Те, кто приходят из темноты - Майкл Смит

Я прошел мимо коробок и старой мебели к дальнему углу, куда переставил тяжелый верстак. За ним находился встроенный в стену шкаф. Найдя в своей связке нужный ключ, я его открыл.

Внутри был спрятан мой пистолет, завернутый в кусок ткани.

Он лежал здесь с того дня, как мы въехали в дом, как воспоминание, задвинутое в самый темный уголок моей памяти. Я брал его с собой на работу каждый день в течение многих лет. Он был со мной в тот вечер. Долгое время мне не хотелось его видеть.

Я взял пистолет.

ЧАСТЬ III

По ночам, когда на улицах ваших городов и деревень наступает тишина и вам кажется, что они пустеют, на них появляются толпы вернувшихся хозяев, что однажды наполняли эту прекрасную землю, которую они все еще любят. Белый человек никогда не будет один. И пусть он будет поступать справедливо с моим народом, ведь мертвецы не лишены власти.

Глава 30

В международном аэропорту Лос-Анджелеса я взял такси до Санта-Моники. Попросив водителя остановиться в пятидесяти метрах от дома, я вышел и дальше пошел пешком. Во дворе я увидел спокойно играющего мальчика.

— Привет, — сказал я.

Он оценивающе посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Дядя Джек, — добавил я.

Он кивнул и склонил голову набок, словно пытался оценить важность моего заявления, но так и не нашел в нем ничего, способного потрясти мир.

Я прошел мимо него по дорожке и постучал в дверь. Как я и предполагал, она тут же открылась. Мать не оставит без присмотра малыша играть во дворе, когда уже начинает темнеть.

— Ну и что это значит? — осведомилась она, уперев руки в боки. — Уолены не появляются месяцами, а потом — бац! — и ими полон дом. Это звезды так встали? Или дело в биоритмах? А может, мы ждем комету?

Мне стало не по себе. Даже и в лучшие времена с сестрой Эми очень непросто иметь дело.

— Как поживаешь, Натали?

— Я все еще не стала кинозвездой, и у меня по-прежнему пять кэгэ лишнего веса, но в остальном я занимаю место, соответствующее моему культурному уровню и типу. Кажется, я тебе говорила, что Эми уже уехала? Несколько часов назад.

— Мы встречаемся позднее. Я решил заехать к вам, раз оказался в городе.

Она с сомнением посмотрела на меня.

— Я поставлю в известность средства массовой информации. Хочешь кофе — коль уж ты «решил заехать»?

Я последовал за Натали в дом. В кухне стоял на огне полный кофейник, как и всегда, когда бы я здесь ни оказывался. Одна из немногих общих черт у сестер.

Она вручила мне большую чашку и налила горячий напиток.

— Эми не сказала мне, что ты намерен нас осчастливить.

— Она не знала. Это сюрприз.

— Угу. Хитры ваши козни. Кстати, мне только кажется или моя мудрая сестра стала вести себя в последнее время как-то странно?

— В каком смысле? — спросил я, стараясь говорить небрежно.

— Она заехала к нам без предупреждения, а потом спросила, есть ли у меня чай. Ну конечно, у меня есть чай. Я паршивая хозяйка, но все же стараюсь, а Дон любит чай. Но Эми и чай? Это что-то новенькое.

— В последнее время она стала пить чай — возможно, готовит рекламу для какой-нибудь чайной марки.

— Ладно. Я сообщу как-нибудь Малдеру и Скалли. Но у меня есть еще и второй вопрос: ты знаешь, какой сегодня день?

— Конечно, — пробормотал я, отчаянно стараясь вспомнить. — Сегодня…

— Ясное дело, — перебила меня Натали. — Дать тебе пару секунд, и ты назовешь месяц, быть может, даже число. Именно об этом и речь. Это мужское время. А я говорю о женском времени. В календаре моего народа это день рождения Аннабель плюс шесть дней.

— Аннабель? — сказал я — Твоей Аннабель?

— На прошлой неделе ей исполнилось двенадцать.

— И что?

— Мы не получили открытки и подарка от четы Уоленов.

— Господи, — сказал я. — Мне очень жаль. Я…

Она подняла руку.

— Ты бы не сумел назвать день рождения моей дочери, даже если бы от этого зависела твоя жизнь. А также наши с Доном. Ты и день своего рождения наверняка записал у себя на ладошке, чтобы не забыть. Но почему же мы всегда получаем открытки?

— Эми все помнит.

Натали сделала выразительный жест.

— И не только дни рождения. Она помнит день нашей свадьбы. И когда умерли мама и папа, а также день их свадьбы. Она наш семейный летописец. Проходит год за годом, и она все помнит.

— А она поздравила вас, когда…

— В этом все и дело. Она приехала без предупреждения, выпила свой чай, поднялась наверх, пара поцелуев — и до свидания. Все как обычно, она вела себя очень мило, хотя иногда и бывает смертельно… однако она забыла о дне рождения своей племянницы, чего быть не может.

— Она поднималась наверх?

— В свою прежнюю комнату. Теперь в ней живет Аннабель.

— Эми сказала, зачем она туда пошла?

Натали пожала плечами.

— Сколько сейчас Эми — тридцать шесть? Может быть, это возраст, когда теряют память. Черта, за которой начинается Альцгеймер.

— Ты не против, если я туда поднимусь?

— Я уже там была. Она ничего не украла, насколько я сумела заметить.

— И все же…

Натали склонила голову набок, и я понял, откуда эта привычка появилась у играющего во дворе мальчика.

— Что все это значит, Джек?

— Ничего. Просто я заинтригован.

— Сходи с ума и дальше, детектив. Аннабель на репетиции оркестра. Вторая комната справа по коридору.

Я вышел из кухни и поднялся наверх. Дверь во вторую комнату справа была приоткрыта, и я вдруг так ясно вспомнил сон Гэри Фишера, что даже заколебался. Однако я распахнул дверь.

Естественно, когда Эми здесь жила, многое было иначе. Тогда на стенах висели плакаты других музыкальных групп, постеры других фильмов, по которым никогда не снимут римейки. Но в остальном я попал в типичную девчачью комнату.

Как странно оказаться в детском пространстве человека, которого ты любишь. Знать Эми сейчас совсем не то же самое, что быть знакомым с ней прежде, когда она была другой. И та, иная, Эми навсегда останется незнакомкой, даже если ты всю остальную жизнь пройдешь с ней рука об руку. Как странно представлять ее себе маленькой, видеть предметы, помогавшие ей познавать мир. Ты слышишь далекое эхо. И начинаешь спрашивать себя, всегда ли Эми чувствует себя уютно в таких же комнатах или та спальня, которую ты делишь с ее взрослой инкарнацией, ей не подходит из-за того, что окно в ней находится в другом месте. Ты представляешь, как она сидит на краю этой постели, обхватив коленки, и смотрит в будущее вопрошающим и немного отчужденным взглядом ребенка.

Мне довольно быстро удалось заметить то, что ускользнуло от внимания Натали. Вещи в комнате постоянно меняли свои места — не так давно кто-то навел порядок и очень скоро наведет снова, — но сейчас одежда и прочее были разбросаны повсюду. Однако коврик в центре комнаты лежал строго параллельно кровати и на нем не было ни единой морщинки. Едва ли Аннабель оставила его в таком виде.

Я отодвинул стул в сторону и отбросил коврик. Обычный пол, покрашенный грязно-белой краской лет десять назад. Я обошел вокруг, уже не сомневаясь, что потерпел неудачу, но тут мое внимание привлек участок пола возле кровати. Опустившись на колени, я протянул руку и у самой стены нащупал половицу, которую сумел вытащить. Под ней оказалась пыльная ниша, идеальный тайник для ребенка. Сейчас он был пуст, но я почти не сомневался, что перед приездом Эми там что-то лежало.

Натали стояла у окна кухни с чашкой кофе в руках и смотрела на своего сына, играющего во дворе.

— Ну что?

Я пожал плечами.

— Как ты и сказала. Эми хотела вспомнить детство. — Я обратил внимание на то, как она смотрит на мальчика. — Все в порядке?

— Конечно. Вот только… Мэтью стал слишком задумчивым маленьким мальчиком. Ничего особенного. Никогда не понимала, что происходит в головах у таких детишек.

— А ты у него спрашивала?

— Да, конечно. У него есть воображаемый друг. Иногда они вместе играют, и слышно, как Мэтью негромко разговаривает сам с собой. Нет, нам не приходится ставить еще один прибор во время обеда. И это лучше, чем кошмары. У Эми были ужасные кошмары.

— В самом деле?

— О да. Это одно из самых моих ранних воспоминаний — я даже не знаю, сколько мне тогда было лет, три или четыре? — но я помню жуткие звуки по ночам. Как крики, но гораздо хуже. Громко, потом тихонько — и снова громко. Просто жуть. Потом по коридору проходил папа. Он укладывал Эми в кровать, и она засыпала, но через час все начиналось снова. Так продолжалось года два.

— Эми никогда мне не рассказывала.

— Наверное, она уже не помнит. Сон у детей — это зона военных действий. Особенно у маленьких. Приятель моего сына тыкал себе пальцами в глаза, чтобы не засыпать. Честное слово. Мэтью был ходячим адом — его удавалось загнать в постель только после титанических усилий. И так несколько раз. По три-четыре учебные тревоги за ночь. Ты лежишь в темноте, в доме тишина, ребенок спит, и ты находишься в мире с окружающей действительностью. Потом — бац! — и он начинает кричать, словно в его комнате полно волков.