Время надежд (Книга 1) - Игорь Русый

- За рыцарей, - поднимая рюмку, сказала Нонна.

Цыплята были нашпигованы перцем, и от них горело во рту.

- В окопах таких цыплят не подают? - спрашивал Оскар. - А?.. Но там свои преимущества... Чувствуешь себя настоящим мужчиной...

Нонна пила рюмку за рюмкой, однако не пьянела, лишь глаза ее блестели ярче. И, когда бросала взгляды на широкие плечи Густава, ноздри у нее вздрагивали.

- Какой странный запах у вина! - проговорила она. - Тонкий и немного горьковатый.

- Да, - ответил Густав. - Так пахнут русские степи.

- Степи, - покачал головой Оскар, - должны пахнуть могилами... Где-то же закопаны те, что были до нас. Если подумать, все материки - только большие кладбища... А Винер ищет смысл...

Кто-то в зале стал аплодировать певице.

- Эта бельгийка ни-ичего, - икнул Оскар.

- Как высохший стручок зеленого перца, - фыркнула Нонна.

- Перец? - бормотал Оскар. - Перец... это ничего... жжет, как огонь.

- Тимме уже нализался, - засмеялась Нонна, теребя пальцами жемчуг. Опять мне вести машину, да?

- Хватит пить, Оскар, - сказал Густав.

- Хватит, - согласился Тимме. - Но ты не будешь говорить, что я дрянной товарищ?

Он выплеснул из чашки кофе и налил вина Мускат был темный, как густая кровь.

- Это освежает, - уставившись в чашку, сказал он - А ты расстреливал коммунистов?

- Нет, Оскар. Пленных уводили, а в бою не разберешь.

- Они, должно быть, умирают легко.

- Все умирают одинаково, - сказал Густав.

- Ерунда... Они умирают, как христиане при Нероне... Русские должны умирать легче, чем европейцы.

А китайцы умирают легче русских. Чем люди меньше имеют комфорта в жизни, тем проще умирают. Жизнь им не кажется столь ценной, как тому, кто испытал комфорт. Эту мысль я берегу для новой статьи ..

Подошел кельнер и доверительно сказал:

- Вы можете сидеть, но если темно, я распоряжусь перенести столик в зал.

- Мы уходим, - сказал Густав.

- Тогда я подам счет?

- Отправьте мне домой, - буркнул Тимме.

- Слушаюсь, ваша честь!

- Ну что ж, - проговорила Нонна. - Я развезу всех.

- Спасибо, - улыбнулась Паула. - Нам лучше ехать на автобусе.

- Зачем же? - быстро взглянув на Густава, проговорила Нонна. - Я отвезу. Будете целы. Не первый раз...

- Нет, нет, - возразила Паула. - Это далеко.

Кельнер проводил их до машины.

- Ты звони мне, - говорил Оскар, ища дверцу. - Я напишу это...Все умерли в огне, как нибелунги. Только я могу это написать. А Винер ни черта не напишет.

Он романтик. Да, крепко сегодня выпили.

Они распрощались, и Паула взяла Густава под локоть. Когда немного отошли, Густав спросил:

- Как тебе понравилась жена Тимме?

- Я видела, что ей понравился ты.

- Она же не в моем вкусе, - засмеялся Густав. - Кстати, я забыл спросить у Оскара номер телефона...

"Фиат" еще стоит, подожди секунду...

Он вернулся. В машине была какая-то возня. Через приоткрытую дверцу Густав увидел, что Нонна туфлей колотит Оскара и тот лишь руками старается закрыть голову.

- Импотент несчастный, - быстро выговаривала она. - Я тебе покажу, как смотреть на всяких шлюх...

Густав тихонько отошел.

- У них идет семейный разговор, - сказал он Пауле. - И я не рискнул мешать. "Наверное, - усмехнулся он про себя, вспомнив разговоры Оскара, любые теории можно понять, если знаешь, из чего они рождаются..."

- Проводи меня до автобуса, - сказала Паула.

- Только?.. Завтра у меня последний день отпуска.

- Уже поздно, Густав, - неопределенно сказала она. - Если захочется... напиши мне письмо.

XXIV

Автобус уехал, и Густав остался на набережной Роланд-Уфер. Здесь гуляло много людей, слышался в темноте игривый женский смех, приглушенный цокот каблуков, шелест юбок.

"Третий день отпуска кончился, - думал он, - и завтра уезжать. Я просто шляпа... А Оскару, видно, приходится носить рога".

Он подошел к парапету и облокотился, глядя на угольно-черную воду. С тихим плеском бились о гранит невидимые волны. Шпрее источала запахи сырого камня, мазута и фыркала, как старая рабочая лошадь.

Та река, где прошло детство, имеет особый, неповторимый шум, будто меряющий время жизни человека.

"Река и напоминает жизнь, - думал Густав. - Когда стремительно несется и подмывает берега, то в нее обрушивается много ила, мусора, но если запрудить, сделать течение слабым, то все обрастет гнилой болотной травой. Этого не хочет знать отец. К старости люди боятся перемен..."

В трех шагах остановилась девушка лет семнадцати У нее была плоская фигурка, сужавшееся к подбородку лицо, вздернутый носик. Бахрома платья на бедрах делала их шире, а туфли на высоком каблуке удлиняли ноги.

Она тоже глядела на реку. Затем взгляд скользнул по лицу унтер-офицера.

- Хороший вечерок, - сказал Густав.

- Д-а-а... - растягивая голосом звуки, согласилась она. - И уточнила: Если не прилетят самолеты.

Что-то неуловимое в ее тоне заставило Густава внимательнее посмотреть на нее.

- Ерунда... Самолеты не испортят вечер.

- Вы очень храбрый, наверное, - проговорила она.

- Постоянно храбрых людей, - усмехнулся ГуCTaBj - не бывает, как не бывает и законченных дураков. Решают все обстоятельства. У меня трехдневный отпуск. Два дня слушал нравоучения отца. Завтра ехать... Что же припомнить, когда буду снова на фронте? Лишь этот вечер, темную Шпрее и милые глаза незнакомой девушки.

Он инстинктивно нащупал точный ход. Ее глаза вспыхнули живым, откровенным сочувствием.

- И меня отец постоянно учит, будто я маленькая.

- Да, старики консервативны, - вздохнул Густав. - На старых чердаках всегда много хлама.

Она тихо рассмеялась. Напряженность первой встречи сразу исчезла. Густав придвинулся к ней.

- Мое имя Элона, - сказала она.

Через минуту они болтали, точно давние знакомые.

Элона объяснила, что возвращается из спортзала и учится в театральной школе, а отец у нее чиновник министерства пропаганды. Густав рассказывал фронтовые анекдоты, которые смешили ее до слез.

- Мне давно хотелось познакомиться с настоящим фронтовиком, - заметила она. - Жаль, уедете.

- Опять в Россию, - подтвердил Густав. - И у нас еще целый вечер.

- Это и много и мало, - проговорила Элона. - Отец никак не хочет понять, что теперь другой век.

- М-да, - неопределенно сказал Густав, разглядывая ее шею. - На фронте иногда час равен целой жизни.

Ничего нельзя терять. Жизнь ведь измеряется не годами, а теми ощущениями, которые испытываешь. Само по себе время ничего не стоит.

Видимо, Элона совсем не ждала такого глубокомыслия от унтер-офицера и заинтригованно вскинула брови.

- Немного погуляем? - сказала она. - Если вы хотите... Около моего дома сквер. Я люблю там гулять.

Ночной Берлин шумел музыкой летних ресторанов, гудками автомобилей, звяканьем трамваев. Будто дырявым покрывалом, темнота укутала город, и в прорехах обрисовывались то ажурный силуэт кирхи, то неуклюже-мрачный прямоугольник здания нового стиля.