Отягощенные злом, ч. 1 - Александр Афанасьев

Беспорядки у дворца сошли как-то на нет — левые и центристские партии получили в Думе достаточное представительство, а наиболее яркие их лидеры оттачивали ораторское искусство в Таврическом дворце. Некоторые же из тех, кто в Таврический дворец не попал — оттачивали свое ораторское искусство перед судьями в качестве обвиняемых. При полном равнодушии к их судьбе тех, кто в Таврический дворец попал — вполне понятном, ибо конкуренты. Остались студенты, городские сумасшедшие и гуляки, которые каждый день выбирали куда им идти — на митинг или «в клуб, зависать». Эту последнюю категорию — прогнала от государственных зданий зима, идти на митинг в шубе было неуютно, да и не у всех она была, шуба то. И отсутствие в городе Высочайших особ делало протест во многом бессмысленным — какой смысл протестовать перед пустым дворцом? Так что молодежный протест тихо и как-то бесславно сошел на нет — начавшись ни с чего, он и закончился ничем.

Всю зиму я просидел в Санкт-Петербурге, в то время как Двор давно переехал на юг, в Константинополь. Занимался делами. Вообще, служба практически не давала возможности заниматься делами по собственности, принадлежащей нашей семье — а ее было немало, и вследствие пренебрежения — она понесла немалый урон. Работая над этим всю зиму по двенадцать — четырнадцать часов в день — мне удалось этот урон несколько сократить — но все равно не компенсировать полностью. Так же — я сменил управляющего — поставив вполне честного и компетентного немца.

Затем — по электронной почте пришло сообщение, что мне надлежит в означенный день явиться в аэропорт Пулково, чтобы предстать пред Высочайшей Особой. О визите Николая в Санкт-Петербург — в газетах ничего не сообщали.

В этот день шел омерзительный мокрый снег, на дорогах была мокрая снежная каша и на летном поле, перед спецтерминалом — было не лучше. Перед вымокшей как половая тряпка красной дорожкой замерзал караул Преображенского полка, мы стояли чуть поодаль. У меня были большой зонт, насквозь мокрые ноги и фляжка с бренди, которой я поделился с присутствующими. Воспринято это было крайне благосклонно.

— Нет, господа, не прилетят-с... — выразил общее унылое мнение адмирал, герцог фон Семгаллен, ныне комендант Кронштадта — вот увидите — не прилетят-с. Такая погода... ужасная погода.

В отличие от меня — адмирал не проявил предусмотрительность, не захватил зонт. Так что его — погода донимала еще больше...

Словно опровергая его слова — за уныло завывающим ветром послышался звук реактивных двигателей...

В отличие от своего отца, предпочитавшего для передвижений по стране переделанный турбовинтовой дальний бомбардировщик «Белый Лебедь» — Николай передвигался на переделанном же сверхзвуковом стратегическом самолете. Его салон был рассчитан всего на двадцать особ, там не было спальни, и вообще комфорт был крайне ограничен — но Николай любил этот самолет за то, что он позволял добираться до нужного места так быстро, как никакой другой. Николай вообще очень жадно относился ко времени, он терпеть не мог куда-то ехать, куда-то лететь, где-то кого-то ожидать — не по причине своего статуса, а по причине банальной потери времени. Он ненавидел, когда кто-то опаздывал даже на минуту, считая, что тем самым опоздавший крадет у него время. И реактивный самолет, где находилось место лишь для самых приближенных и очень небольшой охраны — как нельзя лучше отвечал его запросам. Впрочем, его отцу — не помогла и охрана...

Подали машины Личного конвоя. Напротив дорожки — стальной глыбой застыл удлиненный «Руссо-Балт». Кто-то из придворных — лихорадочно пытался смести мокрый снег с дорожки, уже превратившийся в наполненную водой снежную кашу. Мы выстроились в шеренгу по одному и отдали честь. Машины наши — стояли на самом краю летного поля и путь до них — полкилометра по грязной жиже...

Свистя моторами — стальная птица подкатилась к нам, точно встав на означенное ей место. Грянули «Боже, Царя храни», труба немилосердно фальшивила, играли вообще плохо...

Его Императорское Величество Николай, в совершенно неподобающем для такой погоды одеянии вышел на трап. Посмотрел на серое небо, плачущее ледяным дождем, на замерзший караул, на дорожку. Махнул рукой и быстро прошел к машине мимо генерал-губернатора с хлебом — солью. Чтобы не заставлять никого ждать под дождем.

Столица — встречала Августейшего монарха вовсе даже неласково...

Я мрачно глянул на свою машину. Далеко... и сегодня нужно будет закатиться в сауну. Как следует пропариться, чтобы не захворать...

— Князь Воронцов?

Мы уже собирались уходить. Преображенцы сворачивались и оставшийся в дураках генерал-губернатор — раздраженно спихнув кому-то на руки блюдо шел к своей машине. Я повернулся — передо мной стоял неприметный человек в штатском.

— С кем имею честь?

— Полковник Незванцев, Ваше Превосходительство. Высочайшее повеление присоединиться к конвою, следовать на Путиловские верфи. Вам назначена аудиенция.

Я тоскливо посмотрел на кашу на поле. Придется бежать...

Путиловские верфи — одно из старейших предприятий России. Промышленный гигант, локомотив развития, один из первых в Российской Империи промышленных концернов по-настоящему мирового класса. Поднявшись на производстве рельс для железной дороги, Путиловский завод превратился в многопрофильный машиностроительный концерн подобно «Виккерсу» в Великобритании или «Маннесман-Демаг» в Священной Римской Империи. В двадцатые годы здесь делала паровозы и прокатывали орудийные стволы для линейных кораблей. В сороковые — здесь начали делать танки. В шестидесятые — трактора. Путиловский прокат — был торговой маркой, примерно такой же как «заводы Круппа» или «Шеффилд». Он шел всюду — металл был нужен любой промышленно развитой стране, а такой металл — нужен вдвойне.

Верфи, о которых пойдет речь, появились в составе Путиловского концерна относительно поздно. Это были первые верфи России, они строили балтийский флот. Первоначально казенные, они утратили смысл уже в шестидесятые, с появлением северных верфей. Здесь строили миноносцы, крейсера и канонерки — а на флоте пришло время авианосцев и тяжелых десантных кораблей, в Балтике таким было не место. Закрывшиеся казенные верфи купили частный капитал. И именно они — спасли верфи от полного закрытия и оживили их. А теперь — впервые за сорок лет — на стапелях стояли четыре совершенно одинаковых десантных корабля класса «эсминец», которые предстояло спустить на воду.

Эти корабли — олицетворяли собой новое слово в тактике морских операций. Слово, которое первым произносила русская военно-морская мысль. Можно было гордиться тем, что мы — в авангарде.

История войны на море началась с сражений пушечных кораблей. Первоначально они были деревянными, затем стали стальными, но мало что изменилось. До двадцатых годов типичное морское сражение выглядело так: два строя кораблей, маневрируя, старались подставить противника пол свой полный бортовой зала — и в то же время уйти от бортового залпа противника. Стандартным приемом было crossing-T — классическая схема, когда корабли противника образовывали вертикальную черту буквы Т, а твои — горизонтальную. Смысл заключался в том, что при стрельба в те годы была очень неточной, не было ни управляемых снарядов, ни тем более противокорабельных ракет. Если тебе удавалось сделать crossing-T — вражеская колонна попадала под огонь, причем промах по дальности (самая обычная причина промаха того времени) — переставал играть роль, потому что не попал в один корабль — попал в другой, идущий мацелотом, только и всего. За считанные минуты — можно было добиться десятков попаданий, вот почему мощь флотов того времени измерялась весом полного бортового и минутного залпа. За ломку линии в бою вешали даже адмиралов, только гении, как Ушаков и Нельсон — рисковали отойти от традиционной схемы. И Колчак.

Адмирал «Александр Колчак» — в истории военно-морского флота фигура знаковая. Он масштабнее Ушакова, Нельсона и Нахимова, потому что те только выигрывали сражения новыми тактическими приемами — а адмирал Колчак полностью изменил ход войны на море. Именно он, восстанавливая погибший в пятом году флот добился принятия совершенно другой концепции войны на море и совершенно других морских сил. Морская пехота и специальные десантные шлюпы, самолеты — разведчики и корректировка огня с них, масштабные минные постановки, на которых англичане потеряли в Босфоре три линкора из четырех. Наконец, главная ударная сила на море в двадцатом веке — ударные авианосцы. Именно адмирал Колчак добился того, что ко времени второй русско-японской в составе флота были четыре авианосца. Именно действия торпедоносных самолетов — привели к катастрофическому поражению Японского Императорского флота в битве в Татарском проливе. Японцы, превосходя нашу эскадру втрое в весе минутного залпа ничего не смогли противопоставить новейшим торпедам, а обездвиженные линкоры становились отличной мишенью для наших артиллеристов. С тех пор — все флоты мира начали переходить на авианосцы, уже заложенные крейсера и даже линейные корабли заканчивали как авианосцы, спешно развивали морскую авиацию. Вторая мировая война — а она прошла целиком на море — подтвердила господство авианосцев и их адекватность для решения задач, какие ставят перед ними время и командование. Ее даже называли «война авианосцев» — хотя это была, скорее, война ракет.