Бог лабиринта - Колин Уилсон

В июльском номере журнала «Дневник психоаналитика» за 1969 год профессор Арам Рот интерпретировал всю эту историю в духе Фрейда – начиная с фетишизации «проклятых тряпок» – и определил ее как «готическую фантазию». В сентябрьском номере этого журнала мисс Марганита Бондесон указывает, что не нужно изобретать велосипед, так как большинство подобных ритуалов можно найти в арабских и персидских книгах восемнадцатого столетия, а Рестиф де ла Бретон описал одного из героев, очень напоминающего собой ван Грисса (под именем Кюбьер-Пальмезо) в своей книге «Ночи Парижа» (1788), назвав его легендарным извращенцем. Именно я привлек ее внимание к этому факту.

– Они были преступниками, эти люди, – сказал старик, – преступными дегенератами. Вы поняли, кто основал эту секту во Франции?

Это я уже понял. Авторы памфлета утверждают, что Жиль де Рес стал членом секты в семнадцать лет (1421) по рекомендации одного священника, лишенного духовного звания. Мартелл и Смитсон _ согласны с мнением Святого Нилуса Сорского, что секта развивала доктрины Братства Вольного Духа. Отбросив все моральные законы, секта преследовала цель создать условия для наиболее полного удовлетворения «органов наслаждения». На раннем этапе, утверждают авторы памфлета, члены секты, одетые монахами, специализировались на похищении девушек и некрофилии. Они бодрствовали над мертвыми телами молодых девушек – и юношей – и ждали, пока все не заснут у гроба, а затем насиловали труп. Вероятно, одно можно сказать в их защиту: они никогда не наносили увечья своим жертвам. Юная молочница, которую изнасиловали двое из них, была покинута связанной, с кляпом во рту, под кучей листвы и ее нашли там спустя два дня. «Так как у них было правило никогда не убивать своих жертв, то они были большими мастерами маскировки и переодевания. Чтобы не быть узнанными, многие из них таскали с собой ящики с красками различных цветов и часто меняли раскраску своих одеяний». Жиль де Рес был среди них первым богатым новообращенным, принятым в секту неким Жилем де Силле. Разговоры об алхимии, за что он был осужден, в памфлете называются «пустой болтовней». Массовые убийства детей стали проявлением «дьявольской распущенности» Секты Феникса. Именно это инкриминируют в вину Жилю де Ресу авторы памфлета.

Если Рес был членом Секты Феникса, приходят к выводу Мартелл и Смитсон, то это была зловещая и пагубная организация. Но они не представили никаких свидетельств в пользу своего утверждения. Я хотел указать на этот факт старику, но трудно было вклиниться в причудливое течение его воспоминаний. Наконец мне удалось спросить, есть ли у него еще что-нибудь о Секте Феникса.

– Да, у меня есть интересное письмо от Тома Вайза. Я переписывался с ним насчет этой секты… кажется, в 1905 году. Клайв, посмотри в том верхнем ящике.

Клайв состроил недовольную гримасу, но покорно стал рыться среди кипы бумаг. В комнату вошла медсестра с чашей горячей ароматной жидкости, от которой шел пар. Она поставила ее на металлической раме, укрепленной на постели. Старый Бейтс покрыл голову чем-то вроде пакета из пластика и начал вдыхать ароматные испарения. Я предположил, что это, вероятно, какое-то лекарство от астмы. Я стал помогать Клайву Бейтсу искать письмо. Он сказал:

– О, я надеюсь, вам удастся найти что-нибудь интересное… И поставил на место памфлет, который я уже прочел.

Я просмотрел связку старых писем, но так как толком не знал что искать, почувствовал всю бесполезность такого занятия. Я вытащил черную папку со дна ящика и развернул ее. То, что я там увидел, заставило меня украдкой бросить взгляд сперва на старика, а потом на его внука. Никто из них не обращал на меня внимания. В папке находилось около дюжины пожелтевших рукописных листов, и я сразу же узнал почерк. Это была несомненно рука Джеймса Босвелла. На первой странице стояла дата «Суббота, 1 февраля», и кто-то другой карандашом обозначил год – 1766. Я снова взглянул на Клайва. Он полностью ушел в чтение какой-то бумаги. Старик с хрипом дышал и жаловался сестре, которая приводила в порядок постель. Я пододвинул к ящику стул, и устроившись на нем, углубился в чтение найденной рукописи. Через некоторое время Клайв Бейтс приподнялся и бросил взгляд через мое плечо на рукопись у меня в руках. Любопытно, поинтересуется ли он, чем я занимаюсь? Но он снова уселся и продолжил чтение.

В этой дневниковой записи рассказывалось, как Босвелл покидает Париж в компании с Терезой де Вассер, любовницей Руссо (которую Босвелл охарактеризовал как «маленькую, живую, чистенькую француженку», но уже в другом, более раннем дневнике, найденном мною позже). Пара направлялась в Англию, для удобства они ехали вместе. На вторую ночь они решили разделить ложе в одной из гостиниц. Босвелл, к его глубокому огорчению, не смог надлежащим образом исполнить свои мужские обязанности, и он разразился слезами, «пятна от которых», замечает он, «можно заметить на предыдущих страницах». На следующую ночь Тереза восстановила его веру в себя, оказав ему ту же самую услугу, которую оказывала Миноу своим двум любовникам – опустившись перед ним на колени и лаская его ртом. «Вид ее, склоненной в неудобной позе, заставил меня испытать сожаление, которое так быстро восстановило мою мужскую силу, что я уложил ее прямо на ковер и вошел в нее сразу же, как дикий буйвол. Думаю, что я ее вполне удовлетворил, она онемела от удивления, увидев размер моего члена, а после того, как все кончилось, издала глубокий стон». Эти несколько предложений я ухитрился записать карандашом на клочке бумаги, который нашел в кармане. Я понял, что у меня в руках случайно оказалась рукопись Босвелла, которую Исаак Дженкинсон Бейтс каким-то образом сумел вывезти из Малахида. Совершенно очевидно, у него нет на нее никаких прав, поэтому, я знал, шансы на то, что он даст мне ее хотя бы на время, или разрешит перепечатать – минимальные. Клайв Бейтс сказал:

– Вы еще не нашли того письма о Донелли?

– Нет, – ответил я, вздрогнув от неожиданности, и бросил взгляд на старика. Головы его совершенно не было видно, и я был уверен, что он ничего не слыхал. Клайв сказал:

– Продолжайте читать. Это очень забавно.

Я пробормотал нечто невразумительное, надеясь, что старику Бейтсу не придет в голову спросить, что я читаю, или нашел ли я письмо Вайза. Я пропустил две странички, где Босвелл рассуждает на моральные темы. В записи за субботу, 9 февраля, я наконец нашел имя, которое искал. Босвелл и Тереза прибыли в Кале во время грозы. Они остановились в гостинице «Мадемуазель Дюшес», где они сняли на двоих одну большую комнату на первом этаже. Босвелл переоделся и пошел прогуляться по городу. «Возле доков кто-то хлопнул меня по плечу, я повернулся и увидел Эсмонда Донелли, который приехал сюда на дилижансе из Дункерка». Они отправились в обитель Босвелла, где Донелли тоже удалось снять номер. Затем Босвелл и Донелли пошли в «Дрезден», чтобы отметить встречу. Они поужинали, распили бутылочку доброго вина, поговорили об Уилкисе и Хорасе Уолполе, которых оба видели в Париже. Потом появилась Тереза – Босвелл не знал, что Эсмонд встречал ее у Руссо в Ньюшателе, – и он, огорченный, записал у себя в дневнике: «Я должен признать, что был обескуражен тем, с какой сердечностью она приветствовала его, и тем, что она не уставала повторять, что для нее встреча с Эсмондом – приятный сюрприз». Они решили вместе пообедать, и Эсмонд повел их в харчевню. «За обедом, – пишет Босвелл, – он наговорил кучу непристойностей и, так как мадемуазель, казалось, не обижалась, я присоединился к их шутливому разговору, и мое настроение значительно улучшилось». Они вернулись к себе в гостиницу, и Босвелл шутливо предупредил, что он надеется на благоразумие Эсмонда, когда тот встретит Руссо в Лондоне. А затем с невероятной искренностью, что, кстати, типично для Босвелла, он признался Эсмонду о своей неудаче с Терезой в их первую ночь и как он был напуган этим обстоятельством, так что выпил целую бутылку вина перед тем, как снова лечь с ней в постель. Разговор принял более интимный характер. Тереза заговорила о грубости и неумелости англичан в любовных делах. На что Эсмонд ответил, шокировав Босвелла, тем, что предложил продемонстрировать свое собственное мастерство здесь и немедленно. А затем ему пришло в голову, что если Эсмонд овладеет Терезой, у того будет хорошая причина быть сдержанным, если он встретит Руссо, поэтому он одобрил эту идею. Теперь наступила очередь Терезы испытать шок, и Эсмонд насмешливо упрекнул ее, обвинив в излишней щепетильности. Это уж слишком, решила она, и не стала скрывать свои симпатии к Эсмонду, согласившись оценить по достоинству его любовную доблесть. «Идем, сэр, – пригласил Эсмонд Босвелла, – покажем ей, что кельты действительно жизненная кровь Европы». Тереза хихикнула, Босвелл решил также не ударить лицом в грязь ни перед ней, ни перед своим молодым другом (Эсмонд был моложе на восемь лет) и пошел с ними в спальню.