Новый Мир ( № 7 2007) - Новый Мир Новый Мир

Тоску безысходного гона,

Тревоги в морозных ночах

Да блеск тускловатый погона

На хрупких, на детских плечах...

И далее, уже цитированное выше: “Мы отдали все, что имели...”

Больше про Степной поход в русской поэзии я стихов не знаю.

О событиях начала восемнадцатого года, происходивших в отдаленной от Новочеркасска северо-восточной части Дона, в Усть-Медведицком округе, известно меньше.

Им уделялось внимание в основном в советской художественной и документальной литературе, посвященной личности здешнего уроженца Филиппа Миронова (1872 — 1921). Сюда относятся, в частности, повествования Юрия Трифонова и Анатолия Знаменского, исследования Роя Медведева и других авторов.

Миронов был казачьим офицером, а не писателем, но и ему хотелось донести свое слово. Своеобразен живостью и простодушием его слог, примечательны, в литературном отношении, воззвания, письма, в частности к последней возлюбленной, поэтессе-любительнице Надежде Суетенковой, где он дает волю своим чувствам, философствует как революционер-идеалист — о народном счастье, свободе:

“Да здравствует коммуна и коммунисты, но не такие, что разливают желчь по народному телу, а такая коммуна и коммунисты, к которой, как к источнику в пустыне, будет тянуться усталый душою народ”4.

“Несочувственно” встретив октябрьский переворот, Миронов все же поверил большевистским посулам, призывал к свержению атамана Каледина и войскового правительства, законно избранных по старому казацкому обычаю; стал ревкомовцем и главным в округе воинским начальником от Советов. Прельстительными речами и письмами этот популярный среди верхнедонских казаков человек многих соблазнил.

Миронов считал себя христианским социалистом, призывал земляков в начале восемнадцатого, ввиду грядущей весны, заняться не войной, а землепашеством. Но это смотря как призывать. В его воззваниях Христово учение замешено на призывах бить буржуев и капиталистов (заодно дворян, учителей и попов).

“Граждане казаки! Мы все — социалисты, но лишь не понимаем этого, не хочем, по упорству, понять; разве Христос, учение которого мы исповедуем, не думал о счастье человечества? Не за это ли счастье он умер на Кресте?”

Христос пролил свою — не чужую — кровь…

Когда заполыхало зарево междоусобной войны, Миронов держал красный фронт по железнодорожной линии Себряково — Арчеда. В дальнейшем запутался (да и совесть точила), начал выступать против ужасов “коммунии”, вырезавшей всех без разбору; среди его сторонников стали ходить слухи, что, покончив с генералом Красновым, “дедушка Миронов” поведет их против коммунистов.

Слухи дошли до всесильного тогда Троцкого, и “старого революционера и социалиста” с Дона отозвали, приговорили к расстрелу, но помиловали. Дали ему Вторую конную армию, с которой он громил Врангеля. Однако Троцкий и его люди с Филиппом Кузьмичом через год-другой покончили, приписав ему организацию вооруженного заговора против Советов. Его заключили в Бутырку и уголовным выстрелом в спину (протокол смертного приговора до сих пор не найден) отправили на тот свет.

Дело шито белыми нитками; еще в 1960 году Миронова реабилитировали, но как знать, не собирался ли в самом деле грезивший о народном социализме, с сохранением исторического и религиозного уклада, командарм устроить комиссарам кровавую баню, собирая своих конников в 1921 году в Арчеде?

По случаю реабилитации мятежного командира ликовали старые вояки из числа его прежних сторонников, устроившие в Усть-Медведице праздничные гулянья. До того они были под подозрением, как ненастоящие коммунисты...

Вспоминается слышанная на Дону песня об этом последнем из донских бунтарей крутого замеса, сложенная белыми повстанцами, воевавшими против частей Миронова. Для них он был самым опасным противником, в открытом бою его трудно было переиграть…

Тихо, братцы, собирайтесь,

Чтоб Миронов не слыхал…

С этим персонажем случай особый. Здесь требуется подробная и тщательная нравственная диагностика. Может статься, время этой диагностики еще не пришло, и я теперь оставляю Миронова в стороне.

Начало восемнадцатого года в Усть-Медведицком округе Области войска Донского сопровождалось общими для России беспорядками, анархией и брожением; попытками советской власти закрепиться в донских станицах, убийствами и издевательством над офицерами, прежней администрацией, представителями интеллигенции, вообще “буржуазией”; нежеланием пришедших с войны казаков-фронтовиков вступать в вооруженный конфликт с новой властью.

…Это родные мне места: высокие отроги Донецкого кряжа, обрывающиеся кремнистыми и меловыми кручами над петлистой рекой; курганы, глубокие балки, старые правобережные станицы Кременская, Перекопская, Клетская; лесистое, песчаное и озерное Задонье с крупным донским притоком Медведицей… Читатель может представить этот ландшафт по фильму С. Бондарчука “Они сражались за родину”, снимавшемуся в районе Клетской станицы в семидесятые годы (места для съемок фильма указал режиссеру Шолохов; там же, на пароходе кинокомпании, умер Василий Шукшин).

В Гражданскую здесь шли ожесточенные схватки между повстанцами и частями Красной армии, лилась кровь. Так лилась, что один из долгожителей сказывал, будто во время рубки у хутора Козинского земля уже не могла более впитать той крови и текла кровь по ложбинкам до самого Дона, осолив собой речные воды…

Округ занимал площадь в 27 тысяч квадратных километров и насчитывал около 300 тысяч жителей. Это крупный регион, считай, небольшая губерния. Окружная станица Усть-Медведицкая, раскинувшаяся на крутых придонских горах на правой стороне Дона напротив впадения в него реки Медведицы, с ее гимназиями, реальным училищем, духовными школами, с 35 тысячами обитателей, среди которых было немало учителей, офицеров, адвокатов, врачей, духовных лиц, с пятью храмами, знаменитым Преображенским женским монастырем, с театром и публичной библиотекой, считалась центром северо-восточных казачьих земель и столицей верхнедонских казаков. Она неплохо сохранилась к настоящему времени, и если пройти вверх от Дона по бывшей Воскресенской улице, то можно увидеть множество старых казачьих построек и составить некоторое представление о дореволюционном донском быте.

Называется поселение теперь не станицей Усть-Медведицкой, а городом Серафимовичем — в честь проживавшего здесь до революции и после нее советского писателя, донского казака по рождению, А. С. Серафимовича (Попова; 1863 — 1949). В городе существует его мемориальный музей, свидетельствующий о неплохих условиях, в которых жил и работал писатель, когда приезжал на Дон (не так уж часто в свои поздние годы).

Серафимович был известным еще до революции писателем, но многие из коллег по литературным “средам” отшатнулись от него в революцию (был уличен в доносительстве в пользу новой власти). Приятель старшего брата Владимира Ульянова-Ленина Александра и друг этой революционной семьи пользовался авторитетом в кругах старых большевиков, не потерялся и при Сталине.

Исконную казачью жизнь этот писатель не любил, про Дон писал малоинтересно, с отрицательной тенденцией. В Усть-Медведицком округе жили писатели более укорененные в местном наречии, быте, преданиях, героические по поведению — Ф. Д. Крюков (1870 — 1920), перед дарованием которого Серафимович заискивал, и Р. П. Кумов (1883 — 1919); им здесь не уделено никакого внимания.

Советы к весне 1918 года смогли закрепиться в большинстве станиц Усть-Медведицкого округа, но не везде. До Кременской станицы, например, советская власть так тогда, в сущности, и не дотянулась, обосновавшись в отдаленном от станицы левобережном хуторе Фроловском Кременского юрта (ныне город Фролово Волгоградской области, при этом населенном пункте располагается железнодорожная станция Арчеда, помогавшая Советам быстро сообщаться с большевистскими центрами), а в самой Кременской, где проживало много офицеров, и в начале восемнадцатого года слушали не большевиков, а местного батюшку да воинственно настроенных стариков, предлагавших восстановить монархическое устроение.

Между “вандейской” станицей и революционизированным хутором, помимо разделявшей их реки, встала глухая стена, перебираться через которую было не просто.

В “Казачьей исповеди” поэта Николая Келина, казака Клетской станицы, расположенной примерно на полпути между Кременской и Усть-Медведицей (если ехать по старому правобережному шляху), можно прочитать увлекательный и достоверный рассказ о том, что делалось в наших местах в восемнадцатом году, отчего здесь заполыхало восстание.