить - как русские говорят? Их деньги - их и пословицы. Ну что, Рене? Идем? Ты с нами, Серж?

- Я домой. Мне проект писать надо.

- Давай. Не забудь про палатки, горны, вымпелы, значки и все прочее...

Огюст провожал Рене до дому.

- Пойдем пешком? - предложил он.- Надо привыкать ходить на большие расстояния. У водителей автобусов и железнодорожных проводников феноменальная память на лица - так что, если хочешь проскочить незамеченной, лучше, чтоб тебя вообще не видели. Могут, конечно, на дороге остановить: почему в поздний час и как тут оказалась, но это уже другой разговор: от полиции можно отделаться, если одет прилично и не производишь впечатления уголовника. До тебя и не так далеко идти. Стен - это ж рядом с Сен-Дени: город увеличивается, ты скоро парижанкой станешь... Так ведь?

- Возможно,- неопределенно согласилась она, не зная, к чему он клонит. Он понял причину ее сдержанности.

- Но я тебя не для того, конечно, вызвался проводить, чтоб пророчить такие истины. И не потому, что ты красивая...- Он поглядел на нее сбоку, удостовериваясь в сказанном.- Хотя и этого было бы достаточно... В тебе есть что-то монгольское, скуластое - не знаешь этого?

Рене осталась недовольна его замечанием. Она не любила, когда ставили под сомнение ее французскую кровь, и была в каком-то отношении националисткой.

- Разве? Мне никто этого не говорил.

- Ну вот я говорю. Сойдемся если ближе, буду тебя звать монголочкой,- и поскольку не доставил ей этим удовольствия, поспешил добавить: - Это пока что шутки. Серьезное только начинается. Давай перейдем на ту сторону - там народу меньше и тротуар хуже освещен...

- Я, Рене,- собравшись с духом и с мыслями, сызнова начал он,- навел о тебе справки, спросил ребят, имевших с тобой дело,- кругом выходит, что ты из тех, кто нам нужен. И пойми, что я говорю сейчас с тобой не как Огюст Дюма, не как бывший моряк, волочащийся за очередной красоткой, а как вполне ответственное лицо партии, уполномоченное делать такие заявления. Ты уже коснулась работы с рабкорами, да? - Он опередил ее согласие кивком.- Мы это узнали случайно, но такие вещи не должны проходить мимо нас, и я, поскольку за это отвечаю, вмешался и сделал кое-кому выговор...

- А как это стало вам известно? - Рене была недовольна оглаской происшедшего.

- Это хороший вопрос. Ты с Марсель об этом не говорила?

- Нет, конечно.

- Значит, отец ей сказал. Он в курсе таких вещей. По старой памяти,-прибавил он многозначительно.

- А ей это зачем?

- Этого он действительно мог и не говорить,- согласился он.- Но сказал... Дал знать, чтоб остерегалась. Чтоб сузила знакомство с тобой.

- Со мной?!

- А ты как думала? Легальные и нелегальные товарищи не должны соприкасаться и проводить вместе время. На людях, во всяком случае...

- Но вам-то она почему это сказала?

- Почему мне? - Он примолк, не зная, разглашать ли эту, последнюю, тайну, затем надумал: был настроен в этот вечер решительно.- С ней у нас свои счеты. Она мне одни вещи говорит, я ей другие. Ее интересует, что наверху об отце думают и что говорят в руководстве в партии,- я делаю что могу...- Он решил, что зашел все-таки слишком далеко в своей откровенности, поправился: - Вообще-то такие вещи не обсуждаются. Это я для тебя исключение делаю: чтоб поняла, что к чему, и чтоб ближе с тобой познакомиться... Тебе показали работу с рабкорами, но это не то, что нас сейчас интересует: на очереди у нас другое дело, и вот тут-то я и хочу тебя задействовать. Я, иначе говоря, хочу украсть тебя у Жака и Шаи. Хочу только предупредить с самого начала: мы в этой работе остаемся французами, действуем в своей стране, для своего блага и своего народа, а отношения с братскими странами и партиями - ты знаешь, о ком я говорю - они у нас не то чтобы на втором плане, но органично вытекают из первого и ему не противоречат... Ясно?

- Не очень.

- Возможно,- повинился он.- Мы все здесь путаемся. Я тебе объясню сейчас суть, хотя делать этого не стоило. Рабкоры - хорошая выдумка, мы с ними узнаем много для себя интересного. Партия получает материал, которого нет и у правящего класса, с его полицией и вездесущими осведомителями. Но есть категория профессий, которая не пишет нам, хотя могла б это делать. Я имею в виду государственных служащих. Их надо искать самим и выбирать из них возможных сотрудников и корреспондентов. Это понятно?

- Понятно. И как вы хотите это сделать?

- В этом и заключается суть. Мне как бывшему моряку поручили найти таких во флоте... Я говорю тебе вещи, о которых не стоит болтать,- еще раз предостерег он.- Иначе это прежде всего мне боком выйдет.

- Этого можно было и не говорить,- сказала она.

- Мне так про тебя и говорили,- успокоился он.- Вот я сейчас и советуюсь с тобой, как лучше это сделать. Есть у меня список, о котором говорить не следует...

- И не говорите, если так,- перебила она его: ей надоели его бесконечные зигзаги и оговорки.- Зачем болтать лишнее?..

- Чтоб ввести тебя в курс дела... Мы думаем разослать всем письма.

Рене поглядела на него строптиво.

- И что будет в этих письмах? Что вы хотите узнать?- Она против воли увлеклась поставленной перед ней задачей.

Он помедлил.

- Кто из моих бывших товарищей или их коллег по службе придерживается наших, левых, красных, розовых - называй как хочешь - убеждений. Прямо не спросишь - сразу возникнет вопрос, для чего и кому это нужно?

- Сделайте простую вещь.- Она глянула с легким превосходством.- Вы не служите?

- Нет.

- А хотели бы вернуться, - уже не спросила, а предложила она.- Спросите у ваших прежних товарищей: к кому можно обратиться, учитывая, что вас уволили с флота из-за ваших идей и вам, чтоб восстановиться, нужно, чтоб на них посмотрели сквозь пальцы. Если рядом таких нет, пусть назовут на других кораблях. Напишите, что вам опостылела гражданская жизнь, что вам есть нечего - люди обычно идут навстречу в таких случаях ...- и примолкла, потому что мимо них шла припозднившаяся парочка.- Какой список у вас?

- Общий министерский - с фамилиями и главными должностями на всех больших кораблях флота.

- Я бы так не рисковала. Все лучшее рождается снизу, а не поверху.

Он озадачился.

- Это целая программа. Нашему Барбе бы сказать... Это в тебе отец-анархист говорит.

- Или бабушка-крестьянка. Крестьянство из мозгов не выветривается. Идите от знакомых.

- Да? - Он не совсем понял ее: это было выше его соображения.- Это интересно, что ты говоришь. Я подумаю...- Потом прибавил просительно: - Но тут ряд деталей...- Она ждала.- Как такие запросы рассылать? Частными письмами?

- Частными, наверно.

- Под своей фамилией? Это верный способ подставиться.

- Можете не подписывать. Дайте понять, что боитесь - поэтому себя не называете, но надеетесь, что вспомнят, о ком идет речь.

- А обратный адрес?

- На какую-нибудь гостиницу, до востребования. На липовое имя.

Он помялся.

- А ты бы не хотела этим заняться?

- Чем?

- Писать письма... Мне некогда - да и нехорошо, если почерк опознают... Ты, между прочим, за это деньги получать будешь. Не бог весть какие - двести франков, но ведь и я столько же получаю. Всю жизнь на двухстах франках сижу - как начал с них, так, видно, ими и кончу...

Рене подумала, сказала:

- Нет. Я этим заниматься не буду. Мне лицей надо кончать и бакалавра получить. Я и так уже зашиваюсь.

- Так это ж не сию минуту! - возразил он.- Это пока только проект, как у Сержа. Он, кстати, напрасно радуется. Если и получит что, то хорошо, если десятую часть пирога, на который рассчитывает. Каждый захочет пристроиться. Это ж пойдет, наверно, по линии Рабочего Красного Креста. Или Организации помощи жертвам революции. Там много желающих... Ну так как? Пока я это со всеми все согласую, ты как раз бакалавром станешь. По риторике?

- По философии.

- Вот как! Но надо в тайне все держать... Тут, Рене, сложная игра и, наверно, тебе не очень нужная.

- Если очень сложная, то не нужная,- согласилась она.- Подождем, когда проще станет. Пришли уже.

- Уже?! - удивился он.- А я думал, у меня время есть - на неофициальную часть знакомства...- Но она уже прощалась с ним: у нее не было желания стоять с ним на улице, да и родные заждались ее: в последнее время она так часто задерживалась по вечерам, что на нее стали смотреть как на постоялицу в собственном доме, что ей, естественно, не нравилось...

Все описанные выше события имели логическое развитие и продолжение. Обе поездки: и Марсель на побережье, и Кашена в Москву - были катастрофичны по своим последствиям. Кашену сказали, чтоб он ждал перемен и что дни его как политического деятеля сочтены. Но он продолжал ходить на службу, так как официального снятия с должности не последовало. Тетка же сказала, что лишит Кашенов наследства на перешедшие к ней участок и на жалкую хибару при нем, и публично, в церкви, возмущалась тем, что ее парижский зятек живет на русское золото: такая осведомленная оказалась антикоммунистка - держала только язык за зубами при жизни мужа.