Григорий Шелихов - Владимир Григорьев

«Эх, лишнее болтнул, Григорий», — подумал мореход, слушая насмешливую реплику Зубова, но… отступить — наверняка проиграть, и пустил в ход последний и опасный козырь, прибереженный на решающий момент игры за волю и долю в будущем.

— Англицы и бостонцы о той земле правильнее нас понимают и рыщут вокруг да около наших владений. Полковник ихний Бентам неподалеку от нас на реке Чилкат изрядную английскую фортецию возвел да зачастил к нам с дружбой… По долгу присяги не смею, ваше сиятельство, от государыни тамошних дел утаивать — однажды он, этот Бентам, прибывши в Охотск, после того как мы рому ямайского для знакомства полведра выпили, взял да и выложил, за чем ездил: переходи, грит, господин Шеликоу, — так меня англицы окрестили, — на королевскую службу. Дадим тебе майорский чин, триста солдат, запас огнестрельный, положим на год сто галлонов рому и тысячу гиней жалованья, чтобы ты подвел всю американскую землю под английский флаг. России там делать нечего…

— Чем… гм… еще, купец, тебя англицы покупали? — с деланным равнодушием спросил Зубов морехода, вставая с софы. Воображение фаворита разыгрывалось: Уитворт в Петербурге и английский полковник из Америки дословно повторяли друг друга… Заговор? Мы найдем чем огорчить вас, милорд Уитворт…

— Подведешь Америку под королевскую руку, баронский титул получишь и, захочешь, губернатором над нею останешься, — без запинки ответил Григорий Иванович. В сущности, Шелихов ничего не выдумывал и не лгал. Такие разговоры и посулы он не раз слышал, сидя за бутылкой рома с мимолетными друзьями — английскими шкиперами и другими искателям приключений на просторах Тихого океана.

— Баронет… как, бишь, тебя… Шелихоу? Барон Шелихоу! Уморил, ха-ха!.. Об этом надо рассказать ее величеству, от души посмеется… — Деревянный смешок фаворита не смущал морехода. «Смеешься, игрушечный, а сам давно ли и за какие славные дела графом стал, герой постельный…» Григорий Иванович спокойно, ничем не выдавая своих мыслей, смотрел на вдруг забегавшего перед ним по комнате временщика.

Внезапное решение осенило Зубова. Он остановился перед мореходом, запахнул полы бухарского халата и, расставив ноги, процедил голосом важным и строгим:

— Покупаю, купец, сказку твою, но много, еще раз говорю, не проси. Сказывай — первое, второе, третье — в чем нуждаешься, да покороче…

Григорий Иванович даже опешил от столь, он чувствовал это, пустого и неверного поворота в деле, ради решения которого готовился к долгому хождению по мукам, предполагая обсуждение этого дела в Совете с седовласыми государственными мужами. Без расспросов, без представления обстоятельных сведений, карт и чертежей географических, без издания указов и законов обдуманных разве мыслимо такое решать? Неужто ему, Колумбу русскому, ненужное мерещилось — поставить Великий океан на службу родине, как срединное море российское? И неужли русские люди не будут вспоминать подвига именитого гражданина и морехода Шелихова со товарищи, — вспоминать из колена в колено, когда наступит, а оно обязательно придет, золотое времечко?.. Нет, нет! Этой мысли не могла допустить пламенная душа Григория… Заплошала ты, Россия-матушка, после великого государя Петра Алексеевича — он-то знал, за каким делом Лужина и Евреинова, Беринга и Чирикова и прочих землепроходцев на восход солнца за океан посылал…

Голос внутреннего долга и совести, присущий русским людям, со всей силой протестовал против такого «торгово-выгодного» для него, но бездушного, по-птичьему легкого решения судеб родины, завязанных на Великом океане.

Захваченный бурным потоком этих противоречивых мыслей, мореход внезапно ощутил острую боль, будто раскаленным гвоздем пронизавшую сердце. Он зашатался, хватая воздух руками в поисках опоры. Еле передвигая непослушные ноги, добрался до письменного стола и здесь плашмя вытянулся на покрывавших стол бумагах.

Зубов видел, что с мореходом происходит что-то неладное, но ни одного движения не сделал, чтобы помочь, и только когда Шелихов упал на стол, захлопал в ладоши, вызывая слуг. Зубов, кажется, даже был доволен проявившейся на его глазах немощью морехода.

— Помоги ему и вызови доктора, если надо, — равнодушно кивнул он в сторону Шелихова вошедшему вслед за слугами Альтести.

Но мореход уже оправился и встал, неловко оглаживая себя руками. Допуская, что Шелихов переволновался в приливе благодарных чувств, Платон Александрович снизошел до того, что вспомнил о необходимости закончить разговор об Америке…

— Гм… кх… — кашлянул он. — Так говори, американский барон, в чем нужда твоя ко мне, а то мне некогда, пора ко двору ехать…

Досадуя на негаданно накатившуюся слабость и упущенную из-за нее возможность подробно рассказать о нуждах новозаложенных колоний, Шелихов, путаясь и сбиваясь, мешая первостепенное и необходимое с маловажным, заговорил с хрипотой и натугой:

— Первое, ваше сиятельство, указ издать о присоединении американской Аляксы и Алеутовых островов к скиптру российскому… Правителя нового послал я туда — Баранова, Александра Андреева… в должности утвердить прошу и чин, равнозначный месту и интересам державы нашей, дать Баранову надо… Денег, ваше сиятельство, прошу из казны государственной в ссуду беспроцентную на двадцать лет пятьсот тысяч рублей на судостроительство, на домы, заведение хлебопашества и прочие нужды… Я реестр составил, дозвольте подать, ваше сиятельство! — Шелихов извлек из заднего кармана камзола и подал Зубову объемистую, исписанную и разграфленную тетрадь «Опись первоочередным коммерциальным, навигационным и воинским надобностям северо-восточной, северной и курильской Торговой Компании».

Зубов брезгливо, двумя пальцами, взял тетрадь и, усевшись за стол, начал было читать, скомандовав стоявшему за спинкой кресла Альтести:

— Переворачивай страницы, да не спешно… Любопытно, во что колумбы русские Америку нам ставят?

— Великий открыватель Америки Христофор Колумбус генуэзский поднес ее испанским государям безденежно! — мгновенно отозвался Альтести и, не угадав настроения патрона, осекся, услышав резкое:

— Дурак!

Просмотрев несколько перевернутых Альтести страниц и убедившись в скучности и бесплодности занятия — Зубов не понимал назначения большинства предметов, на приобретение которых испрашивались разрешение и средства, — временщик захлопнул тетрадь и, не забыв предварительно осмотреть, по свойственной ему мелочной аккуратности, взятое с подставки севрского фарфора «Фавн и пастушка» гусиное перо, начертал поперек заглавного листа размашисто и не задумываясь:

«По высочайшему повелению предлагаю утвердить. Зубов».

«Президенту коммерц-коллегии графу Александру Романовичу Воронцову. Выдать по сему двести тысяч рублей ассигнациями. Зубов».

«Правителю дел коммерц-коллегии д. с. с. господину Жеребцову. Проверить реестр, особливо в части огнестрельного запаса и корабельного снаряжения. Доложить мне об исполнении повеления государыни. Зубов».

— Доволен, Шелихов? — вслух прочитав наложенную резолюцию, спросил временщик.

— Премного доволен, ваше сиятельство… только чин положить правителю американских колоний запамятовали и дозволения не дали моряков военных на службу нанимать без перерыва государственной выслуги.

— А не боишься, что перед правителем своим и офицерами флота шапку ломать придется?

— По нашим делам перед кем только не приходится спину гнуть, ваше сиятельство, — с горечью сказал Григорий Иванович на колкость фаворита.

В глазах Альтести промелькнула насмешливая искорка: «Что, патрон, скушал?» Авантюрист готов был видеть в Шелихове собрата по судьбе, заставляющей умных служить дуракам.

— С ним, — кивнул Зубов Шелихову на Альтести, — закончишь, чего мы с тобой не договорили, он доложит мне. — И добавил: — Безденежно выполнит… денег не давай, ежели и моим именем будет вымогать…

Взглянув на брегетовы часы, стоявшие перед ним в настольном футляре, фаворит встал и поспешно, не кивнув даже головой на прощанье, удалился в смежную с кабинетом туалетную комнату. Опытные руки и изобретательный ум массажиста-англичанина, рекомендованного Уитвортом, куафера-француза и портного-поляка превращали расслабленного и блеклого по утрам красавца Платошу в блестящего вечернего папильона, неутомимо развлекавшего, с помощью советов сестрицы Оленьки, старческую дремоту пресыщенной Семирамиды…

Альтести выжидающе смотрел на Шелихова, лицо и фигура которого выражали уныние.

— Отложим?! — уверенно спросил Альтести. Авантюрист и сам был не прочь выиграть время, чтобы на досуге прикинуть цену своих услуг и хранившихся у него кляуз Деларова. Америки продаются и покупаются не каждый день. Чего бы он стоил, упустив справедливый куртаж с обеих сторон. — Вам еще с Ольгой Александровной управляться предстоит… — И, не поняв недовольного взгляда Шелихова, поспешно добавил: — О, je ne suis pas jaloux… Acceptez mes sentiments.[34]