Голос Незримого. Том 2 - Любовь Столица

(Оглядываясь.)

Усладным названо-с? Ну, я б НеладнымЕго назвал.

Помилуй! Что же так?

Грязища, бедность… Нет-с, не до услад намВ отчизне нашей!

АРСЕНИЙ враждебно молчит.

Да, ведь ты – мой враг.Идейный, правда… В университете жДружили, помню.

Не забыл и я.

Да, вот не ведаешь, кем друга встретишь!Военная взманила колея?

Я – кирасир. Но выхожу в отставку.

Вот хорошо бы, брат! Не выношуЯ кивера, равно как камилавку…А я досель к науке прилежу, —Жил в Гейдельберге, Веймаре, Париже…Там встретился с Вьельгорской и…

(Запинается.)

И что?Стал ей любовником?

Я? Тощий? рыжий?Да суть не в том.

(Помолчав.)

Им не бывал никто.

Графиня ж – феминистка, жорж-зандистка…

Сен-симонистка даже и… как снег!Как щит сребристый месячного диска!

Ты заражен, знать, Шиллером навек!

Ей страсти чужды.

Холодна?

Едва ли.

Учена? Вроде синего чулкаИль как?.. семинариста в желтой шали?

Умна, остра, при этом глубока…И пишет хорошо, не как все бабы,Под именем «Madame de la Montagne»[43].

С ее красою лучше быть могла быОна – «madame d’Amour»![44]

Ах, перестань!Но вечер уж становится прохладным…Да-с, тут не Ницца. Марш, дружище, в дом!

Уходят.

ЯВЛЕНИЕ 10

Спустя мгновение на террасу выбегают МИЛУША, LISE и СОФЬЯ ЛЬВОВНА, теперь уже в широчайшем шелестящем платье резедового цвета, с нежно-пестреющей индийскою шалью на плечах.

Ужли же снова я в моем Усладном?Вот странно… Как мне запах сей знаком!Левкоями, туманами…

(Старается вспомнить)

Еще чем?

Да сеном же!

Конечно!..

Все три смеются и спускаются в сад.

Что за тишь!

(Прислушиваясь.)

Лишь косы отбивают… Мы хохочем…Да птичка чуть посвистывает…

Стриж.

(Деловито.)

Высоко вьется… Значит, будет вёдро.

Идут и садятся на скамью, образуя прелестную группу: СОФЬЯ ЛЬВОВНА – в середине, LISE – возле, МИЛУША – у ног.

Ну, Lise, теперь, дитя, откройся мне:Глядишь в свое ты будущее бодро?

Как Вам сказать, maman?.. Нет, не вполне.Арсений Александрыч…

Чудо! Прелесть!

Нет спору. Но мне кажется, что он…

(Смолкает, не решаясь договорить)

Вон тот амур, maman, стоит, нацелясьВ вас, в вас прямехонько!

СОФЬЯ ЛЬВОВНА бросает туда мимолетный взгляд.

Ну, что влюбленВ меня он не взаправду!

Почему жеТы думаешь так горестно, mon ange[45]?

Он не рев-нив…

Какого ж лучше мужа?

LISE грустно поникает головкой, СОФЬЯ ЛЬВОВНА гладит нежно ее волосы.

К твоей косе пристанет флер-д’оранж…Цвет blond cendré[46]!

Потом он так начитан…Всё Гегель, Кант…

И ты их прочитай!

Однако вовсе немудрен на вид он!

А мыслей, мыслей… Даже через край!Нет, он – прегениальный! расчудесный!

Пошли его сюда, ко мне, chérie,[47] —Мы потолкуем.

LISE встает.

Да, романс прелестныйЯ привезла… Его ты разбери.Восторженный и нежный… à la Шуман!Мы ныне все от Шумана в бреду.Ах, как натуры понял сладкий шум он, —Дубрав, ручьев…

И я, maman, пойду?

(Убегает с LISE, обнявшись)

СОФЬЯ ЛЬВОВНА одна тихо напевает что-то… Свет пламенной июльской зари трепещет в саду, здесь и там.

ЯВЛЕНИЕ 11

АРСЕНИЙ шагами как бы нарочито-замедленными спускается с террасы и приближается к ней. СОФЬЯ ЛЬВОВНА глубоко задумалась и не видит его несколько мгновений.

Явиться приказали мне?

Просила.Хочу узнать вас. Да… И то не блажь.Присядьте, побеседуем, мой милый!

Я, точно, чей-то милый, но не ваш.

Ого! Вы, видно, пресамолюбивыИ спорчивы… Сын истинный Руси!

А Вы, графиня, страх неторопливы!Что вы желали б знать?

Ах, да… Merci.[48]Вы мне напомнили. Так предложеньеВы сделали одной из дочерейМоих… Но Lise иль Милли? Я – в сомненье.

Елизавете Юрьевне.

Как? Ей?

Не вижу я, чему бы тут дивиться!Милуша – милое дитя…

А та?

И это знать угодно?.. Та – девица,Какую создала моя мечта.В ней есть то Ewig-Weibliche[49]…

А-а! Гёте!Немудрено!.. И этот стиль вам мил?Но как же женитесь, и по охоте,На полунемке вы, славянофил?

Как? Lise?

Ее же мать была фон-Лассен.По мне неважно, кто как ни зовись, —Но будет ли союз ваш с ней согласен,Вот важно что, мой будущий beau-fls[50].

(Закуривает папиросу)

Я полагаю. Lise чужды вопросыЭмансипации пейзан и дам…

Она цилиндром не прикроет косыИ пахитоски не прижмет к устам?

В себя ж саму изволите вы целить!Да, Lise не будет уж… дурная мать!

Боляр начнет рожать и колыбелитьДа мурмолки супругу вышивать?Отменный брак! Совсем по Домострою!Не думаю, чтоб к Lise пристать он мог.Увлечься б лучше Вам ее сестрою, —Та – самобытна, точно что!..

(Сразу другим тоном с чудесной искренностью)

Мой Бог,Зачем мы вздорим? Оба ведь РоссиюТак любим! Только верим ли?

Я – да.Взойдет не в наши годы, так в иныеЕе звезда, восточная звезда!Лазурная, похожая на эту,Что на груди у вас…

Вот эта брошь?Ее всегда ношу я, как примету,Что день мой будет ясен и хорош.

(Помолчав, с улыбкой)

Вы чувствуете? Стали мы чуть ближе,Арсений Александрович…

Maman!

Иду!

(Встает и обернувшись.)

Не странно ль? И меня в ПарижеДрузья ведь звали «l'étoile d’orient»[51]…

(Уходит.)

АРСЕНИЙ остается в задумчивости. Совсем стемнело, – и вот из дома полился тонкий свет люстр, хрустальный звук клавесин и мелодичнейший голос СОФЬИ ЛЬВОВНЫ. В саду появляется МИЛУША и слушает, затаив дыхание.

Как бег олени,И ты, душа,Своих стремленийНе утишай!

Люби, душа,И тай в печали, —Как снег, свеча ли, —Чувств не туша…

И пой, душа,Как ключ в лилеях.Что слезы? Лей ихИ осушай!

А выпал жребий, —И ты, душа,Зефиром в небеЛети, дыша…

Ах, что за голос! Как поток весенний!Да вся необычайная она…И… что скажу я вам, monsieur Арсений? —Вот вам какая бы нужна жена!

(Убегает.)