Последняя лошадь Наполеона - Григорий Александрович Шепелев

мне нравится, – повторила Рита и глубоко задумалась. Света стала рассказывать ей о своей учёбе. Потом они отправились покурить на лестницу. Там простились, поскольку им объявили, что время для посещений уже закончилось.

Ни автобуса, ни трамвая Света решила не ждать. Она быстро шла по вечерним улицам. Под её ногами хрустел снежок. Фонари и звёзды мерцали в её глазах загадочно, страшно. Она про себя читала стихотворение Риты:

Я иду сквозь морозную, звёздную ночь,

И под хруст серебристого крошева

Горько думаю: «Хоть я и чёртова дочь,

Ни черта во мне нету хорошего!»

А в метро на память пришли другие стихи, про подземных гномов.

Глава одиннадцатая

Через несколько дней на ограде театра и по всему району были расклеены неплохие афиши с изображением полуголой Карины. Невероятно лохматая, без чулок, в узком пеньюаре, она сидела на пятках, обиженно глядя в камеру. Вероника два дня орала, что порнографию можно было бы сделать поинтереснее. Но с Кариной её это не поссорило. С двадцать пятого марта пошли прогоны. Света присутствовала на всех. Она становилась свидетельницей того, как всходили и расцветали ростки глубокой, непримиримой ненависти между людьми, которые прежде могли считаться приятелями. Корней Митрофанович виртуозно играл амбициями, без видимых оснований хваля одних, упорно не замечая других, унижая третьих, Затем внезапно меняя их всех местами. На фоне общей нервозности и усталости эти штуки воспринимались остро. Актрисам, как более податливому материалу для обработки всякими-разными сволочизмами, уделялось особенное внимание. Были слёзы. Были истерики. Были клятвы повеситься, утопиться и взорвать театр. Но дело шло. Спектакль обретал целостность и своё особенное лицо. Это удивляло и возмущало Свету. Она была абсолютно согласна со Станиславским в том, что каждый актёр должен иметь цель не впечатлить зал, а дать своему партнёру эту возможность, говоря проще: взаимное уважение есть залог успеха спектакля, и – вот, пожалуйста! Очевидный уже успех достигался с помощью нагнетания прямо противоположного чувства. Не находя объяснения этому парадоксу, Света была вынуждена признать, что Корней Митрофанович – уникальный мастер своего дела.

А вот директор не был в таком восторге. Он также наведывался почти на каждый прогон, глотал валидол, часто выходил покурить. Корней Митрофанович иногда следовал за ним в коридор и что-то ему втолковывал. Бухгалтерия и технический персонал тоже выбегали, желая знать, зачем леди Капулетти целуется взасос с дочерью, а кормилица задирает юбку перед пажом Меркуцио. Вероника, сидя среди художников на центральном месте первого ряда, закатывала глаза. Однажды, после прогона, Тамара предупредила, что если ещё хоть раз увидит её у сцены – набьёт ей морду. Карина сразу вмешалась. Она сказала, что Вероника её морально поддерживает, и это крайне важно сейчас, поскольку она – на позднем сроке беременности. Тамара заметила, что Карина всех уже задолбала своей беременностью. Карина с грустью промолвила, что вполне понимает чувства Тамары: в тридцать семь лет бездетность, действительно, угнетает, но ситуация поправимая – настоящий мужик поможет. Артур в долгу не остался. Он возразил, что, мол, ещё неизвестно, кто у самой Карины родится от настоящего мужика, переспать с которым даже Волненко не соглашается, хотя он её уже задарил и по кабакам затаскал. Карина заистерила. Мнения разделились. Хоть две заслуженные актрисы – Ольга Сергеевна и Светлана Петровна, сделали всё возможное для того, чтоб не было драки, драка великолепным образом состоялась. Вера Салей и Света следили за ней с галёрки и говорили про Станиславского.

Три последних прогона были публичными и имели некоторый успех, а самый последний вызвал бурю восторга школьников, которых привела на спектакль учительница. После первого акта – точнее, первого отделения, она сделала попытку их увести, да не тут– то было! Им очень хотелось знать, трахнет свою дочку отец Джульетты или не трахнет, и если это случится, то в какой позе. Свету подпрягли раздавать програмки, так как администраторы почти все были на больничном. Она этим занималась вместе с дочкой директора, восемнадцатилетней Настей.

И вот настал день премьеры. Целые сутки, предшествовавшие ему, Светка с Сонькой, как называл двух этих особ Корней Митрофанович, помогали выставлять свет на сцене. Им выпала эта честь, так как остальные восемьдесят сотрудников театра до тошноты опостылели режиссёру, а свет он выставлял лично. Это было занятие кропотливое, но для Сони и Светы сутки прошли легко, поскольку в их полном распоряжении был буфет с рыбными котлетами, тремя марками коньяка и четырьмя – водки. Домой девушки вернулись уже четвёртого, почти утром. Для экономии времени Соня снова заночевала у Светы. Выспавшись кое-как, они под лучами яркого солнца опять побежали в театр.

Там всё изменилось. В девять часов утра штатные охранники были заменены офицерами Федеральной службы охраны. Двое из них обошли весь театр с собаками. У входящих сотрудников проверяли не только их пропуска, но и паспорта, сумочки, пакеты. Света вызвала очень сильное подозрение.

– Вы уборщица? – недоумевающе оглядел её офицер.

– Совершенно верно.

– Откройте сумочку.

В это время другой, раскрыв паспорт Светы, связался по телефону с администрацией. Там ему подтвердили – да, мол, работает. Третий попросил вынуть из карманов все металлические предметы и подошёл с металлодетектором. После этого Света была пропущена. Торопливо переодевшись, она взялась за работу. К ней подошла завхоз, Галина Григорьевна.

– Светочка, будь любезна, после обеда зайди ко мне за туалетной бумагой. И туалеты вымой как следует, чтоб блестели.

– Но ведь бумага висит!

– Она не годится.

– Да, если министерской жопе что-нибудь не понравится – жопа будет нам всем! – предостерегла мчавшаяся мимо Маринка, – старайся, Светка, старайся! Вылизывай все углы!

Света очень сильно старалась. Она надраила туалеты, лестницы, коридоры, фойе, административные помещения и буфет. Внизу ей мешались всюду сновавшие монтировщики и дизайнеры. На втором этаже главная бухгалтерша с кадровичкой следовали за ней по пятам, устраивая истерику из-за каждой пылинки, ею пропущенной. У директора было проще, так как он сам, финдиректор Букин и Вероника спорили про какой-то отчёт или договор, причём секретарша трясла бумагами и стучала по полу каблучком.

К половине третьего Света выдохлась. Сделав маленький перерыв, она занялась гримёрками. Начала с мужской. Народный артист Никитин, который исполнял роль сеньора Монтекки, и Олег Журов весело предложили ей коньячку. Она отказалась.

– Свадьба когда? – густым барским голосом поинтересовался Никитин, следя, как она работает шваброй.

– Свадьба? – переспросила Света, – какая?

– Да как, какая? Твоя! С Малютиным.

И народный артист зашёлся пафосным хохотом. Свете стало понятно, что он и не только он знает о ней нечто такое, чего не знает она.

– Ах, Виктор Сергеевич! Я скорее выйду за вас.

– Это будет правильный выбор, – одобрил Журов, – чем всеми дырами ублажать дурака Малютина, лучше мудрого человека гладить по лысине! Слышала поговорку, что старый конь борозды не испортит? Есть