Ночь в «Восточном экспрессе» - Вероника Генри

— От Коннора…

— От Коннора? — Сжав кулаки, Джейми шагнул вперед. — Я его убью, — сказал он.

— Не надо, — попросила Бетт. — Все не так. Не вини Коннора. Это я совершила дурацкую ошибку.

— Он знает?

— Нет…

Боль и недоумение отразились на лице Джейми. Он подошел к сестре и обнял ее.

— Все будет хорошо, Бетти, — пообещал он ей. — Правда, папа?

Саймон кивнул, давясь слезами, и обнял своих детей.

«Семьи, — подумалось Стефани, — это не сплоченный коллектив, который движется по одному пути. В семьях случаются спады и подъемы. У каждого члена семьи свои проблемы, нерешенные дела и тайные планы. Иногда они совпадают, а иногда вступают в противоречие. В рамках семьи бывают единодушие, вражда и разногласия, которые постоянно претерпевают изменения. Но это не означает, что в основе своей семьи не являются единым целым. Вот так они и функционируют. У каждого своя роль, но случается, что в зависимости от обстоятельств роли меняются, в том числе на противоположные, переходят к другому человеку».

И Стефани осознала, какова ее роль в этой семье. Она будет тем человеком, который будет поддерживать их на жизненном пути. Им столько пришлось пережить, и каждый из них настрадался по-своему. В голове зазвучали слова песни Стиви Уандера. Что-то про то, что нужно оставаться сильным и двигаться в правильном направлении. Это она могла для них сделать. Она может быть «гласом умиротворения», «объективным взглядом».

Она шагнула к ним. Погладила Бетт по голове, сжала костлявые плечи Джейми, затем обняла за талию Саймона.

Они приняли ее в свой круг, все трое. И теперь их стало четверо. В этот момент Стефани стала членом этой семьи.

Глава тридцать вторая

— У нас есть только один день, — сказала на следующее утро за завтраком Эмми. — Поэтому нам нужно использовать его по максимуму.

— Что ж, — с готовностью откликнулся Арчи, — ты выбирай, куда хочешь пойти. По части культуры я дикарь.

— Думаю, нам надо пойти в Скуолу[29] ди Сан-Рокко. Посмотреть Тинторетто. Потом, может, в музей Пегги Гуггенхайм? Но я не знаю. Ты предпочитаешь классическое или современное искусство?

— Э… Пас. Ни на том, ни на другом не специализировался. Пойду, куда поведут.

Арчи сам признался, что в культуре он полный профан, но с радостью подчинился руководству Эмми. Во время их прогулки его больше всего умиляли восхищение Эмми и удовольствие, которые девушка получала от мелочей. Художественная лавка, витрина, заваленная красками в порошках, живостью цвета готовых поспорить с радугой, яркими, насыщенными и мощными. Выставка люстр из муранского стекла, вычурных до нелепости и даже до крайности: молочно-белые жгуты из стекла были украшены на концах рубиново-красными и изумрудно-зелеными вставками. На кампо Сан-Барбара, перед витриной крохотной лавочки у маленького каменного моста, Эмми ахнула при виде оригинальных вещей: чучел кроликов, мраморных черепов, старинных кукол, серебряных фигурок лосося.

— Я хочу все это привезти домой и расставить в своей студии!

Арчи решительно не понимал, зачем кому-то тащить такое в дом, но был очарован энтузиазмом Эмми.

Он, однако, с благодарностью познакомился с ошеломившими его творениями Тинторетто. Он не ожидал, что их величие повергнет его в такой трепет — все стены в Скуоле были расписаны с энергией и чувственностью, от которых ему захотелось заплакать. Никогда ничто не вызывало в нем таких чувств. У Арчи в голове не укладывалось, как человек может достичь такого совершенства. Сцены из Ветхого и Нового заветов глубоко его тронули, хотя он был совершенно уверен, что в Бога не верит. Арчи разглядывал потолки и упивался фресками, щедро сдобренными золотом.

— Это можно сравнить с религиозным переживанием, — заметил он. — Я не привык к такого рода вещам.

— Думаю, в этом суть великого искусства, — сказала Эмми, довольная его неожиданной реакцией. Она думала, что Арчи наскучит это через пять минут и он захочет двинуться дальше, но на самом деле именно она торопилась уйти. — Мы не можем оставаться здесь весь день, нам еще столько нужно обойти, подняться на столько мостов.

— Так куда теперь? — спросил Арчи, скромно сжимая бумажный пакет с открытками. Ведь он даже не удосужился покрасить стену дома за туалетом, когда ему сменили бак для воды.

Музей Гуггенхайм его смутил. Ему понравилась простота здания в стиле ар-деко, с широкими лестницами, ведущими к Большому каналу, но он совершенно не понял ничего из этого искусства, и привлекательным оно ему не показалось. Он долго вглядывался в работу Виллема де Кунинга «Женщина на пляже». Смутно различил ногу и голову, но если не считать их, создавалось впечатление, будто кто-то швырнул на холст кучу краски.

— Уверен, все это говорят, — сказал он Эмми. — Но и я так могу.

Она только засмеялась.

— И мне нравятся вещи, которые похожи на себя, — проворчал он. — На Тинторетто я готов смотреть хоть каждый день.

Потом они сидели в кафе и пили словно светящийся изнутри оранжевый апероль-шприц[30].

Эмми достала из сумочки блокнот и цветные карандаши. Начала рисовать.

— Это станет моей венецианской коллекцией, — пояснила она. — Для следующей зимы.

Она быстро набросала отделанный перьями тюрбан из плиссированной ткани в стиле Фортуни и цилиндр, черный с красным того оттенка, каким изнутри красят гондолы. Арчи сидел под дневным солнцем и смотрел, как она рисует. Отдаваясь мечтательному покою, он чувствовал солнечное тепло на своей коже, а насыщенные алкоголем пузырьки творили свое волшебство. Впервые за несколько недель Арчи ничего не делал, абсолютно ничего, только отдыхал. Мысли его побежали. Несколько недель назад ему бы и в голову не пришло, что он будет сидеть на залитой солнцем площади с такой девушкой, как Эмми, девушкой, которую иначе никогда не нашел бы…

— Просто интересно, — проговорил он, — а что Джей написал обо мне в той анкете?

Припоминая, Эмми отделывала большой бант на боку шляпы.

— Он написал, что ты неряха, — наконец выдала она. — Но тщательно моешь руки.

— Вот негодяй!

— Что ты довольно застенчивый, но вообще-то любишь вечеринки. Если на них ходишь.

— Правда…

Эмми наклонила голову набок, вспоминая остальное.

— И что превыше всего ты ценишь верность.

Арчи отвел взгляд. Говорить он не мог. Эти последние несколько слов с такой остротой напомнили ему о дружбе, которая у него была. И которую он утратил. Лежавшая на столе рука Арчи сжалась в кулак. Он не сорвется. Не здесь, не с Эмми после такого чудесного дня. Потом он почувствовал, как пальцы Эмми накрыли его руку и нежно сжали. Девушка ничего не сказала. Даже не посмотрела на него, просто продолжала рисовать свободной рукой. Но на этот раз Арчи ладонь не убрал.

Глава тридцать третья

Имоджен проснулась от колокольного звона и крика чаек. На мгновение ей показалось, что она грезит наяву. Она находилась в «Чиприани» в объятиях Дэнни Маквея. Лучше и быть не может, честное слово. Она как можно осторожнее выбралась из этих объятий, натянула футболку и взяла телефон, чтобы, пока будет чистить зубы в ванной комнате, проверить почту.

От Сейбол и Остермейер пришли три сообщения. Все с прикрепленными подробностями о потенциальной квартире. Имоджен нажала клавишу, потом со вздохом отключила телефон. Она не хотела смотреть. Действительность начала постепенно возвращаться, вторгаться в фантазию. Имоджен охватило смятение. Внезапно возбуждение от романтического поступка Дэнни и эйфория от воссоединения с ним сменились тревогой, от которой она не могла отделаться. Сообщения в почте напомнили ей о принятых на себя обязательствах; обязательствах, от которых она вряд ли сможет отказаться, если хочет, чтобы к ней относились серьезно. Нельзя согласиться на работу, а через пять минут от нее отказаться, потому что «школьная влюбленность» переполняет тебя восторгом.

Или можно?

В беспокойстве она позвонила обслуге и попросила принести завтрак. Не избежать серьезного разговора с Дэнни об их будущем. Как он его видит? Они вообще не касались этой темы в поезде и вчера за ужином в отеле. Реальный мир почему-то кажется несущественным, когда ты в «Восточном экспрессе» или попадаешь под чары Венеции.

Когда завтрак доставили, Имоджен принесла поднос в кровать и разбудила Дэнни.

— Привет, девушка моей мечты, — улыбнулся он.

— Нам нужно поговорить, — ответила Имоджен.

— По моему опыту, — сказал Дэнни, — это всегда плохой знак.

Имоджен дала ему ломтик манго.

— Я по-прежнему собираюсь ехать в Нью-Йорк, — начала она, большим пальцем вытирая сок с его губ. — Там ждут, что я приеду хотя бы обсудить положение дел.