Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов

на постоянное место жительства в Амстердам, на улицу Валериустраад, расположенную на южной окраине города. Неподалеку находился лицей для девочек Meisjeslyceum, где вступил в должность новый учитель математики Макс Эйве, проработавший в учебном заведении до 1940 года. Он ходил на занятия, одеваясь а-ля Капабланка, – стильная одежда шла ему. Лицеистки обожали своего модного педагога, который мелом выводил на доске сложнейшие математические формулы, объясняя их простым, доступным языком. Сохранились фотографии, на которых Макс Эйве, глядя сквозь неизменные очки на толпу девушек и скромно улыбаясь, стоит возле лицея в шикарном белом плаще, с широкополой шляпой в правой руке, и в начищенных до блеска черных ботинках. Ученицы смотрят на него с неподдельным обожанием, даже влюбленностью, приветствуя взмахами рук. Но Каро Бергманн отпускала Макса в женский лицей со спокойным сердцем, зная, что ее избранник – однолюб. К тому же они стали строить совместный быт в Амстердаме уже в качестве супругов (в будущем у них появится трое детей). Теперь от шахмат Эйве отвлекали работа, жена и еще диссертация, которую он в конце концов успешно защитил у профессора математики Роланда Вайтценбёка из Австрии, неплохо игравшего в шахматы (возглавлял даже шахматный клуб в деревеньке Бларикюм, где проживал). Вот почему, когда шахматные титаны бились друг с другом на крупных турнирах в Нью-Йорке или Москве ради вероятного участия в матче за корону с Капабланкой, Макс Эйве больше оставался в тени – у него оказалось слишком много дел. Разве что профессором он стать тогда так и не решился, поскольку поиск и разработка прорывной темы отняли бы у него слишком много времени и сил. А если бы Эйве пошел на такой шаг, то, возможно, никогда не стал бы чемпионом мира. Уж что-что, а грамотно расставлять приоритеты Эйве научился как никто другой, добившись успехов во всех делах, за которые брался.

Голландец стабильно становился номером один в своей стране. Его победы над довольно известными шахматистами в международных турнирах тоже стали привычными. Эти успехи принесли ему немало пользы. Один клуб в Бреде даже стал называться его именем. Однажды для Эйве устроили затяжной тур, в ходе которого он провел полтысячи партий! Гастролируя по стране, Эйве занимался популяризацией шахмат, за что его очень ценили. Вот почему местный шахматный клуб VAS предложил Максу провести матч против сильного соперника. Ласкер, кокетничая, отказался, Боголюбов запросил слишком большой гонорар, а вот Алехин дал зеленый свет. Он счел, что ему выгодно побыть в роли свободного художника, отточить мастерство, не слишком-то напрягаясь. Да и сам Эйве ожидал, что проиграет без вариантов.

Действительность превзошла самые смелые ожидания фанатов Эйве. Поначалу Алехин играл соло, но потом в его шахматах появилась червоточина. Он с трудом привыкал к новой системе контроля времени (на 40 ходов – 2,5 часа), быстро скатываясь в цейтнот. В середине матча начал плодить ошибки, и лишь ответные «любезности» Эйве не привели к сенсации – 5,5:4,5. Голландец остановился в шаге от победы.

Именно тогда впервые появились подозрения в том, что Алехина тянет к распитию алкогольных напитков. Вот что написал о тех событиях шахматист Уильям Винтер: «Возможно, Алехин не был целиком подготовлен к этой встрече и вовсю пользовался благами голландского гостеприимства, но ничто не может умалять превосходную игру Эйве»3.

Следующим тяжким испытанием для претендента стали соревнования в Нью-Йорке – последняя проверка перед отправлением в Буэнос-Айрес. И там он вновь дал слабину! Организаторы американского турнира ошибочно афишировали турнир как мероприятие, на котором «определится соперник Капабланки» в матче за корону. Это сильно напрягло Алехина, которого вновь заставили почувствовать, что он стал пешкой в чьих-то руках. И хотя его всячески заверяли, что результаты турнира в Нью-Йорке никоим образом не повлияют на договоренности с Капабланкой, в своих мемуарах он повторял, что матч с кубинцем был под вопросом чуть ли не до последнего момента. И ему якобы даже пришлось поехать в Нью-Йорк, чтобы не дать Капабланке возможность заменить его на шахматиста, который там «выстрелит». Матч с Эйве, который Алехин провел вскоре после затяжного турне по Латинской Америке, показал, что русскому эмигранту требовался «перекур», но на восстановление – физическое и психическое – претенденту отвели всего полтора месяца, тогда как Капабланка направлялся в отлично знакомый ему штат в прекрасных физических кондициях.

Ласкер – человек, который опережал Капабланку на всех соревнованиях (если брать за скобки матч за титул), – отказался от поездки в США. Турнир вновь организовал Норберт Ледерер, к которому у немца имелись вопросы, что могло стать одной из причин неявки. В 1924 году здесь же, в Нью-Йорке, Ласкер проиграл партию Капабланке, а потом пожаловался на часы, из-за дефекта которых, по его словам, потерял 15 минут своего игрового времени (еще 20 минут часы чинили). Ледерер отвечал за четкость работы механизма и заявил, что Ласкер тогда просто забыл вовремя нажать на кнопку. «Из-за волнения по поводу этого интермеццо, потери времени на размышления и истощения я допустил грубую ошибку в прекрасной и ясной позиции и проиграл партию», – приводит слова Ласкера Эдвард Винтер в монографии о Капабланке4.

Не поехал в Нью-Йорк и Ефим Боголюбов. Его ослепили недавние успехи, поэтому киевлянин заявил, что лучше бы организаторы собрали деньги не на соревнования, а на его матч с Капабланкой. В отличие от Алехина, до этого Боголь уже опережал Ласкера и Капабланку в таблице представительного турнира, поэтому он считал себя более основательной кандидатурой для матча против кубинца. Еще он написал письмо Хосе Раулю, посетовав, что у него якобы сложились плохие отношения с некоторыми участниками турнира (в частности, с Алехиным): «Несмотря на его мнение о том, что он был исключительно успешным мастером, у него никогда не было успехов, которые даже приближались бы к моему результату в Москве в 1925 году»5. Интересно, что Алехин поставил перед организаторами турнира в Нью-Йорке условие для своего участия – неприглашение Боголюбова, о чем киевлянин не знал. Вот такие «высокие» отношения складывались тогда внутри шахматного сообщества. Плелись интриги, каждый пекся только о своей выгоде.

Так или иначе, в Нью-Йорк не поехали также Акиба Рубинштейн (единственный в мире шахматист, у которого сохранялся положительный баланс партий с Капабланкой) и Рихард Рети (все помнили, как он победил кубинца в 1924-м).

Хосе Рауль направлялся в Нью-Йорк круглым сиротой – незадолго до поездки скончалась его мать Матильда Мария. Но трагедия встряхнула его, и в Нью-Йорке он показал невероятный уровень игры. А ведь его соперниками стали Александр Алехин, Арон Нимцович, Милан Видмар,