Вёшенское восстание - Андрей Венков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окружной «Совет» и станичные «советы», проводившие политику по принципу «чего изволите?», за власть особо не держались. Чувствовали они себя как на вулкане, так как при малейшем недовольстве в войсках какие-нибудь бойкие казаки, как правило, предлагали «двинуть полк на Вёшки и поставить власть вверх ногами». Задачу свою «советы» в данный момент видели в том, чтобы доказать лояльность Донскому правительству.
В обратную дорогу летчики везли ворох писем и среди них донесение окружного «Совета» Войсковому кругу. Члены «Совета» жаловались на «жестокое угнетение коммунистической власти», описывали начало восстания и свои успехи, извиняющимся тоном поясняли причины сохранения «советской власти». В отчете давалось пространное, без упоминания о внутренних столкновениях, описание деятельности «Совета», решений окружных съездов, несколько хвастливо упоминалось об узаконении телесных наказаний. В конце члены «Совета» высказывали надежду, что «Круг простит нам за наши погрешности». После донесения «демократа» Кудинова, который даже слово «контрибуция» писал в нем как «конституция», послание окружного «Совета» было бальзамом на душевные раны членов Круга, скорбящих о былых порядках на Дону.
19 мая 1919 г. Войсковой круг заслушал летчиков, летавших на связь с мятежниками. Поручик Веселовский браво вышел к трибуне и звонким поставленным голосом начал такое!.. «Серая часть» затаила дыхание, делегаты из «казачьей общественности» несколько раз вопросительно переглянулись. Ужасы Дантова ада были детскими шалостями по сравнению с картинами, которые рисовал перед Кругом прославленный летчик. Здесь были: поп, обвенчанный с кобылой, 1000 изнасилованных девушек в одной станице, отрезанные и прибитые обратно гвоздями языки… Именной список расстрелянных красными с легкой руки Веселовского возрос до 600 человек.[348] На стол перед председателем Круга выложили «сувениры» — самодельные патроны и ветку сирени. Кое-кто в зале прослезился.
Общий язык был найден. Председатель Круга В. А. Харламов заявил на том заседании: «Таким образом, как вы видите, известный порядок в Верхне-Донском округе, а также дело борьбы с большевизмом налажены достаточно прочно. Вопрос же о той или иной форме народоправства в восставшем округе существенного значения не имеет: важно лишь, что восставшие идут по одной дороге с нами».[349]
В советских разведсводках появляются данные: «Настроение казаков воинственное, на наши воззвания казаки предпочитают умереть, чем сдаться… Носятся слухи, что в случае занятия ими хуторов, не поддерживающих восстания, они будут истреблять поголовно». И действительно, 20 мая в станице Слащевской, где были добровольцы в Красную Армию, появился карательный отряд Шмапева.
Совсем по-иному отнеслись к установлению связи с белыми многие мобилизованные казаки. Красная разведка доносила:
«19/V. Между молодыми и старыми казаками намечается раздор. Молодые протестуют против расстрелов пленных красноармейцев и требуют прекращения восстания… Казаки желают послать делегатов для мирных переговоров, но боятся расстрелов».
На следующий день после прилета к повстанцам «кадетов» под станицей Мешковской перед красноармейской цепью показалась группа казаков и закричала: «Эй, товарищи! Красные солдаты! Не стреляй! Поговорить надо! Мы сдаваться хотим…»
Красноармейцы в цепи стали переговариваться, потом один крикнул: «Уходите с богом, казачки! Нельзя нам с вами… Уходите, а то стрелять будем!» Кто-то действительно выстрелил.
Когда второй раз делегация сунулась из-за бугров и стала махать красным флагом, по ней без слов ударили недружным залпом. Но казаки вышли в третий раз. Передний размахивал фуражкой: «Не стреляй! Поимейте сердце, товарищи! Нам деться некуда. Продали нас начальники. Мы всем полком к вам. Добром сдаемся».
В цепи помолчали, потом нехотя ответили: «Ладно, идите. Поговорим…» Но когда трое, предварительно сняв оружие, боязливо подошли, на них накинулись и стали крутить руки…
«Кто это на бугре разорялся?» — спросили потом в штабе у захваченных. «Рыбников, командир полка», — ответил пленный.
Вечером, как обычно, командованию была направлена сводка, что 16 мая делегация казаков во главе с командиром 4-го Мигулинского полка трижды выходила сдаваться, но была обстреляна.
И все же большинство казаков не решалось на открытые переходы из лагеря в лагерь. Разуверившись в каком-то «особом пути», они ограничивались простыми ссорами друг с другом. Бежавший из плена солдат Сердобского полка показал: «Казаки в пьяном виде часто ссорятся: некоторые говорят, что мы идем за народную власть, но против коммунистов и расстрела, а потому не нужно нам присоединяться к кадетам, и если мы справедливые борцы за свободу, то должны держать фронт против коммунистов и не должны впускать на свою территорию кадетов. Другие говорят, что там нет кадетов, Краснов и все кадеты убежали, а идут молодые наши казаки и офицерство». В письмах из-за Донца контрреволюционеры пеняли мятежникам, что они назвали их кадетами, «а мы есть армия Донская, донских казаков и офицерства, идущая за народную власть». «Если они идут за народную власть, то почему сотник Богатырев прилетел в погонах», — не унимались сторонники «особого пути» и грозились, что если это действительно окажутся кадеты, уйти к Колчаку, который совместно с уральскими казаками занял Москву. Многие, доведенные жестокой борьбой до отчаяния, надеялись на «кадетов» и только в них видели свое спасение. Кое-кто уже ворчал: «…Второй год кадеты идут, они, наверно, не идут, а на жуках едут».
Глава 8
«Пленных, ввиду ожесточенности боя, не было…»
(Из белогвардейской газеты)
И красные и казаки на повстанческом фронте готовились к решающим боям. На направлении главного удара большевиков установилось затишье…
К этому времени за подавление восстания взялось все большевистское руководство. 7 мая главком делал доклад председателю Совета рабочей и крестьянской обороны Ленину и заявил о возможности «весьма роковых последствий для нашей гражданской войны» из-за положения на фронте.[350] В тот же день Ленин телеграфировал Троцкому в Ширханы просьбу выехать в Харьков, «где необходимо сменить дезорганизованность и помочь немедленно Донецкому Бассейну».
12 мая Троцкий прибыл в Козлов, в штаб Южного фронта, где пришел к выводу, что многие беды Южного фронта упираются в Верхне-Донское восстание. Экспедиционные войска 8-й и 9-й армий были немедленно выделены в особый Экспедиционный корпус со штабом в Богучаре. В командование корпусом с 24 часов 13 мая вступил бывший командарм 8-й армии Хвесин.
Ленину Троцким была послана телеграмма: «Ликвидация восстания затянулась, несомненно, из-за полного отсутствия энергии местного командования. Разложение наших полков зашло достаточно глубоко. Необходимо в короткий срок достигнуть перелома настроения… Положение Южного фронта вообще значительно пошатнулось».[351]
События развивались молниеносно. За 30 апреля (13 мая) красные заняли Бугульму, чем завершили Бугурусланскую операцию против Колчака; на Украине от банд мятежника Григорьева освободили Екатеринослав; под Петроградом Юденич прорвал фронт 7-й советской армии. 1(14) мая советские войска начали контрнаступление на Луганск, а белые пытались форсировать Донец на участке 16-й стрелковой им. Киквидзе дивизии, но были отбиты.
1(14) мая Троцкий и Сокольников в сопровождении трех броневиков поехали по экспедиционным частям 8-й армии. В хуторе Верхняковском был произведен смотр 3-му Кронштадтскому полку. Сокольников представил к ордену Красного Знамени двух батальонных, двух ротных командиров и одного красноармейца за спасение пулеметов «во время позорного отступления полка» 6 мая под деревней Березняги, а Троцкий сместил командира и комиссара полка и отдал под трибунал. Партийная ячейка была расформирована, началось расследование поведения всех коммунистов. Все виновники невыполнения приказов были арестованы перед строем и отданы под суд. После этого Троцкий уехал на станцию, а Сокольников с трибуналом отправился по другим полкам.
Результат посещения экспедиционных войск выразился в приказе: «Из посещения фронта экспедиционных войск я убедился, что работа по подавлению мятежа велась с преступной халатностью, ответственность за которую падает на лиц, которым поручено было непосредственное руководство. Оперативного руководства не было. Было бессмысленное раздергивание полков. Деморализация частей питалась оперативной бездарностью, если не злонамеренностью и полной пассивностью командиров и комиссаров. Искусство управления свелось к составлению насквозь ложных оперативных донесений. «Давление превосходящих сил, окружение, заход в тыл» фигурируют на каждом шагу. На деле же были дезертирство, отступление, в лучшем случае топтание на месте.
