Двойная игра - Гюнтер Карау

— Ты просил доложить, если появится что-нибудь новое.

— Но не среди ночи, человече…

— Мне необходимо было поделиться с тобой. Слушай: у нас теперь есть доказательство, что этот Гейдрих путешествовал с фальшивым паспортом. Ты помнишь, кто это?

Один из тех троих на большом «фиате». В паспорте, выданном Генриху Вагенфюреру, в графе «место рождения» стоит Любеке. Обрати внимание: Любеке с одним «б». Хотя на самом деле Люббеке пишется с двумя «б».

Вернер, не успевший окончательно проснуться, сердито бурчит:

— Тоже мне сенсация! Подобные описки случаются и в настоящих паспортах.

— Правильно. Но теперь у нас есть еще один фальшивый паспорт с такой же ошибкой. И он из той же кухни: Мампе! Во всяком случае, все говорит за это. Хотя использовались два вида чернил — это видно простым глазом, — но ошибка позволяет сделать вывод, что подделкой занимался один и тот же человек.

— И как это нам поможет?

— В данный момент никак. Но это еще одна зацепка. Извини, я должен был сказать тебе об этом первому. Лицо с другим фальшивым паспортом — женщина, которая, несомненно, работает у Мампе в качестве связной.

Холле и Вернер договариваются встретиться во второй половине дня. Назначенный по требованию Эрхарда Холле предварительный допрос Хайдерозе Дикхаупт, задержанной на дороге номер пять и подозреваемой в подрывной деятельности, тянется долго. Даже самые неожиданные вопросы, кажется, нисколько не волнуют ее. Отвечая на них, она придерживается в высшей степени хитрой тактики: не скупится на информацию, а, напротив, обрушивает на следователя поток интересных фактов, привлекая, между прочим, его внимание к какой-нибудь детали, которая на поверку оказывается несущественной. Она умело скрывает самое важное, и допрос все время крутится вокруг да около, не затрагивая сути дела. А когда ей задают вопросы, касающиеся эпизода с остановкой на дороге номер пять, она с трудом находит ответы.

Намек на то, что под именем Дикхаупт выступает совсем другое лицо, застает ее врасплох. А вопрос, не управляла ли она недавно во время своей поездки по ГДР большим «фиатом», окончательно выводит из равновесия. Совершенно очевидно, что ей, неважно откуда, известно об убийстве на автостраде, ведущей на Пренцлау, и, охваченная страхом, что ее впутают в это дело, она теряет самообладание. Трижды отказывается она давать показания, но затем перестает сопротивляться. Она заявляет, что не имеет и не желает иметь никакого отношения к смерти Шмельцера. В ее фирме подобными делами занимаются другие.

И в данном случае она может это доказать. Некий Генрих Вагенфюрер во время этой акции получил ожоги и теперь лежит на излечении в частной клинике в Шмаргендорфе. Она признает, что исполняла обязанности связной, но по западногерманским законам этот род деятельности не подсуден. И она не может отвечать за то, что в Германии имеются два различных права, и если ее, гражданку ФРГ, незаконно привлекут к ответственности по законам ГДР, то она встретит это совершенно спокойно, сознавая, что наступит время, когда с ней поступят по справедливости. На последний вопрос, не состоит ли она в родстве или не знакома ли она с вышеупомянутым Вагенфюрером, поскольку они оба выходцы из одного маленького ганноверского городка, она реагирует так, будто ей совершенно непонятно, о чем идет речь. Ей, конечно, ничего не известно о самом уязвимом месте в ее легенде — об отсутствии одного строчного «б» в названии указанного в паспорте в качестве места рождения городка, что вывело расследование сначала на нее, а затем и на Генриха Вагенфюрера. Тот, кто подделал паспорт, либо позволил себе роковую шутку, либо неосознанно повторил свой промах во второй раз. Эрхард Холле довольно потирает руки.

После полудня он встречается с Вернером в новом закрытом плавательном бассейне. Старик, к его удивлению, неотступно держится за ним на протяжении пяти дорожек. На поворотах он выныривает из воды, фыркает и сопит, как морской слон. А потом кричит Эрхарду Холле:

— У меня для тебя тоже есть кое-какие новости!

Новость содержится в западноберлинских газетах, пачку которых Вернер разложил перед ним в кабинете. Красным подчеркнуты отчеты о заседании сената. В палате депутатов Западного Берлина сделан запрос по поводу полицейских облав, масштабы и сама необходимость которых ставятся под сомнение группой депутатов. Во время проведения этих облав имели место инциденты, повлекшие за собой международные осложнения. В одном случае молодую жену аккредитованного в ГДР дипломата некой африканской страны, которая возвращалась домой после посещения Западного Берлина, полицейские остановили на Зандкругбрюкке перед контрольно-пропускным пунктом на Инвалиденштрассе, вытащили из автомобиля, подвергли продолжительному допросу и отпустили только после официального протеста. В ответ на депутатский запрос по поводу этого случая сенатор по вопросам внутренних дел, как и в других подобных случаях, заявил, что полиция имела основания подозревать контрабанду наркотиками под прикрытием дипломатического статуса.

Начав читать, Холле впивается глазами в газету.

— Ведь Виола Неблинг тоже проезжала через контрольно-пропускной пункт на Инвалиденштрассе, не так ли?

Вернер, который в это время переговорил с Йохеном Неблингом, высказывает предложение:

— Решение, разумеется, за тобой. Главное звено — Вацек из коммандитного товарищества.

30

Для Ренаты Неблинг книга, которая служит для шифрования и дешифрования, остается тайной за семью печатями. Но самое главное поддается расшифровке: она снова понимает себя и окружающий мир. Именно в молчании слышится ей зов жизни, но радиомолчание — весьма своеобразная сторона жизни.

Все вдруг снова стало хорошо, и я опять обрела себя. Все было прежним и в то же время совсем другим. Я взяла на себя книгу для шифрования и шифровальные таблицы и, хотя ничего не смыслила в содержании самой книги, в дальнейшем научилась обращаться с ней лучше Йохена. Моя работа состояла в том, чтобы располагать буквы при шифровании, не зная, какой за этим скрывается смысл. Книгой служил учебник игры в го, подпольно выпущенный одним немецким издательством, причем сначала его перевели с японского на армянский, а потом уже с армянского на немецкий. Йохен иногда пользовался им, чтобы поупражняться в игре, мне же он служил для расшифровки.

В тот вечер состоялся мой дебют. Два сеанса радиосвязи были пропущены из-за смерти отца Йохена. Мы пытались восстановить связь из нашей квартиры. Должна признаться, в нашей тайной деятельности с самого начала и позднее, когда мы к ней привыкли, все время ощущалось что-то чуждое, причем особенно тогда, когда мы оставались одни в четырех стенах.

Я накормила малыша и уложила в постель. Пока я убаюкивала его под сказку о принце, который жил в колокольчике, Йохен в соседней комнате снимал картины, чтобы на освободившиеся гвозди натянуть антенну. Я собрала ужин, но мы так и не притронулись ни к хлебу, ни к колбасе, ни к сыру, потому что рядом лежала радиостанция. Мы должны были быть готовы к тому, что может нагрянуть нежданный гость, которого придется впустить в квартиру. Правда, во время сеансов радиосвязи мы отключали звонок в передней. Мы любили смотреть на пляску огней на товарной станции, тем не менее задергивали шторы. Я снова и снова твердила себе, что смысл нашей тайной деятельности состоит в том, чтобы раскрывать тайное. Однако напряжение не покидало меня, что объяснялось только противоречием между нашей повседневной жизнью и необычной деятельностью по вечерам.

Да я ли это, надомница и домашняя хозяйка, на которую вдруг возложили секретную миссию составлять пятизначные колонки из цифр? Да, трижды да! Именно необычность нашей деятельности позволила мне снова распознать прекрасное в обыденности жизни. Йохен сидел рядом со мной, и это было главным. Если он молчал, то это было красноречивое молчание. Если смотрел на меня, ему уже не надо было скрывать светившуюся в его глазах любовь. Если он прикасался ко мне, то это не было случайностью. Какой бы необычной ни казалась мне моя новая работа, она все же помогала нам избавиться от отчужденности. Недоверие и страх, безысходность и муки ожидания канули в прошлое. Теперь если мы ждали, то ждали вместе. И что с того, что ждали мы какого-то таинственного радиосигнала и что его посылало из непонятного, чужого нам мира существо, которое я никак не могла представить себе в виде человека, а только в виде бледной тени, неосязаемой и неуловимой? Для меня вначале важно было лишь одно — что я снова стала понимать, в чем смысл жизни.

Мы с Йохеном поженились очень молодыми. До сих пор помню, как мы веселились и дурачились по дороге в загс. Моя любовь казалась мне безграничной и совершенной, и я считала ужасной нелепостью, что какой-то работник загса должен удостоверять и скреплять ее печатями, произнося при этом напутственные слова. Вся процедура представлялась мне сплошным фарсом. Слово «да» слетело с моих губ легко, словно шутка. Для нас обоих это была первая любовь, и мы уже так много знали друг о друге, что были уверены: она останется для нас единственной. Так какое отношение к этому имели посторонние люди, перед которыми нам пришлось клясться в нашей любви?