Волк - Генри Олди

— Да-да, конечно. Надеюсь, вы в курсе, что туда отправился коллант моего брата? С ними Рахиль Коэн, лидер-антис расы Гематр. Возможно, к экспедиции присоединится еще кто-то из природных антисов. Это еще один аргумент против радикальных мер…

О том, что антисам до сих пор не удавалось войти в систему, Юлий умолчал.

— Секретность? — он улыбнулся консуляр-трибуну, выбрав самую неприятную из своих улыбок. — Секретность накрылась медным тазом. Искренне советую исходить из этой посылки. И еще: если из экипажа «Дикаря» кто-то уцелел… Я не знаю людей, более ценных для Великой Помпилии.

— Вы преувеличиваете, — возразил Матиен. — Ваш сын…

Юлий качнулся к военному трибуну:

— Ключ. Ключ от черного ящика. Второе имя моего сына — информация. Данные об экспериментах, подрывающих фундамент существования нашей расы. Вы по-прежнему считаете, что я преувеличиваю? И еще…

Он взял паузу.

— Рабы Пасиенны, Фабиуса и Тумидуса, — эксперт по энергетике смотрел в стену. Смотрел так, словно мог проникнуть взглядом за край Ойкумены. — В двух случаях из трех рабы освобождались. Мы списали это на летальный исход: хозяева погибли в ходе эсперимента. Теперь, господа, и вы, госпожа Зеро, представьте, что это не так. Что Пасиенна и Фабиус живы. Только не надо мне говорить, что я ищу лазейку для собственного сына! Я ищу выход для всех нас. Представили?

Лица собравшихся ответили: да.

— Если они живы, — Юлий облек ужас понимания в слова, сухие и колючие, как крошки хлеба в постели, — мы наблюдаем не только уникальные изменения ресурса у рабов. Мы видим освобождение рабов, полное или ступенчатое, вне воли хозяина. Насильственное освобождение, вмешательство в психику помпилианцев. Унтер-центурион Тумидус, остальные с «Дикаря» — нам жизненно необходимо выяснить, какому воздействию они подвергались. Предупрежден, значит, вооружен.

Он повернулся к консуляр-трибуну Рутилию:

— Вы говорили о бомбах? Нас уже бомбят.

На краю пустыни ждал конный отряд, а еще паук и ангел.

— Вот, — сказал ангел, сотканный из чисел, которые свет. Огромный, втрое выше любого всадника, блистая холодным огнем, как первый снег под лучами солнца, ангел сделал десять шагов вперед. — Сами видите…

Кровавые нити поднялись из песка. Нырнули в свет, прошили его красными строчками, склеротическими прожилками. Местами в красном сверкали вкрапления золота. Еще шаг, и красное налилось пурпуром, дотянувшись усиками до середины голени.

— Вот, — повторила Рахиль Коэн, отступая.

Легат Тумидус спешился. Успокаивая, похлопал по морде чалого жеребца, расчесал пальцами гриву. Жеребец фыркнул, потянулся губами к ладони хозяина, надеясь на лакомство. Под шелухой, в обстоятельствах галлюцинативного комплекса, все члены колланта умели ездить верхом. Простейшая аналогия: если ты вышел «в большое тело», научившись летать, как летят волны и лучи, на уровне вторичного эффекта Вейса это качество преображалось в мастерство верховой езды. Разница между Тумидусом и остальными коллантариями заключалась в малом: он и раньше, в обычной реальности, неплохо держался в седле. Гримаса судьбы, навык, абсолютно бесполезный для офицера десанта.

Отец обучил, в детстве.

— Осторожно, — предупредил паук.

Под шелухой, Папа Лусэро был страшен. Собственная дочь, и та старалась держаться подальше от карлика-антиса. Припав на задние ноги, Папа все равно оставался вровень с ангелом. Клешневидные хелицеры нервно шевелились, открывая протоки ядовитых желез. Темные капли яда падали на песок, взрывавшийся струйками дурно пахнущего дыма. Восемь глянцево-черных глаз, расположенных в три ряда, впитывали свет без остатка. Казалось, глаза антиса пожирают квант за квантом, готовые оставить мир в бесконечной ночи.

— Осторожно, говорю.

Вы слабее, слышалось в шершавом, как наждак, голосе паука. Там, где наш шаг оборачивается проблемой, ваш может обернуться бедой.

Придерживая меч, хлопающий по бедру, Тумидус перешагнул границу Крови. Подсознательно он ждал, что зарево, полыхающее за горизонтом, каким-то образом отреагирует на его дерзость. Встанет гигантской волной, хлынет навстречу. Когда зарево не изменилось ни на йоту, легат почувствовал себя оскорбленным. Он опустил взгляд. Обутый в калиги, подбитые железными гвоздями, с плотно зашнурованными голенищами, в поножах из гибкой кожи, Тумидус ничего не увидел. Кровь там, подумал он. Под калигами и поножами. Впитывается в тело, преображая меня по своему рецепту.

Почему я ничего не чувствую?

Наклонившись, он расстегнул левый понож. Кряхтя, разулся. Белая кожа ноги, местами в россыпях рыжих веснушек. На передней части голени, ближе к колену — синяк и поджившие ссадины. Где-то ударился, понял Тумидус. Временами галлюцинативный комплекс был слишком натуралистичен.

Красных нитей не было.

Хромая, обутый на одну ногу, держа понож и калигу под мышкой, он двинулся дальше. Шаг, десять, тринадцать. Песок, пронизанный темно-красными струйками, хрустел под тяжестью легата. Кровь не спешила впитаться в босую ступню, хлынуть выше, сгуститься зрелыми виноградинами. Брезговала, что ли? Тумидус прошел еще чуть-чуть и остановился. Он не имел права удаляться от колланта сверх обычного. В реальном мире коллективный антис, сохраняя способность расширяться и сужаться, все-таки имел пределы, за которыми рассыпался на составные части.

Утрата цельности означала гибель.

В холодной мгле космоса кружились ледышки — шесть тел. Мертвецкий хоровод расширял кольцо, словно желал напоследок захватить как можно больше пространства, негостеприимного к белковым существам. Жизнь кончилась, время вышло, так хоть пространство… К телам приближалась искорка — челнок «Карттики».

Так погиб коллант Валерия Флавия, вспомнил легат. Коллант, где связующим центром шел лже-помпилианец, результат секретного эксперимента. Если верить официальной версии, коллант Флавия порвала хищная флуктуация. Если верить здравому смыслу, коллант Флавия развалился из-за неспособности лже-помпилианца удержать всех участников колланта в единой связке. Возможно, ракшаси и впрямь послужила исходной причиной. Будет нелепо, если коллант легата Тумидуса развалится и погибнет из-за того, что Гай Октавиан Тумидус зашел слишком далеко.

Он оглянулся.

Паук и ангел смотрели на него, не двигаясь с места. Самый искусный физиогномист не взялся бы трактовать выражение паучьей морды. Величаший в мире математик спасовал бы перед смыслом чисел, которые свет, и формул, которые истина. Но за обликом антисов, свойственным им под шелухой, Тумидус видел гематрийку Рахиль и вудуна Лусэро. Карлик бился насмерть с изумлением; Рахиль, бесчувственная Рахиль, билась насмерть с завистью.

— Вот, — без особого смысла сказал Тумидус.

И пошел назад.

Вернувшись, он позволил всем желающим рассмотреть свою ногу. Белую, не считая синяка, ногу. Прекрасную ногу, здоровую, хоть в рекламу помещай. Ангел и паук изучали это сокровище с усердием прыщавых сопляков, впервые заполучивших голоальбом порнозвезды.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Папа.

Тумидус пожал плечами:

— Нормально.

Пока они занимались ногой, Н'доли успела разуться. Пять, семь, десять шагов за границу Крови. Темная кожа вудуни мешала утверждать с полной уверенностью, но, кажется, Кровь игнорировала и дочь Папы Лусэро.

— Стой! — крикнул легат. — Дальше нельзя!

Остановившись без возражений, Н'доли долго смотрела вдаль из-под козырька ладони. Она видит то же, что и я, понял Тумидус. Все-таки вход в Кровь кое-что изменил для нас. Во всяком случае, обострил зрение.

— Солнце, — сказала Н'доли, вернувшись.

— Что? — не поняла Рахиль.

— Солнце, — вудуни указала на зарево. — Это солнце системы.

Глава восьмая.

Плен должен быть честным

— …их звезда — живая? Я верно поняла, командир?

Сказать, что в голосе Ведьмы звучал скепсис — значит, ничего не сказать. Марк промедлил с ответом, налив себе соку из графина и залпом осушив стакан. Его мучили жажда и головные боли. Странное дело: стоило утолить жажду, как боль на время отступала. Марк сообщил об этом врачу, но тот заверил, что так и должно быть. Когда процесс завершится, сказал журавль, всё придёт в норму. «Процесс моего выздоровления?» — хотел уточнить Марк, но раздумал. Похоже, журавль не собирался посвящать пациента в свои медицинские соображения.

— Если верить Изэли, тут в этом никто даже не сомневается. От главы правительства до последнего тузика.

— И они, значит, кормят своё солнце, вырезая сердца тузикам?

— Не вполне кормят. И не только тузикам. У них тут очередь стоит, чтобы уйти в солнце. Прошения подают… Без дураков! Сам видел. Они не прикидываются.