Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

нет и нет имущества. Все в этой юрте было. Хорошо еще, что я все ловушки успел выставить и наживить, а то бы и они пропали, как лосятина. И лыжи и одежду для тебя забрал вовремя, не сгорели. Однако, надо решать, куда дальше податься. Назад возвращаться — в пойме пушнины не добыть. Новую юрту здесь ставить — долго, да и чувал не сложить: глины взять негде. Остается одно: к дяде Евсею на зимовку проситься. Далековато, конечно, но делать нечего. К нему пойдем», — рассуждал Паша. Несмотря на разговоры, ложка с пельменями у его рта так и мелькала и со своей порцией, штук в сорок, он скоро управился. «Давай, однако, чай пить», — предложил он. — «Давай, — в тон ему согласился Антон, — чай не пьешь — какая сила? А чью одежду ты мне приволок? Явно, что не свою — размер большой». — «Погибшего брата одежда, — отрешенно пояснил Паша. — Он на этом озере жил, рыбачил, под лед провалился и не всплыл весной. Потому и не положили ее ему в могилу, что нет у него могилы. А так бы всю одежду вместе с ним закопали. И лыжи тоже. Сначала сломали бы, а потом с ним положили. Теперь ты мне заместо брата, потому и его одежду носишь. Однако нам нельзя на ночь такие разговоры заводить — шайтан услышит и за тобой придет. Разувайся, спать будем». — «Как разувайся? — не понял Антон. — Замерзнем же!» — «Если не разуемся — замерзнут ноги, — не согласился с ним Паша. — Пимы и портянки обязательно просушить надо. А мы, если лягем головами в разные стороны и ногами друг к другу, чтобы мои ноги под подол твоего кумыша попали, а ты, наоборот, свои под подол моего засунул, то и не замерзнем. Зато поутру сухую обувь оденем, тепленькую». Так и сделали.

Миронов лежал на пружинящих ветках и, в отличие от товарища, долго не мог уснуть. Заложенные на ночь, бревна спокойно потрескивали в костре, давая ровное тепло, которое отражалось от бревенчатой стенки и возвращалось с обратной стороны. Снизу подогревала горячая земля. И хотя с потолка светились звезды, было почти не холодно и можно было бы спать, но одолевали переживания за грядущий день. Куда еще выведет их завтра кривая судьбы, одному лесному шайтану известно, которого они с Пашей чем-то изрядно прогневили. Наверное — не к месту убитый лось сказывается. Других грехов за собой Антон, как ни старался, не мог припомнить. Хитрый Орлик подполз к Антону с тыла и привалился сбоку. Сразу стало уютнее. Навалившаяся усталость придавила к земле и сморила тревожным сном. Морозная ночь тянулась бесконечно и не хотела уступать место рассвету.

Глава десятая. Дом покойника

Сон мне снится — вот те на:

Гроб среди квартиры,

На мои похорона

Съехались вампиры…

В. В. Высоцкий

Когда они появились на Верхней Шайтанке — никто из остяков теперь уже не помнит. Знают, что давно это было. Приплыли на больших гребных каюках бородатые русские мужики и поставили в, заповедной для доступа местных остяков, тайге большой бревенчатый дом, баню и амбары, на русский манер. Потом русские уплыли восвояси, неожиданно, как и появились. А в новостройке оставили зимовать троих. Говорят, что заповедную землю под свое зимовье русские у шаманов выкупили за золотое оружие и медали. Но никто из рассказчиков этого выкупа в глаза не видел, а потому разговоры — это разговоры и не более. Русские на зимовье стали жить тихо, в остяцкие угодья не лезли и к себе никого не звали. Постепенно их существование стало стираться из людской памяти. Остался один лишь слух, что где-то вблизи увалов в тайге потерялся староверческий скит, в котором спасаются от страстей мирских истинные богомольцы и страдальцы за веру. Проверять эти слухи и ради того бродить среди болот и комаров желающих не находилось. Да и не до того было: то революция, то восстание, то коллективизация, то индустриализация, то спецпереселенцы, то одна война, то другая, то культ личности, то яровизация, то кукуруза. До богомольцев ли? Кому они помешали? Сами вымрут. Так и оказалось на деле. Когда однажды Паша с братом Степаном нечаянно набрели на скит, возле него уже зеленели два бугорка под грубо вытесанными восьмиконечными православными крестами. Последний обитатель зимовья, по повадкам отнюдь не похожий на старца, Евсей, с труднопроизносимым отчеством — Кононович, принял охотников приветливо, угощал всем, что имел, но в дом не пустил: нельзя, мол. Да братья-охотники и не просились — им и под солнцем хорошо было. Дед Сергей расспрашивал братьев обо всем: о нововведениях власти, о ценах на провиант и пушнину, о родственниках, друзьях и знакомых, родственниках друзей и знакомых, об охоте, о рыбалке, о заготовительных ценах на ягоду и орех, слушал внимательно и все запоминал. Сам только ничего и никогда не рассказывал: мол, нечего сказать — в лесу живем. Но по всему его поведению угадывалось, что старец не прост и что это не просто старец. А вот кто и из каких людей вышел — один бог знает. Да Паше это и ни к чему. Он твердо уверен, что по законам тайги, старец во временном приюте погорельцам не откажет. Да и веселее ему с народом. А весной видно будет — может, новую юрту они с Антоном срубят.

К деду Евсею вел Паша по снегам Антона и Орлика. Антон думал о своем и молчал, а Орлик ни о чем не спрашивал и честно тянул свою лямку. За это на коротком привале, таком коротком, что и чайника не согреть, оба получили по мороженой рыбине: Орлик — язя, Антон — щуку, на строганину.

Передохнули, закусили и снова впряглись. Торопились до темноты завершить переход. Странно, что Орлик даже и не подумал сбежать от работы — неужели соображает? Охота хороша, когда она забава и тяжела, когда становится промыслом. Непонятно одно: почему и охотники и их собаки так и норовят в эту тяжесть впрячься. Возможно, древний инстинкт срабатывает. Другого объяснения Антон, как ни придумывал, найти не смог.

Хотя и спешили охотники, на заимку вышли уже в темноте. Приземистый пятистенный дом с рублеными сенями встретил их молчанием и безжизненной