Глаза Фемиды - Аркадий Петрович Захаров

раз поздно и усталый. Помощь Колонтайца приходилась ему как раз кстати и экономила силы. Но с промыслом не везло и однажды он сказал Колонтайцу: «Болота промерзли — будем переходить в мою зимнюю избушку. Эта у меня летняя, для рыбалки. А еще есть большая, зимняя, для охоты. Она в хвойной тайге и там можно белковать. А где белка, там и куница, и соболь водятся. Туда пойдем. Но сперва я один туда на несколько дней сбегаю, оттуда привезу тебе одежду и лыжи. А заодно ловушки расставлю. Орлик со мной пойдет».

Проводил Антон Няшина и остался совсем один. Язь по реке прошел, вода пожелтела, сети покрылись слизью и их пришлось снять. Зайчишки поразбежались или Антон их повыловил, однако попадаться совсем перестали. Зато однажды прилетели куропатки в неисчислимом количестве. Расселись на кустах и березах, как большие белые хлопья снега и не улетали после выстрела, только порхали с ветки на ветку. Антон нащелкал их из винтовки штук десять, потом опомнился — пожалел патронов. Вспомнил, что куропаток здесь всегда петлями ловят. У Няшина волосяных петель висело на гвоздике штук сорок. Антон попробовал их расставить на излюбленных куропатками местах и в первый же день поймал трех. Потом еще четырех. Постепенно приходило умение и иногда попадалось до десятка птиц. Едой Антон был обеспечен теперь надолго, если не до лета, то до весны — точно. Но мясная пища ему приелась и хотелось хлеба. Мука в лабазе нашлась, но следовало изобрести закваску, без которой хлеба не испечь. Поразмыслив, Антон задумал извлечь ее из остатков ржаных сухарей. Выбрав сухарь побольше, Антон размочил его в подслащенной воде и окунул в жидкое тесто. Банку с закваской он поставил поближе к печке, для того, чтобы лучше забродила. Теперь оставалось постоянно поддерживать в избушке тепло, чтобы не застудить закваску. Удержать тепло в юрте оказалось делом непростым. Стоило отлучиться, как дрова в печурке прогорали и тепло вытягивало в трубу. Ради хлеба пришлось пожертвовать охотой.

Антон валялся на нарах, посматривал за печуркой и размышлял о разном, главным образом о себе, своем настоящем и будущем. Со времени побега у него впервые выдалось время поразмышлять. Спешить было некуда, никто Антона не погонял, не дергал, не ставил задачи. Еды, правда самой простой и грубой, хватало. Принести дров и натопить воды из снега, сварить суп из куропатки с перловкой, заварить чай из смородины с клюквой — вот и вся забота. Остальное время оставалось свободным. Донимали думы, и приходила тоска. Тесное пространство, темнота и духота полуземлянки давили. Хотелось в баню, в кино, к знакомым. Еще хотелось читать книги и петь под гитару женщинам. Все это вдруг оказалось так же недостижимо, как луна над кромкою леса. Если детально разобраться, то сегодняшнее положение Антона ничем не лучше, чем в заключении, из которого он бежал, и отличается только тем, что здесь не с кем общаться и вдобавок надо самому себя обслуживать: добывать пищу, готовить, заготавливать и доставлять дрова и воду, топить печь, убирать мусор. В камере об этом не надо было заботиться: государство беспокоилось о своих узниках. Не случайно профессиональным «бичам» зимой в КПЗ нравилось и на волю они отправлялись с неохотою. По всем статьям, выходило, что Антон добровольно стал узником зоны особо строгого режима. Вот тебе и раз: из камеры попал в другую, еще худшую. Удивительно, что ханты всю жизнь в таких условиях живут и еще радуются. Вот, что значит сила привычки к суровым условиям. Случись на земле ядерная зима, одни только северные народы и выживут. Впрочем человек и к тюрьме привыкает. Кому тюрьма, кому мать родна. Значит, не следовало бежать, а стоило дожидаться правосудия? Минутку, какого правосудия? Разве в психушке есть правосудие? В психушке есть только насилие санитаров, смирительные рубашки, аминазин и понимающие глаза докторов: «Все понимаем, батенька, но ничего не поделаешь, приходится подчиняться, чтобы быть как все. Ты вот не захотел быть как все, теперь лечишься. Вот мы тебя, ненормального, и подравняем под общую мерку. Куда ты денешься. Нормальные — это те, которые ничем не выделяются. В нашем обществе одни психи отличаются. Поэтому и мы тоже стараемся — ни вправо, ни влево, никуда». Значит возвращаться и сдаваться нельзя ни в коем случае, а продолжать жить охотою, пока все не успокоится и не покроется пылью давности. В тайге, хотя и тяжело, но не тяжелей, чем в психушке и аминазином не колют. Хотя возвращаться и сдаваться все равно когда-то придется — без документов не прожить, даже в тайге. Те же патроны или ружье не купить. Человек не соломинка — в стогу не спрячешься. А лучше обо всем этом не думать совсем — как нибудь все устаканится и кривая на правду выведет.

Думай — не думай, а надо было попробовать вымыться. Раньше Антон как-то не задумывался, почему у охотников редко встречаются бани. А оказалось, что в этом целая проблема. Начать хотя бы с каменки. Чтобы ее соорудить необходимы кирпичи или хотя бы дикий камень. А где их наберешь посреди болотистой поймы, в которой и глина редкость. Еще нужны емкости для воды горячей и воды холодной. Допустим, можно продолбить прорубь и добыть пахучей желтой воды из Торм-агана. Но подогреть ее решительно не в чем, кроме охотничьих котелков и единственного жестяного ведра. В тайге все дефицит, в том числе и посуда, которая у хантов в большинстве берестяная. Впрочем, при сноровке, может, и она сгодиться. Додумался Антон нагревать воду в ведре и затем переливать ее в большой берестяный туес. Затем наливать ведро свежей и снова греть ее на пылающей печке. Таким образом воды удалось нагреть. Чтобы не разводить в юрте грязь, наломал на пол сосновых веток, из них же соорудил и веник. И вымылся, и напарился, и сырость в юрте развел такую, что с потолка капало — едва потом все высушил: и юрту, и постель, и одежду. И сам едва не простыл при этом. Тогда Антон понял почем в тайге зимой баня, даже покаялся, что осмелился вымыться. Зато постиранное с золой белье приятно освежало тело.

От тепла закваска приподнялась и запузырилась. Можно было заводить тесто. Уразумев, что буржуйка — не русская печь, Антон решил ограничиться оладьями на рыбьем жиру. Ничего не поделаешь — масла взять в тайге негде. Разве, что отжать из кедровых орехов. Но ни пресса, ни кедровых шишек