Лагерный пахан - Владимир Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да… Ты же знаешь, кто меня короновал. Уважаемые люди меня короновали.
– Я бы сказал, очень уважаемые люди. Они и меня короновали. Потому и прислали тебя ко мне… Знаю я про тебя, Маслак, бригада у тебя в Москве была, потом нефтью занимался, да? Фирма у тебя своя…
– И фирма есть. И бригада никуда не делась… Я в Москве всех воров знаю, я на общак исправно отчисляю. Так что не может быть у тебя предъяв ко мне!
– Ша!.. – вскинулся Трофим. – Не тебе судить, есть у меня к тебе предъявы или нет. То, что косяков за тобой нет, это я знаю. Иначе бы не разговаривал с тобой. Но я не вижу за тобой заслуг, из которых складывается воровская корона. Три года на малолетке, смех!..
– Да я на воле в авторитетах был! – вспылил Маслак. – У меня бригада в две сотни стволов была! Я на общак миллионами отстегивал…
– Молчи, когда вор говорит! – замораживающим взглядом впился в него Трофим.
Маслак также обладал сильным напористо-бронированным взглядом, но все же отвел глаза – не смог выдержать натиск настоящего вора.
– Я тоже вор, – неуверенно, в смущении выдавил он.
– Ты не вор, ты «апельсин». Ты свой титул за деньги получил…
– Отпиши людям, спроси у них, как было.
– Я знаю, что говорю. И людей, о которых ты говоришь, тоже хорошо знаю. И разговариваю с тобой только потому, что крепко их уважаю… Ты знаешь, какой эта зона была, когда я сюда пришел? Красной она была. Знаешь, что это такое?
– Спрашиваешь. Менты и рога власть держали…
– Так было раньше, пока меня сюда не поставили. Но я не буду тебе рассказывать, как я зону размораживал, как братву на ментов и активистов рогатых бросал, не в том суть. Я боюсь, что не сможешь ты зону на понятиях удержать, сожрет тебя «хозяин», а может, и активисты на свои рога поставят…
– Нормально все будет.
– Как нормально? Что ты сделаешь, чтобы «хозяина» на поводке держать?
– Я уже все обдумал. Семья у него в Москве, а там мои люди. Сейчас все продается и покупается. И «хозяина» купим, и всех, кто около… Говорю же, нормально все будет…
С каждым словом Маслак набирался уверенности. И это Трофиму нравилось. Хлюпиков он не признавал. И своими руками раздавил бы этого «апельсина», если б он оказался гнилым изнутри…
– Это ты верно сказал, все продается и покупается, – Трофим с иронией глянул на него. – Не напрягайся, это я не о твоей короне. Можешь ты «хозяина» купить, не вопрос. Деньги – это еще далеко не все. Авторитет ни за какие деньги не купишь…
– Авторитет поставим.
– С кем ты его ставить будешь? Что, если братва за тобой не пойдет?
– С этим все на мази, – торжествующе улыбнулся Маслак. – Со мной по этапу два моих «быка» пришли. Еще трое на подходе. Они за мной в огонь и в воду…
– Это уже дело… Я смотрю, ты хорошо подготовился.
– Как же без этого? Знал, куда ехал…
– И от кого ехал, тоже знал, – совсем невесело улыбнулся Трофим. – Я тебе, брат, честно скажу, не отдал бы я тебе свое место, если б не люди, которые тебе оказали доверие. Лучше бы еще срок на себя взял, чтобы здесь остаться. Но раз уж такое дело, то придется подвинуться. У меня месяц в запасе есть, может, успею тебя до кондиции довести. Как ты думаешь, успею?
– О тебе, Трофим, много хорошего говорят, – облегченно вздохнул Маслак. – Ты вор очень уважаемый, если ты мне здешнюю тему растолкуешь, то я должником твоим стану…
– Ты слово сказал, – пристально посмотрел на него Трофим.
– А я от слов своих не отказываюсь.
– Ну что я могу тебе сказать. Добро пожаловать!..
Сидевший в сторонке боец-гладиатор понял Трофима с полуслова. Достал из холодильника колбасную и сырную нарезку, водрузил на стол бутылку армянского коньяка…
После второй рюмки Трофим вспомнил про Шмакова.
– Ты говоришь, с тобой по этапу два бойца пришли, – издалека начал он.
– Так и есть.
– Я так понимаю, ты на этапе мазу держал?
– Само собой.
– А что про Викента скажешь?
– Про какого Викента? – удивленно свел брови Маслак.
– Шмаков его фамилия. Старый, наверное, совсем стал. Седьмой десяток, наверное, разменял…
– А, был такой. Как зовут, не знаю. Он в стороне держался…
– В стороне? На нижние нары в «столыпине» не просился?
– Нет, на верхотуру полез. Но там душно, как в бане, я сказал, чтобы его вниз сдернули, слабый он, два инфаркта, говорят, было…
– Совсем плохой, – Трофим сунул в рот сигарету, закурил. – И со здоровьем кранты, и по жизни, говорят, нелады…
Не на Луне он жил, а на грешной земле, которая слухами полнится. Знал Трофим, что у Шмакова в Москве большие проблемы. С ментами еще в девяносто пятом рамс вышел, РУОП на него конкретно наехал – за то, что деньги воровские через свой банк отмывал. Почти год под следствием провел, вышел, снова за бизнес взялся – почти что из руин его поднял. От воров отошел, под красную ментовскую «крышу» встал. А в девяносто восьмом дефолт в его банк вошел, аж по самое не хочу. Еле выкарабкался мужик… Банк не утонул, но большим кораблем в большом плавании быть перестал. А тут снова удар. Что конкретно случилось – Трофим не знал. Не мог же он постоянно держать Викента в поле своего зрения. Ему достаточно было знать, что Кристина по-прежнему живет с ним… Если воры не поддержали его на этапе, значит, с ними у него полный раздрай…
– А ты его знаешь? – спросил Маслак.
– Знаю… У него это третья ходка. И под следствием пять раз был, такая вот петруха-непруха…
– Почему непруха?
– Потому что это для нас зона – мать родная, а для Викента – виселица. Хотя в прежние времена большие люди за него мазу держали. А сейчас, видать, некому за него подписаться, если даже ты ничего про него не знаешь…
Через два дня после этого разговора Трофим узнал, что Викентий попал на больничку. Снова что-то с сердцем. Заслал гонца к лепиле, тот принес в клюве, что мужику совсем плохо…
* * *Викентий испуганно вытаращил на него глаза и вяло дернул руку, пытаясь поднести ее к больному сердцу.
– Да ты меня не боись, Викентий Вячеславович, – усмехнулся Трофим, присаживаясь на стул, который подал ему старший в палате зэк.
Трофим кивнул ему в знак благодарности и движением головы показал на выход. Все больные, из тех, кто мог ходить, поднялись и освободили палату. Трофим для них был живым богом, спустившимся с античного Олимпа, и они очень боялись его разгневать.
– Ты чего так испугался? Я же не Кондратий, нет, Трофим я. Может, не узнал, а?
– Узнал… Да мне уже все равно.
– Что тебе все равно?
– Помру я. Не сегодня, так завтра помру.
– Умрешь – похоронят. У всех на роду написано, что живым из жизни не уйдешь. Рано или поздно все там будем.
– Спасибо, утешил.
– Да я не утешать тебя пришел… Как там Кристина поживает?
– Кристина?! – болезненно поморщился Викентий. – Зачем она тебе?
– А то ты не знаешь…
– Она уже не молодая.
– Да и я вроде бы давно не мальчик, – усмехнулся Трофим.
Сорок лет ему, Кристине примерно столько же. Но кто сказал, что в этом возрасте жизнь заканчивается? Все только начинается.
– Ты так и не сказал, как там она поживает?
– Поживает… Привет тебе не передавала…
– А ты не злись, болезный. Я тебе ничего плохого в этой жизни не сделал. А то, что за Кристиной всю жизнь бегаю, так сердцу же не прикажешь…
– Не прикажешь, – хлюпнул носом Викентий.
– Двадцать лет ее знаю, а ни разу… Не был с ней ни разу…
– Врешь ведь.
– Вру?! Зачем бы я стал тебе врать, старый пень? Мне все равно, переживаешь ты или нет… Я, может, сам с собой сейчас разговаривал. Сам себе удивляюсь, что с Кристиной ни разу…
– Ты давно уже здесь?
– Здесь уже четвертый год. А вообще, девять лет заканчивается. Это по третьей ходке…
– А зачалили за что?
– Тебе не все равно? – Трофим пристально посмотрел на Викентия.
– Да, в общем-то, все равно…
– Да нет, не все равно. Что-то ты мне сказать хочешь, да не решаешься… Раз уж сказал «а», то и «б» говори…
Викентий думал немного. Убито посмотрел на Трофима, обреченно махнул рукой.
– А-а, все равно помирать. Хоть грех с души сниму… Это я с Жихой договорился, он тебе сесть помог, с Мигунком поговорил, а тот все устроил…
Трофим удивился себе – должен был разозлиться на Викентия, но ни один нерв не ощетинился в нем.
– И зачем ты это сделал?
– Чтобы ты с Кристиной не путался.
– Подляну ты мне сделал, Викент. Знаешь, что я должен с тобой сделать?
– Мне уже все равно.
– Понимаю, что все равно. Потому не стану я с тебя спрашивать…
– Я умираю. Кристина одна остается…
– И что?
– Ты когда освободишься?
– Скоро, очень скоро.
– Я тебе адрес дам, можешь к ней заехать.
– Зачем?
– Ты ее любишь, – Викентий смотрел на него глазами человека, потерявшего в этой жизни все, даже собственную душу. Глазами человека, с ужасом проваливающегося в холодную и бездонную вечность.
