Проклятая игра - Клайв Баркер

— Я никому не позволю причинить тебе боль, — сказал он.

Подушечкой большого пальца он провел по тыльной стороне ее руки, нащупал и стряхнул каплю пота. Его прикосновение было легким как перышко и холодным как лед.

— Ты позволишь мне присмотреть за тобой, красотка? — спросил он.

Кэрис не ответила; его прикосновение пугало ее. Не в первый раз за сегодняшнюю ночь она страстно захотела стать совершенно бесчувственной. Никогда еще прикосновение другого человека не заставляло ее испытывать такое отчаяние.

— Я хочу тебя утешить, — бормотал он. — Разделить… — Он запнулся, словно слова убегали от него. — Разделить твои тайны…

Она вгляделась в лицо убийцы. Мускулы его челюстей дрожали, когда он говорил, как у нервного подростка.

— А в ответ, — предложил он, — я покажу тебе мои тайны. Ты хочешь посмотреть?.

Он не стал ждать ответа. Его рука полезла в карман запачканного пиджака и извлекла пачку лезвий. Их грани блестели на свету. Это было нечто абсурдное, как выступление фокусника между номерами в цирке, но разыгранное без малейшего дурачества. Клоун, пахнущий сандаловым деревом, собирался глотать бритвы, чтобы завоевать ее любовь. Он высунул свой сухой язык и положил на него первое лезвие. Кэрис это сразу не понравилось — лезвия всегда заставляли ее нервничать.

— Не надо, — попросила она.

— Все в порядке, — успокоил ее убийца, сильно сглатывая. — Я последний из племени. Видишь? — Он открыл рот и показал язык. — Ничего нет.

— Поразительно, — ответила она.

Отвратительно, но поразительно.

— Это еще не все, — заметил он, польщенный ее реакцией.

Лучше позволить ему продолжать странное представление, подумала Кэрис. Чем дольше он будет показывать свои извращенные трюки, тем больше шансов, что Марти вернется.

— Что еще ты умеешь? — спросила Кэрис.

Он выпустил ее руку и взялся за пряжку ремня.

— Я покажу тебе, — ответил он, расстегиваясь.

«О боже, — подумала она. — Дура, дура, дура!»

Его возбуждение было очевидно еще до того, как он спустил штаны.

— Я преодолел боль, — учтиво объяснял он. — Никакой боли, что бы я ни делал с собой. Пожиратель Лезвий ничего не чувствует.

Под штанами он был голым.

— Видишь? — гордо поинтересовался он.

Она видела. Лобок чисто выбрит, и все покрыто множеством изуверских украшений. Крючки и кольца пронзали кожу толстого живота и гениталий, тестикулы щетинились иглами.

— Потрогай, — предложил он.

— Нет… спасибо, — ответила Кэрис.

Он нахмурился; его верхняя губа задралась и обнажила зубы, на фоне бледной кожи казавшиеся желтыми.

— Я хочу, чтобы ты потрогала меня, — произнес он и протянул к ней руку.

— Брир.

Пожиратель Лезвий замер. Только глаза метались из стороны в сторону.

— Оставь ее.

Она знала этот голос слишком хорошо. Конечно, это Архитектор, проводник ее грез.

— Я не причинил ей вреда, — промямлил Брир. — Правда? Скажи ему, что я ничего тебе не сделал.

— Прикройся, — велел Европеец.

Брир подхватил штаны, как застигнутый за мастурбацией мальчишка, и отошел от Кэрис, бросив на нее заговорщицкий взгляд. Только тогда Мамолиан вошел в парилку. Он был выше, чем она представляла себе, и выглядел более печальным.

— Прошу прощения, — произнес он тоном метрдотеля, извиняющегося за неловкого официанта.

— Ей было плохо, — сказал Брир. — Поэтому я и вломился.

— Плохо?

— Она говорила со стеной. Звала свою мать.

Архитектор мгновенно понял, что произошло. Он пронзительно посмотрел на Кэрис.

— Ты видела?

— Что это было?

— Ничего такого, что заставило бы тебя снова страдать, — ответил тот.

— Здесь была моя мать, Евангелина.

— Забудь обо всем, — произнес он. — Этот ужас для других, не для тебя.

Его мягкий голос звучал почти гипнотически. Кэрис с трудом вспоминала свой кошмар — его присутствие лишало ее памяти.

— Я думаю, тебе надо пойти со мной, — сказал он.

— Почему?

— Твой отец скоро умрет, Кэрис.

— О…

Она чувствовала, что полностью отделилась от самой себя. От его обходительности все страхи ушли в прошлое.

— Если ты останешься здесь, ты пострадаешь вместе с ним, а этого не нужно.

Это было заманчивое предложение: избавиться от власти отца, его поцелуев с привкусом старости. Кэрис взглянула на Брира.

— Не бойся его, — сказал Архитектор, положив руку на ее шею. — Он ничто и никто. Со мной ты в безопасности.

— Она может сбежать, — запротестовал Брир, когда Европеец позволил Кэрис пойти в ее комнату собирать вещи.

— Она не оставит меня, — ответил Мамолиан. — Я не сделал ей ничего дурного, и она об этом знает. Когда-то я держал ее на руках.

— Она была голая?

— Такая крошечная, такая уязвимая. — Его голос упал до шепота. — Она заслуживает кого-то получше, чем он.

Брир ничего не ответил — просто стоял, нахально прислонившись к стене, и лезвием вычищал из-под ногтей засохшую кровь. Он разлагался быстрее, чем ожидал Европеец. Мамолиан надеялся, что Брир доживет до того момента, когда этот хаос закончится; но он знал Уайтхеда, знал, его льстивость и уклончивость и теперь подозревал, что дело займет не дни, а недели. К тому времени состояние Пожирателя Лезвий будет плачевным. Европеец чувствовал усталость. Поиск замены для Брира истощит его убывающую энергию.

Он услышал, как Кэрис спускается по лестнице.

Отчасти ему было жалко терять соглядатая во вражеском стане. Но если не забрать ее отсюда, это может иметь много самых разных последствий. Во-первых, Кэрис знала его — возможно, даже лучше, чем предполагала. Она инстинктивно чувствовала страх Мамолиана перед плотью и легко избавилась от него, когда была со Штраусом Она знала и о его усталости, о его пошатнувшейся вере. Была и другая причина, чтобы забрать ее. Уайтхед сказал, что Кэрис — его единственное утешение. Если они заберут ее сейчас, пилигрим останется один и это заставит его страдать. Мамолиан верил, что такого старик не выдержит.

39

Марти изучил все освещенные места перед домом, но не нашел Уайтхеда и поднялся наверх. Настало время нарушить указание хозяина и поискать его на запретной территории. Дверь в комнату в конце верхнего коридора за спальнями Кэрис и Джо была закрыта Стиснув зубы, Марти подошел к ней и постучал.

— Сэр?

Поначалу оттуда не раздавалось ни звука. Затем послышался голос Уайтхеда — слабый, словно старик только что проснулся: