Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

в наличии не имеется. За неимением кедрового, сойдет и язевый жир. А к запаху рыбы Антон давно притерпелся. Что же касается Паши, то он его вообще не замечает. Лепешкам он, конечно, обрадуется. А особенно пирожкам, которые Колонтаец придумал стряпать с толченой клюквой и сахаром. Хорошо бы он возвратился, пока они не остынут и не зачерствеют. На этот раз Няшин надолго пропал: седьмой день как нет его. Как бы чего не вышло, тайга дело темное: подвернешь ногу, провалишься в болото, придавит лесиной — и никто тебя не сыщет, руку не протянет. Значит, надейся на самого себя, на свои силы, опыт и знания. Пашу же к числу шибко опытных причислить нельзя: рос в отрыве от природы в интернате, потом служил в армии, всего второй год, как на промысел вернулся. Такой вполне свободно и заблудиться и пропасть может. Страшновато без напарника в тайге остаться.

Однако, Москвич в тайге не потерялся и однажды, уже затемно, свалился в юрту, как снег на голову. Напару с Орликом, они притащили на лямке легкую нарточку с грузом из меховой одежды, широких лыж и лосиного мяса. «Теперь не замерзнешь, — радовался за Антона Павел. — Кумыш почти новый, большой, можно поверх ватника надевать и тогда хоть в «куропаткин чум» спать ложись — холодно не будет. От моего брата Семена, который утонул, кумыш остался, и лыжи тоже его, и нарта, и зимняя юрта в которую мы пойдем. У меня там почти целый лось в лабазе лежит. Мяса нам всем троим на всю зиму хватит и соболям на приваду достанется. А здесь делать больше нечего: лисиц почти всех выловили, ондатры не видать, рыба не ловится, зайцы — не пушнина. Собирайся, завтра-послезавтра на новое место пойдем, если шайтан не вмешается и допустит. Навредил я ему…» «Ты, парень, ешь давай. Чай горячий, пирожки свежие — я напек, для тебя старался, всю юрту продымил. Тогда и рассказывай про своего шайтана, чем он тебе досадил», — постарался успокоить явно чем-то взволнованного друга Антон.

«Шайтан мне не досадил пока, не успел еще. А я его растревожил, теперь жди беду. Может, меня медведь задавит, может, лесина рухнет, может, замерзну, а может, юрта сгорит — не дано угадать. Однако беда, и не одна, на нас может свалиться. А все из-за лося», — продолжал расстраиваться едва не плачущий Паша. При дальнейших расспросах оказалось, что Паша благополучно добрался до юрты, в которой все оказалось как год назад, когда он ее оставил. Переспал ночь и решил пройти по малому путику, чтобы насторожить ловушки на соболя и куницу. И только после того возвращаться за Колонтайцем. Пока он по тайге гуляет, ловушки свое дело сделают. Время от времени Орлик облаивал белок, за что получал вознаграждение в виде ободраной беличьей тушки. Все шло ладом и как всегда. Да вдруг Орлик вышел на молодого лося и задержал его до подхода хозяина. Паша по голосу собаки понял, что она вышла на крупного зверя, перезарядил одностволку пулей и успел выстрелить, но неудачно — сразу завалить не удалось. Раненый лось «на махах» стал уходить, преследуемый собакой. По обильному кровотечению было понятно, что далеко ему уже не скрыться. Охотник перезарядил ружьишко и побежал на лыжах вдогонку. И точно: зверь вскоре выбился из сил. Проковыляв по руслу замерзшего ручья, он с трудом выбрался на противоположный берег и упал сопровождаемый лаем Орлика. Но охотник перед ручьем остановился, как вкопаный: он узнал Шайтан-ручей, за который переходить остякам с незапамятных пор предками запрещалось, под страхом жестоких кар. Где-то за ручьем, на Шайтан-горе, в месте, известном одним посвященным, стоит кровожадный и жестокий идол, которому принадлежат все окрестности, вплоть до Шайтан-ручья, речки Шайтанки, Куль-озера и Чертова болота. И вся живность в этих пределах, и орехи, и ягоды, и лес, и трава — все собственность идола, который не хочет ими ни с кем поделиться. Охотника, рыбака, ягодника в этих пределах не встретить: все боятся мести шайтана. А случится охотнику гнать зверя и тот уйдет во владения идола — преследование прекращается. Лесная живность об этом порядке давно догадывается и стремится уйти в заповедник шайтана. Не было случая, чтобы остяк этот порядок нарушил. А вот Няшин осмелился, пожалел бросить мясо воронам. Но от мести шайтана предохранился: переодел одежду и шапку задом-наперед, чтобы идол думал, что охотник уходит. А сам подобрался к убитому лосю и разделал его. А чтобы шайтан не сердился и не догадался, что Няшин у него мясо отнял, оставил ему лосиную шкуру, с головой и передними ногами. Как будто так и было. Но шайтан хитрый, не обманешь. И теперь Паша боится мести, хоть из тайги беги. Но он и в поселке Пашу найдет. Эх, чему быть — того не миновать. Паша перестал сокрушаться и предложил Антону немедленно начать лепить пельмени из свежей лосятины. «Так у нас же мясорубки нет!» — попробовал возразить Антон. «Нам ее и не требуется: я сечку привез», — Паша продемонстрировал инструмент похожий на старинную секиру.

В специальное деревянное корытце мелко накрошили нежной лосятины, и Паша показал Антону, как рубить в нем ее сечкой: вверх-вниз, вверх-вниз, и так до тех пор, пока все мясо не превратится в нежный, тончайший и полный мясного сока фарш. А уж замесить из муки тесто и вовсе не проблема. Ночи зимой длинные, спешить никуда не надо. Лепи и лепи пельмени, пока мука и мясо не кончатся. «Пельменей нам много надо, — пояснял между делом Павел. — На промысле для охотника они и хлеб и мясо. Мы их наморозим мешок-другой. Понадобится идти в тайгу — кинем мороженых в мешок, котелок с собой. Случится заночевать или усталость достанет — тогда разведем костерок, натаем воды и заварим пельменей. От горячей мясной пищи всегда сил прибавляется. Сытый не мерзнет. «Антон старательно лепил пельмени и складывал их на берестяный противень. Против мудрых Пашиных мыслей возразить было нечего.

Нарту загрузили тяжело. В основном продуктами: рыбой, мукой, пельменями, солью. Одежда вся на себе, ружья на спине, ножи у пояса. С непривычки Колонтаец взмок в теплом оленьем кумыше, но постепенно привык, успокаивая себя мыслью, что «пар костей не ломит». Орлик, почуяв сборы, радостно вертелся под ногами и в меру собачьих способностей старался мешать охотникам, пока не попался в упряжь. Пристегнутый к лямке, он на время успокоился и только нетерпеливо поглядывал на людей: пора, мол. Наконец,