Женский декамерон - Юлия Вознесенская

   Тут Настенька приподнялась с носилок и спокойно так санитарам и говорит:

   — А ну, постойте, проверить надо.

   Потрогала она свое сокровище, убедилась, что цело оно и невредимо, улыбнулась, вздохнула и опять сознание потеряла. Увезли ее в больницу. Уже через день привез ее Мишенька из больницы домой, а через неделю она уже как ни в чем не бывало ходила. Только двор наш над этой историей по сей день хохочет. Мишеньке прозвище дали неприличное: X.. Горыныч. У Змея Горыныча, мол, голову срубишь — другая на этом месте вырастет, а у Мишеньки нашего того же качества его мужской орган. Зато сами Настя с Мишенькой живут с тех пор — не налюбуешься. Он от такой жениной любви на других баб и смотреть забыл, а Настенька о ревности и заикнуться боится.

   Посмеявшись над веселой историей о X.. Горыныче, женщины повернулись к Неле, ожидая ее рассказа.

История восьмая,

   рассказанная учительницей музыки Нелей, повествующая о том, как ученицы музыкального училища отомстили преподавательнице, не сумевшей с возрастом обрести и мудрость соответствующую

   — Знаете, женщины-подруженьки? Я иногда думаю, какая все-таки опасная вещь для женщины — возраст! Хорошо, если у нее есть муж, семья: тогда уже сами заботы не дают глупостям лезть в голову. А вот если она одинока, а годы идут — тут беда ее и подстерегает.

   Преподавала у нас одна одинокая и совсем еще не старая вдова историю КПСС. Предмет в музыкальном училище, как вы сами понимаете, не самый важный. Но раз уж положено везде проходить и историю КПСС, и политэкономию, и прочие такие вещи, которые все равно никто не учит, то преподавали их и у нас. Конечно, на эту историю никто бы и внимания не обращал, если бы не стипендия: тройка по истории КПСС — и вот уже нету стипендии. А наша историчка Батурина ни одной хорошенькой студентке выше тройки никогда не ставила. Ненавидела она молодость, красоту, потому что сама была в юности очень недурна собой, и вот никак не могла смириться со старением. Уж наши преподавательницы постарше пытались ее устыдить, но она делала вид, что не понимает, о чем речь: «Им надо меньше думать о нарядах и больше заниматься!».

   Конечно, этими словами она выдавала себя с головой.

   Однажды она учинила ужасную пакость одной из лучших наших студенток. У девочки этой был брат-школьник, учившийся во вторую смену. Как-то она потеряла свой ключ от квартиры и две недели подряд, пока не сделали новый ключ, идя с занятий домой, она звонила брату из канцелярии. У нас в училище только там и есть телефон. Так вот, она звонила и говорила: «Борик! Ты еще не ушел? Подожди меня, я сейчас прибегу». И бежала домой, торопилась отпустить брата в школу. Батурина как-то услышала такой разговор и интерпретировала его так: «Жорик! Ты еще не встал? Ну, не вставай, я сейчас к тебе приду». То ли ей действительно послышалось «Жорик» вместо «Борик», то ли она нарочно заменила имя, но девочке было очень трудно доказать, что она звонила из училища брату. Помогло то, что эти телефонные разговоры слышали раньше и другие преподаватели и кто-то вспомнил, что иногда она говорила «Борюшка». А то бы девочку могли и исключить из училища.

   После этого случая наши студентки решили, что надо Батуриной по-настоящему отомстить. Для помощи они пригласили одного парнишку, жуткого озорника, Диму-скрипача. Дима этот должен был смотреть на Батурину влюбленными глазами, а все остальное за него сделали сами девочки. Они написали Батуриной робкое признание в любви от имени неизвестного студента. Сначала она не подала вида, а может, и вправду не обратила внимания. Потом эти письма стали посылаться ей почти каждый день. Потом в письмах появились стихи. Батурина таяла, краснела, меняла прически и платья, а на студенток перестала обращать внимание. И все наши красотки стали исправно получать свои стипендии. Дима же старательно вздыхал на уроках истории КПСС, и на этом его роль кончалась.

   У одной нашей девчонки брат работал в журнале «Аврора». Сочинить небольшой любовный мадригал с посвящением «А. Б. — музыке среди музыки» было для наших вовсе небесталанных озорниц парой пустяков. Стишок был напечатан. Подпись под ним была — «Д. Неведомый», а все письма к Батуриной были подписаны «Ваш неведомый друг». Конечно, журнал отослали но почте Батуриной еще раньше, чем он поступил в продажу в киосках. Потом кто-то углядел, как она прятала в сумку ещё номеров пять или шесть. Стишок этот Батурину доконал. Она сама подошла к Диме в перерыве между лекциями и пригласила его вечерок прийти в кафе «Белые ночи». Дима прибежал к подругам: «Девочки, выручайте! Отравлюсь, но не пойду!» — «И не надо!» — ответили девочки.

   Вечером Батурина, после косметического кабинета и парикмахерской, в новом костюме, является в кафе «Белые ночи». И что же она видит? За всеми столиками сидят ее студентки и обмахиваются, как веерами, синими номерами журнала «Аврора», теми самыми, со стишком…

   Через неделю в училище был новый преподаватель истории КПСС, старичок, который как раз наоборот, обожал хорошеньких студенточек, но, надо сказать, абсолютно платонически.

   Да, согласна, месть жестокая. Но вспомните, что такое студенческая стипендия: ведь на нее и пары дешевых туфель не купишь, а ведь девочке надо не только прокормиться, но и одеться. Хорошо, кому мама с папой помогают, а если нет такой возможности! Так что, за климактерические капризы Батуриной девочки расплачивались голодом и больными желудками, питаясь дешевыми пирожками всухомятку. Для меня наши студенты — величайшие труженики, я всегда на их стороне, и не спорьте со мной!

   Никто и не думал спорить с Нелей. Наоборот, женщины с улыбкой смотрели на нее, раскрасневшуюся в праведном гневе: «Ай да Неля! Развоевалась за своих питомиц, тихоня наша!».

История девятая,

   рассказанная режиссером Эммой, представляющая собой рассказ о театральной мести, которую навряд ли кому-то удастся повторить в обычных условиях. К счастью, порох отсырел и месть не состоялась

   — Вы не представляете, девочки, как глупеют актеры, когда они входят в роль! Ставили мы как-то инсценировку «Героя нашего времени». И случилось же такое, что оба главных актера, игравшие Печорина и Грушницкого, были влюблены в актрису, игравшую княжну Мэри! До этого они еще как-то держались в рамках, но как только пошли репетиции, так их соперничество стало разгораться с невиданной силой, потому что каждое лермонтовское слово их лишь распаляло.

   Несколько раз они схватывались прямо в театре, в перерыве между репетициями. Надо сказать, что девочка, игравшая княжну Мэри, Оленька Лапина, отдавала предпочтение нашему «Грушницкому», что приводило в ярость «Печорина» уже тем, что по Лермонтову это было не так.

   Однажды после репетиции я задержалась в театре, а потом выхожу, чтобы идти домой, и вижу, что на пустыре за театром дерутся. Пригляделась — они, Печорин с Грушницким. Отправила я Грушницкого домой, а с Печориным пошла прогуляться, поговорить решила. Я ему объясняю и так, и этак, что у Оленьки есть право выбора, а он меня даже не слышит, не то что не понимает.

   Рассердилась я на него, сорвет ведь, дурак, спектакль — и тут меня осенило! Я и говорю: «Ладно, надоело мне слушать твое «убью» да «убью». Хочешь убивать — убивай! На премьеру обещаю достать тебе старинный действующий пистолет и заряд к нему. Можешь застрелить соперника прямо на сцене. Но учти, что за это по головке тебя не погладят. А Оленьку ты потеряешь, как пить дать». Но он уже невменяем и принимает весь этот вздор за чистую монету: «Она будет ждать меня!» — «Отлично, договорились. А до премьеры обещай мне не срывать репетиций и не устраивать дополнительных спектаклей. Обещаешь?». Он обещал, и с тем мы разошлись.

   Стало у нас на репетициях поспокойнее. Честно говоря, я надеялась, что к премьере Печорин либо увлечется кем-нибудь другим, либо просто позабудет о моем обещании. Но не тут-то было! Как раз перед премьерой он подходит ко мне с заговорщицким видом и спрашивает, не забыла ли я свое обещание. Я отвечаю: «Все будет в полном порядке! Ты сегодня ночью еще раз все взвесь и завтра утром мне позвони пораньше, не раздумал ли ты. Надеюсь на то, что утро вечера мудренее».

   Утром этот оболтус звонит мне и спрашивает, приготовила ли я обещанное. Я опять отвечаю, что все в порядке. Потом лечу к нашему старику-бутафору и все ему рассказываю. Тот хохочет, за живот держится. Нашел он какой-то особенный пистолет, в который можно насыпать пороху и забить пыж, но при нажатии курка у него стреляет обыкновенный пистончик, как в детской игрушке. Дает он мне этот пистолет и говорит: «Для нормального человека не дал бы. А твой Печорин — он дурак-человек, он и это переживет играючи, знаю я этих актеров!»