Заговор призраков - Екатерина Коути

Прихваченная инеем трава похрустывала под ногами. Листья никто не убирал, и местами ноги в них утопали, они цеплялись за подол ее амазонки, пока Джеймс вел ее к беседке, стоявшей на холме.

– Оттуда видна вся усадьба. Мы убедимся, что здесь никого нет, прежде чем начать искать…

– Что искать?

– Следы того, что где-то здесь вызвали из небытия дух Фрэнсиса Дэшвуда.

– Круг на полу, капли воска, соль?.. И может быть, кровь?

– Это тоже… Но такие следы могли легко исчезнуть. Я попытаюсь посмотреть на усадьбу… Иным зрением.

Сердце Лавинии судорожно забилось.

– Ты посмотришь… как фейри? Их взглядом? Срывая с мира покров? – От волнения ее голос сделался хрипловатым, она задохнулась и вынуждена была остановиться.

Джеймс тоже остановился и напряженно, виновато посмотрел на нее.

– Да. Я посмотрю, как фейри. А ты в это время будешь прикрывать мне спину. Я могу увлечься и не заметить какой-то опасности из этого мира…

– О, Джейми, я все замечу. Никто не приблизится к тебе.

Свирепость ее тона вызвала у Джеймса улыбку.

– Только не убивай их сразу. Сначала попробуй вернуть меня в этот мир. Может быть, мы сможем справиться бескровно, а то прятать труп – такая морока.

Он стоял, чуть склонившись, возле потрескавшейся колонны и пристально смотрел вниз, на парк и усадьбу. Смотрел так, что…

О, Лавиния бы полжизни отдала за то, чтобы узнать, что же он видит! Но без особой мази, которой, согласно легендам, мажут глаза подменышам, не научишься видеть мир таким, какой он есть на самом деле. Однако фейри имеют привычку выкалывать глаза смертным, укравшим хоть каплю этой мази. Интересно, согласилась бы она пожертвовать зрением за то, чтобы хоть раз увидеть мир – настоящим? Ибо то, что видят смертные, – всего лишь морок, завеса, созданная магией фейри.

Лавиния сокрушенно вздохнула. Она видела только унылый осенний пейзаж и заброшенную усадьбу с облупившимися белыми стенами.

– Иди сюда, – сказал Джеймс, и голос его прозвучал неожиданно мягко, маняще.

Таким голосом подзывают, чтобы заключить в объятия, но вместо этого он взял Лавинию за руку.

– А теперь смотри.

3

Лавиния моргнула, ей показалось, что воздух перед ее лицом задрожал, как это бывает в сильный зной, но при этом она ощущала холод, острый зимний холод. Радуга расцвела перед ней и рассыпалась снежной пылью, а когда Лавиния моргнула еще раз, все стало немного другим.

Леди Мелфорд никогда не жаловалась на зрение, но сейчас все обрело невероятную четкость: она одновременно видела и всю усадьбу с парком и рекой, и – каждую деталь, каждое дерево, каждый замшелый камень… Да что там – каждый лист, еще не унесенный осенью, каждое перышко сидящей на дереве вороны! Лавиния не могла бы объяснить, как это получается, что, даже не сосредотачиваясь на этой самой вороне, которую при обычных обстоятельствах она бы отсюда и вовсе не заметила, сейчас можно было видеть, как поблескивают глазки-бусинки и лоснящийся клюв, как ерошит ветер мягкие перья на груди птицы. Но деревья, камни и птицы – это еще не чудо, по сравнению с тем, что…

Что-то огромное, мохнатое шевелилось в гуще парка. Медведь? Разве тут могут водиться медведи, ведь в Англии их давно выловили и затравили собаками на ямах? Лавиния присмотрелась – и словно пробила взглядом туманную вуаль. Это был не медведь. Это было… Нечто. Чудовище. Крупное, мохнатое, горбатое, с длинными, до колен, руками, с шишковатой остроухой головой, а когда оно обернулось, явно почувствовав ее взгляд, Лавиния увидела круглые желтые глаза, похожие на совиные, и челюсти, из которых даже при сомкнутых губах торчали острые клыки – размером с кинжал. А уж когда тварь оскалилась… Лавиния судорожно сглотнула. Сейчас она видела, что с пальцев чудовища капает кровь, и перед ним на траве лежит выпотрошенная оленья туша. Чудовище сочло, что внимание Лавинии ему ничем не угрожает, и вернулось к своему занятию: изогнутыми когтями оно вырывало куски мяса, протягивая их по очереди двум детенышам: двум мохнатым желтоглазым детенышам, щекастым, с круглыми пузиками, совсем не страшным на вид, только вот во рту у каждого был полный набор зубов, которым и медведь позавидовал бы.

Кто это? Великаны-огры? Но разве они не прячутся в темноте и не обращаются в камень при первых лучах солнца?

Возле реки прогуливалась черная лошадь с неестественно длинными и тонкими ногами и блестящей, мокрой шкурой. У лошади тоже были совершенно не лошадиные уши, а острые, как у чудовища в лесу. Да и сама лошадь явно относилась к разряду опасных тварей, о чем свидетельствовали белесые глаза без зрачков и слишком длинные челюсти. Лавиния предположила, что зубы у нее – рыбьи. И вообще это не лошадь, а келпи. Тварь, живущая в пресном источнике, но иногда выбирающаяся на сушу: видимо, когда им надоедала рыба и хотелось горячей крови. Как и все фейри, они любили поиграть, и притворялись лошадьми, позволяли людям себя оседлать, а потом мчались к реке с такой скоростью, что седок просто не решался соскочить, боясь сломать шею. Ну, а затем его топили в воде и сжирали где-нибудь под корягой. Но здесь совсем нет людей, на кого келпи может охотиться? Может быть, они не только людей едят, но и кроликом не побрезгуют?

Лавиния разочарованно вздохнула и принялась искать кого-нибудь еще… Кого-нибудь волшебного, но не жуткого. Она хотела бы увидеть фей. Прелестных малюток с крылышками. Или единорога, который положил бы голову ей на колени, к немалому удивлению Джеймса, который многого о ней не знает…

Ветер донес тонкий звук свирели. Одновременно манящий и навязчивый, повторяющий одну и ту же трель, похожую на птичью, звук становился все более настойчивым, он звучал как призыв, но Лавинию можно было не звать, она была готова, она только и мечтала о том, чтобы увидеть, соприкоснуться…

Она увидела. Он сидел на камне, поджав под себя ноги, выпрямив спину, и играл, играл, полузакрыв глаза. Совсем мальчик, худенький, изящный, весь в зеленом, только колпак темно-красный… Лицо светится белизной и нежностью… Пушистые ресницы… Как же он красив! И музыка, эта невозможная музыка… Она сделалась громче, свирель звучала, как целый оркестр, она заполнила все вокруг, и невозможно было противиться ее зову. А когда юноша отнял свирель от губ, распахнул глаза – длинные, раскосые, ярко-зеленые, такого изумрудного цвета, какого у людей не встречается никогда! – и рассмеялся, и поманил к себе Лавинию, она решительно сделала шаг вперед…

И чуть не рухнула вниз.

Если бы рука Джеймса не обхватила ее за талию.

Кажется, он держал ее уже некоторое время, а она, столько лет мечтавшая о его объятиях, даже не почувствовала.