«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - Руй Кардозу Мартинш

Посреди этого разговора мы пришли в уголок ветеранов войны, закуток, где одним солнечным днём отец Шику будет похоронен с почестями. Он откладывает этот момент удачно и осторожно. Друзья, участвовавшие вместе с ним в резне в Вилиямо, растрогаются, он, без сомнения, был одним из самых безбашенных, настоящий товарищ.

Дальше на этом месте – могилы тех четырёх ребятишек, погибших в автомобильной аварии по дороге в Лиссабон, они лежат в ряд как во время войны, об этом ты плакал. На всех португальских кладбищах следует создать отсек бывших автомобилистов в память о тех, кто отдал свои жизни, чтобы Португалия могла удерживать мировой рекорд каждый год.

– На самом деле, когда появилась вакансия могильщика, – продолжает Изайаш, – у меня даже были трудности с приёмом на работу из-за избытка квалификаций. Но я был готов копать, ворочать камни, резать мрамор, мне двоих детей растить.

– Двоих детей? Когда ты успел сделать двоих детей?

– Сначала сделал одного, потом второго, эх, эх. Старший уже умеет читать.

– Уже умеет читать?!.. А сколько тебе лет?…

– Полагаю, что столько же, сколько и тебе. Сколько тебе лет?

Хороший вопрос.

И Изайаш продолжает:

– Ты немного поправился…

– Думаешь?

– Я сначала тебя даже не узнал, когда увидел, как ты вошёл, такой раздутый, что почти закрыл солнце… Это не ты, Штырь. Ты всегда был худой как зубочистка. Выглядишь уставшим. Я выгляжу также, когда не высыпаюсь.

Уау, сейчас ты скажешь, что я чокнутый…, что я потерял ощущение времени и проходящих лет, что я превратился в бездельника с трясущемся тройным подбородком, неряха, заглядывающий на дно стакана, разглагольствующий сам с собой обо всём на свете из года в год… о смерти с болезненной лёгкостью, словно бы это шутка, грубость, обыденность, где ты научился так рассуждать, и никого в этом нельзя обвинить, ни Бога, ни Вселенную, ни пурпурное и гнилое Небо, ни город, вина только твоя…

В общем, неприятная личность.

– Я обманчиво толстый, Изайаш. Просто отёк под шеей. Через неделю снова стану худым, надо только меньше есть. Так ты заменил того могильщика, который отравился?

– Нет, это было совсем давно. Он не остался здесь, он был похоронен у себя в деревне, за горами. Но эта ерунда продолжается, люди всё время меня спрашивают об этом.

– Знаешь, я его видел, сразу после того, как он принял яд? Мы играли в футбол, в субботу утром. Могильщик был синий, язык наружу.

– С таким ядом без вариантов.

– Не совсем так, Изайаш, – говорю я, довольный собой, – недавно был случай, который благополучно закончился, там, на горах, на дороге возле «Бессмертия».

– Возле «Бессмертия»… а, понял.

– Один фермер обедал со своим 11-летним внуком, а у мальчика не все дома, и вместо того, чтобы есть, он схватил нож и приставил его к горлу, говоря, что сейчас убьёт себя, а дед кричит ему «прекрати это», весь на нервах.

– Вот чёртов пацан, Штырь. А дед отравился из-за этого?…

– Подожди. Дальше внук берёт игровую приставку из этих переносных японских, подарок на день рождения, и начинает играть… плинк… плонк… плинк, плонк… А дед «прекрати это!», а внук плинк, плонк, плинк, плонк… А дед «прекрати это!», «прекрати это!», тогда старик спокойно встаёт и спускается к ручью, а через час возвращается, весь бледный, и говорит «я не хочу так умирать», а его жена «ай, Манэл, ты ведь не сделал никакую дурость?» Они успели заставить его выпить три литра молока, чтобы его вырвало, да и скорая приехала вовремя.

– Повезло.

– Для меня самое интересное в этой истории – это сочетание японского GameBoy с 605 Strong, внук с современными технологиями и дед-крестьянин с ядом для колорадского жука… Переход от старого мира к современному, где в равной степени опасно и сложно жить, ага?

– А… слушай, я должен пойти убрать инструменты в подсобку. Я уже почти ничего не вижу, темно. Извини, Штырь, я должен закрывать кладбище.

– Я тоже уже ухожу. Только одна вещь, из любопытства… Если кто-то умрёт сегодня, или на этой неделе, где он будет похоронен?

– Там, сзади нас, в 19 секторе, новом. Всегда есть две или три ямы на всякий случай.

– Понятно. В твоей работе никогда не знаешь.

– На самом деле, я делаю это почти постоянно. Один или два раза в день, гарантировано. Приходи почаще, Штырь. Был рад тебя видеть, если что-то нужно, ты знаешь, слушай, дам тебе свой мобильный.

– У меня сейчас нет мобильника. Но договорились. Я выйду здесь, пока.

Изайаш – могильщик, это не случайно.

[…]

Я уже выбрал яму. Я прекрасно в неё помещаюсь, сидя, лёжа, даже стоя. Хорошая должна быть жизнь у крота, роешь, прорываешь туннели, грызёшь корни, и никого не видишь и никого не встречаешь. Когда здесь хоронили учительницу Катарину, очень гуманный человек в моём представлении, она лежала несколько минут в открытом гробу с платком на лице, но фотограф лиссабонской газеты снял его и начал щёлкать в истерике фотоаппаратом,

– поймал девчонку, уже поймал девчонку!

а ты, дебил, не побил его, потому что другой журналист его заткнул. Он ничего ему не сказал, только вырвал фотоаппарат и посмотрел ему в глаза, есть вещи, которые не обязательно, да и не нужно говорить.

[…]

Звенит колокольчик, длим-длим-длим-длим-длим. Я вытягиваюсь, очень тихо.

– Мы закрываем, мы закрываем! Штырь, ты ушёл?… Ты где шляешься, чувак? Пора, мы закрываем!

Длим-длим-длим. Могильщик Изайаш уходит. Скрипят большие ворота, ключ поворачивается на два клика.

Здесь уютно, я даже соорудил небольшую подушечку из плодородной земли, сдобренной мышцами и внутренностями. Цветы распускаются на клумбах.

Хочу спать.

[…]

Глубокая ночь. Кузнечики и цикады поют очень громко… высокий электризованный звук… факс или модем былых времён. В тишине мёртвых, насекомые Алентежу общаются с бесконечным небом, ало, Млечный Путь, как там покойники, у нас на кладбище всё спокойно, отправьте сообщение о получении.

Свечение… зелёное, исходящее от земли рядом со стеной… молодец… delirium trememns?! как позорно, если бы ты сейчас стал видеть тающую зелёную слизь…

Подожди, это естественная фосфоресценция кладбищ летом. Раньше мальчишки приходили сюда, (кто убегал, тот неженка), наблюдать за зелёным свечением мёртвых тел, люди-спички, зажжённые в земле, огни-пустышки, тут и там, вот так и верят в привидения и в то, что души поднимаются на небеса. Бог исчезает при дневном свете. Мы – светящиеся черви, блуждающие по ночам, но только крупные, и почему бы тебе не почесать репу, Штырь, Человек-Тянучка, Жёсткий Стейк, ты