Пролог - Николай Яковлевич Олейник

— Не догадываешься?

— Но учти ситуацию. Мне кажется, сейчас...

— Не будем об этом. Засулич не ждала подходящего момента, благоприятной ситуации, а нам и подавно не к лицу ждать. Иди отдыхай, встретимся вечером.

Николай не торопился.

— Ты на него пойдешь один?

— Еще не знаю. Наверное, нет.

— Возьми меня.

— Тебе хоть бы на некоторое время надо выехать из Петербурга. Займешься другим делом. Перовская собирает группу для освобождения заключенных, в нее и войдешь. Там как раз нужны люди.

— Ты поговоришь с ней? Твоя рекомендация много значит. Поговори. После стольких лет безделья хочется чего-то настоящего.

На всякий случай попрощались. Сергей остановил извозчика, ловко вскочил на подножку и поехал.

XVI

«Земля и воля», как они называли свою организацию, развертывала деятельность. Пополнив свои ряды, она решила сосредоточить силы главным образом на освобождении осужденных друзей-революционеров и на постановке типографского дела.

Прежде всего освобождение заключенных. Предлагалось вырвать их из рук жандармов во время перевозки. Группа Перовской буквально сбивалась с ног, чтобы не упустить момент. Специально подобранные, проинструктированные члены организации днем и ночью вели наблюдения за дорогой, ведущей к Петропавловской крепости, за ее воротами. Небольшие боевые группы были в полной готовности. Первым хотелось освободить Мышкина, выступление которого на процессе свидетельствовало, что в его лице организация располагает талантливым и смелым бойцом. Полиция каким-то образом выведала или догадалась о замыслах землевольцев и приняла меры предосторожности. Жандармы произвели несколько обманных маневров, дезориентировали наблюдателей и незаметно вывезли Ипполита.

Неудача вызвала у Софьи бурю негодования. Всегда спокойная и уравновешенная, она суетилась, упрекала непосредственных исполнителей замысла.

— Смыть этот позор можно только кровью, — говорила она, — другого выхода я не вижу.

Группа, в которую включился и Морозов, готовилась к срочному выезду в Харьков. Утратив надежду освободить товарищей здесь, в Петербурге, Перовская надеялась осуществить это по дороге в какой-либо централ, откуда обычно шли дороги дальше — в Сибирь, на каторгу. Подбирали оружие, изучали план города, расположение выездных дорог и прилегающую к ним местность, создавались «дружеские пары», которым поручалось заранее подготовить квартиры, приобрести лошадей и все необходимое.

В середине июня «освободители» скрылись. Их было не много, всего-навсего шестеро, поэтому из Одессы на подмогу к ним должны были приехать Фроленко и еще несколько человек.

Кравчинский тем временем усиленно готовился к своей акции, изо дня в день выслеживая Палена. Для этого также нужны были люди, здесь их тоже не хватало, каждый имел свой определенный участок. К тому же Плеханов категорически отказался поддерживать его замысел. Можно было воспользоваться присутствием Зунделевича, но тот дневал и ночевал в только что привезенной типографии, налаживал ее работу. Пришлось обратиться к самым младшим из членов организации — приближенным к Перовской курсисткам и Фанни. Фанни, однако, не отпускала его далеко, находила повод, чтобы постоянно быть с ним рядом. «Оно и к лучшему, — решил Сергей, — девушки вызывают меньше подозрений». Он расставил своих подопечных на главных пунктах ежедневного маршрута Палена — от его дома к месту службы. Раз или два в неделю они собирались, Кравчинский детально расспрашивал о наблюдениях. Ему уже был точно известен распорядок дня графа, его привычки, оставалось только умело всем этим воспользоваться. Сергей несколько раз доставал подаренный ему итальянцами кинжал, молча, задумчиво смотрел на холодную отточенную сталь. Конечно, он может прибегнуть к пистолету, убить этого душегуба выстрелом, но он замыслил совершить все по-своему, иным образом. Смерть палача должна быть особенной, такой, которая бы удивила царизм, вынудила бы его затрепетать, ужаснуться перед мужеством и отвагой мстителей. Он встретит графа один на один, лицом к лицу, и роковой удар нанесет не сзади, не из засады, а открыто — в грудь, в сердце.

Что потом? Потом — что будет. Наверное, его схватят, осудят, повесят. Но он свое сделает. На страх другим, в назидание всем.

Кравчинский делился своим замыслом на квартире художницы Малиновской. Присутствовавших было мало, кроме него и хозяйки — Плеханов, приятельница Малиновской, акушерка Мария Коленкина, Фанни.

— Жаль, что нет Дворника, — заметил Плеханов, — он бы камня на камне не оставил от вашего плана, да и вам бы, Сергей, досталось.

— За что? — удивился Кравчинский.

— Вы еще спрашиваете! Да хотя бы за позерство. Вы что же, считаете только себя способным на подвиг?

— Речь идет не о подвиге, о мести палачу, — пожал плечами Кравчинский.

— Тогда еще более непонятна такая позиция. Вы же знаете, что вас схватят на месте, не успеете даже отскочить.

— Так что же вы предлагаете, Жорж?

— Ребенок! Ей-богу, ребенок! — горячился Плеханов. — Я предлагаю позаботиться о самом элементарном прикрытии.

— Мне кажется, Жорж прав, — поддержала Малиновская.

— Согласен, но я не имею права рисковать жизнью товарищей, — вскочил, резко заходил по комнате Сергей. — И потом — кто прикроет? — обратился к Плеханову.

— Не вынуждайте меня, Сергей, повторять сказанное, — спокойно ответил тот. — Я считаю, что эта ваша затея не подготовлена. Знать распорядок, даже привычки врага — еще не значит победить. Подождите возвращения товарищей.

— Ты действительно не предусмотрел, как будешь уходить? — спросила Фанни.

— Предусмотрел. Отбегу, буду отстреливаться, затеряюсь в толпе.

— Нет, как хотите, — заявил Плеханов, — а я категорически против этого замысла. Сил у нас мало, единицы, и рисковать подобным образом... извините, Сергей, не знаю, как это и назвать.

Предостережения товарищей вынудили Кравчинского пересмотреть свой план. «Да, друзья правы, — размышлял он, — без надежного заслона не обойтись. А что, если воспользоваться Варваром? Говорят, он здесь, в тетерсале».

На следующий день Сергей был в манеже, так называемом тетерсале, где можно было подобрать для прогулок лошадей. Хозяин рекомендовал ему поочередно несколько рысаков, наконец дошло дело до Варвара.

— Он хоть и староват, — говорил хозяин, — но ход у него еще хорош. Впрочем, смотрите сами.

Кравчинский похлопал Варвара по лоснящейся шее. Конь покосился, встряхнул гривой, кожа его передернулась.

— Подойдет, — уверенно сказал Кравчинский. — Ишь, живости сколько!

— Прошу, прошу, пожалуйста, — засуетился хозяин. — На кого прикажете записать?