Лагерный пахан - Владимир Колычев

– Мне уже сорок лет с хвостиком. Зачем я такая Трофиму…

– Зрелая красивая женщина – это самый сок. Да и не выглядишь ты на сорок, даже на тридцать не тянешь…

– Ну, может, я и правда хорошо сохранилась. Только Трофим этого может и не знать…

– Не говори глупости. Если любишь, то плевать, сколько ей лет… То есть тебе… То есть вообще… Короче, он мог Викентия твоего из-за тебя порешить. Ну а списали на сердечный приступ, это на зоне за здорово живешь… Нет, за здорово помрешь…

– Но у Викентия действительно было слабое сердце. Два инфаркта было, видно, третий случился. А после третьего, как правило, не выживают, тем более в зоне…

– Да, лечения там никакого… И все равно подозрительно… Ты, наверное, не знаешь, что это Викентий отправил Трофима на нары. Ему должны были четыре года дать, за кражу, а он человека в тюрьме порезал – ему шестерку влепили, да еще в особо опасные записали. В лагере он еще трешку взял – за то, что зону разморозил… На Владимирском его короновали, на зону поставили, так он там всех на уши поставил… Уважаемый он вор, очень уважаемый…

Кристине показалось, что Лешка добавит: «Боюсь я его, очень боюсь…» Не сказал он этого, но мысль своим видом подал.

– Вот я и думаю, не он ли Викентия твоего порешил. Хотя бы за то, что ментам сдал…

– Не мог он этого сделать, – не согласилась она. – Не в его это правилах…

– А «крышу» воровскую на мусорскую поменять – это в его правилах?

– Это другое дело. Это бизнес, это деньги. А «крыша» воровская протекла, пришлось менять…

– Да, времена трудные были. Все звереть начали – братва, менты, одни стреляют, другие закрывают. Кровь как водица лилась… Да и сейчас не сахар. Стреляют так же, но тише, и менты спуску не дают. Но мне-то что, я из этих дел давно вышел. Бизнес у меня… Э-э, извиняюсь, депутатам не положено иметь бизнес, – саркастически усмехнулся Лешка.

И поднял бокал:

– Ну, давай за нас! Чтобы у нас все было, и нам за это ничего не было.

Кристине тост не понравился, но выпила она до дна. Душа горела, хотелось поскорей заглушить внутренний огонь.

– Значит, два инфаркта у твоего было, – в раздумье сказал Мигунок. – А лет ему сколько было?

– Шестьдесят два.

– Совсем старый. Как же ты с ним жила?

– А твоей жене сколько лет?

– Двадцать.

– А тебе?

– Тридцать пять.

– Как же она с тобой живет?

– Да вроде не жалуется.

– Вот и я не жалуюсь… Любила я Викентия… И сейчас люблю…

Она сама наполнила бокалы, выпила, не чокаясь.

– Человек не может без любви жить, – многозначительно посмотрел на нее Лешка.

– Это ты к чему?

– Да к тому, что тебе влюбиться надо. В меня, например…

– Какой ты умный.

– Да не дурак… А что, нельзя в меня влюбиться?

– Зачем тебе это?

– Ты будешь любить меня, я буду любить тебя, а вместе мы будем заниматься любовью…

– Пошляк ты.

– Это не пошлость. Это реальный взгляд на вещи… Я узнавал, у тебя действительно нет ничего, только эта квартира. Деньги у тебя заканчиваются, работать посудомойкой ты не пойдешь – не тот фасон. Чем жить будешь?

– Что-нибудь придумаю.

– А давай я за тебя думать буду!.. Жениться на тебе не обещаю, но без денег ты у меня не останешься…

– Я не хочу быть содержанкой.

– Да ладно тебе, многие так живут и не жалуются.

– А я – не многие.

– Да, но в дорогу за мой счет поедешь.

– Да пошел ты! – взвилась Кристина. – И бумаги свои забери! Ничего мне от тебя не нужно. Сама как-нибудь разберусь…

– Ну, извини, если тебе это неприятно, – включил заднюю Лешка.

Он смотрел на нее так виновато, что ее злость вдруг куда-то подевалась… А ведь он прав, много красивых женщин, которые находятся на содержании у богатых мужчин. Может, они и жалуются кому-то, но стон их над Москвой уж точно не стоит… А как мужчина Лешка достаточно интересный… Но рано обо всем этом думать. Мужа надо сначала похоронить…

– Наливай, – взглядом показала она на пустые бокалы.

Лешка управился в два счета – и не только потому, что расторопный: коньяка в бутылке было мало – по бокалам разливались остатки.

– Больше нет? – с намерением продолжить спросил он.

– Нет, – без возражений поддержать его компанию ответила она.

Мигунок позвонил своему водителю, и через пять минут на столе уже стояли две бутылки французского «Камю».

– А мы не напьемся? – с сомнением спросила Кристина.

– А ты боишься? – дотошно посмотрел на нее Лешка.

– Нет, то есть да… Смотри, у меня пистолет есть, могу и пристрелить ненароком…

Пистолет у нее действительно был – «браунинг», и вовсе не дамский карманного формата.

– Да знаю, – усмехнулся он. – Говорят, когда Трофим к вам в комнату ломился, ты в него чуть из ружья не шарахнула…

– И шарахнула бы, если б он не остановился.

– Значит, не любишь его.

– Люблю.

И это было правдой. Она действительно любила Трофима, и хотя уже однажды призналась себе в этом, старалась держать свои чувства на привязи. Тем более сейчас, когда она должна была думать о покойном муже.

– Ты это серьезно? – огорченно глянул на нее Лешка.

– Очень.

– Так ты к нему в зону едешь или к мужу?

– К нему. И за мужем.

– Признайся, ты нарочно это говоришь. Чтобы мне поперек, да?

– Нет.

– А я говорю, да!

– Тогда да…

Ей вовсе не хотелось с ним спорить. Так же как не хотелось убеждать его в своих чувствах… Прогнать бы Лешку да напиться в одиночестве до горизонтального состояния…

– То-то же.

Но пить пришлось в компании с ним. И запьянеть сперва не очень получалось. Но в один совсем не прекрасный момент ее вдруг закружило и понесло прямо на Лешку. Вернее, он сам полез к ней, а она захлебнулась в его объятиях и утонула…

Глава 17

Звонок должен был прозвенеть через два дня, поэтому Трофим не удивился, когда его вызвал к себе начальник колонии. Он мог бы забить на «хозяина» или заявить, что ждет его у себя. Но это выглядело бы подленько с его стороны. Последние несколько лет его устраивал худой мир с администрацией, это время он жил как человек – без карцеров и других ментовских подлян. А сейчас, когда выходить пора, он мог изменить этот мир на добрую ссору: терять-то уже нечего. Но ведь в зоне остается новый смотрящий, братва живет – горя не знает. А его конфликт с «хозяином» может обернуться бедой для всех – менты начнут гноить и прессовать всех, кто так верил в Трофима…

Он сам, без конвоя пришел к «хозяину», не здороваясь, без приглашения сел на свободный стул, самый ближний к столу.

– Как настроение? – для проформы спросил полковник.

– Праздничное. Надоело все, домой хочу.

– Когда обратно ждать? – колко усмехнулся начальник.

– А не надо меня ждать.

Не хотел Трофим возвращаться в тюрьму. Двадцать лет лагерей – это, конечно, не предел, но с него хватит. Да и матери он обещал, что это его последняя отсидка… Правда, ей говорил, что на три-четыре года сядет. А прошли все десять лет. Ну да ладно.

– Женщина к тебе приехала. Вернее, не совсем к тебе, но хотела бы тебя увидеть…

– Что за женщина? – нахмурился Трофим.

Не ждал он никого в гости.

– К Шмакову приехала.

– К Шмакову?! – встрепенулся он.

К Шмакову могла приехать только Кристина. Неужели она? В груди взмахнуло крыльями сердце – в ожидании чуда.

– Точнее, за его телом…

– Он же похоронен.

– Жена настаивает на перезахоронении.

– Жена?! Значит, все-таки Кристина… Перезахоронение?

– Есть ходатайство Московской областной думы. Да и вообще, я не вижу оснований отказать…

– А кто всем этим заниматься будет?

– Она сказала, что хорошо тебя знает. Ты этим делом и займись, выделю в твое распоряжение двух бесконвойников, они все сделают. Извлечете тело из земли, гроб цинковый она с собой привезла, положите в него тело, произведете запайку… Ты ее действительно знаешь?

– Знаю. Как бы с ней увидеться?

– Я ее в блоке для долгосрочных свиданий разместил. Можешь заглянуть, если она позволит. Но не надолго.

– А если надолго?

– Ты в этом уверен? – пристально, без угрозы, но предостерегающе глянул на него «хозяин». – А то ведь если она заявление напишет, то придется срок тебе продлять. К тому же ты знаешь, что за изнасилование бывает…

– А я осторожно.

– Ну, ну, – ехидно усмехнулся начальник.

Он бы не хотел, чтобы Трофим остался на дополнительный срок, но был бы рад увидеть его на самых низах лагерной иерархии.

Трофиму не требовалось приводить себя в порядок. Он всегда сиял как начищенный медный пятак – уважающий себя вор обязан был содержать себя в полной лепоте. Аккуратная прическа, гладко выбритое лицо, запах заграничного одеколона, тюремная роба почти новая, чистая, наглаженная… В таком виде он и предстал перед Кристиной.

– Трофим?! – Она смотрела на него так, как будто с трудом его узнавала.