Карманный оракул (сборник) - Дмитрий Быков

Честно говоря, сначала я не поверил сам. Ну не может быть, чтобы ведомство Патрушева изготовило такой доклад, потом он лег на стол Сергею Иванову, получил положительную резолюцию и направился на утверждение страшно сказать кому. Это нереально, немыслимо. Этнобиологического оружия не бывает. Но, с другой стороны, был же у Гитлера свой астролог, и тот верил ему, и даже отсоветовал нападать на Россию, то есть что-то знал?! Был же при Ельцине генерал-майор Георгий Рогозин, убежденный уфолог и астролог, специалист в области торсионных энергий и иных метемпсихических чудес? Прислушиваются же руководители прокремлевских молодежных движений к теориям геополитика и мистика Александра Дугина? Почему не допустить, что некие иностранные злодеи действительно вырабатывают оружие, способное выцепить в толпе этнических славян и нанести им решающий удар под дых – солнечный, торсионный или апоплексический? Не верите? Вы, наверное, еврей. Почему? Да потому что Израиль создавал этническое оружие против арабов, мы это знаем совершенно точно, об этом на нескольких сайтах в Интернете написано, в том числе на www.arms.ru. Между прочим, в ЮАР тоже велись разработки – там пытались сделать оружие, которое бы распознавало врага по цвету кожи.

Правда, там большинство населения – черное, и при помощи фотоэффекта можно было как-то проследить, кто больше нагревается. Но как распознать при помощи оружия этнических русских? Повышенное содержание алкоголя в крови? – бросьте эту русофобию, русские пьют ничуть не больше прочих. Может, по совершенно патологической доверчивости? Но тогда главным биотеррористическим оружием против нас является наша собственная лапша отечественного производства, навешиваемая на покорные народные уши вот уж который год: то у нас Бухарин троцкист, то врачи все поголовно убийцы, то генетика – лженаука, то Березовский – английский шпион… Теперь, стало быть, немногочисленные врачи и добровольцы, вывозящие за границу наши биообразцы, на самом деле снабжают ихних ученых генетическим материалом для создания оружия массового поражения русских. Это еще что, скоро и живых русских запретят за границу вывозить. Мало ли кто там тебя в палец кольнет или прядь волос с головы срежет. А потом по твоей генетической информации всех русских переморят. Страшно делается, сограждане. Я уж за Владимира Владимировича боюсь: ведь он столько ездит! Руку жмет кому попало… Возьмут при рукопожатии пробу эпителия – и на кого останется Россия?

Я вот о чем думаю: может, русских только и можно выделить по этому критерию? В смысле – кто поверит в биоэнергетическое оружие? Потому что если кто не купится – он точно не наш. Наш верит во все, что делает его мир комфортнее, а эта идея с биообразцами необыкновенно удобна. Во-первых, она позволяет махнуть рукой на всех этих больных, про которых вспоминать – только расстраиваться. А во-вторых, приятно же думать, что мы во враждебном окружении и кто-то против нас так ужасно злоумышляет. Это ведь как раз и означает, что мы велики и могущественны, как прежде, во времена, когда наш вождь был самым большим в мире демократом. Гораздо больше, чем какой-то Махатма Ганди.

Количество фейков для фриков с годами колос сально возросло: сегодня в любое супероружие, хоть космическое, хоть психологическое, верят уже без оговоров. Потому, вероятно, что ничем, кроме супероружия, происходящее с нами объяснить нельзя.

Ошибка Сталина

Это, в общем, не совсем про Сталина. Это про Есенина, чье 110-летие патриотическая Россия отмечает с таким воем и гиканьем. Я думаю, одну из главных своих ошибок лучший друг всех писателей совершил в 1935 году, когда посмертно назначил Маяковского «лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи». Надо было, конечно, Есенина.

Маяковский – утопист, мечтатель, романтический мальчик, мечтавший жить без Россий, без Латвий. Русский национализм ему смешон, как и украинский, и еврейский, – на этот счет цитат достаточно. Он потому и погиб, что страна стремительно отворачивалась от его (и собственных) идеалов. На него стоило делать ставку в периоды военного коммунизма и раннего НЭПа. Для времен имперской державности идеально годился Есенин – судя по тем категориям читателей, которые к нему наиболее восприимчивы. Апология хулиганства и бескультурья, ненависть к людям книги, к интеллигенции (хотя и сам он был далеко не лыком шит, две школы окончил, у Шанявского учился), отвратительная «почвенная гордость»… «Ведь этот хлеб, который жрете вы, – ведь мы его того-с… навозом…» – интересное «мы» в устах поэта, который после 1915 года в родное Константиново наезжал редко и без охоты, а о сельской жизни вспоминал с ужасом. Стихи Есенина не случайно так нравятся блатным – помимо настоящей, самоподзаводной блатной истерики, в них есть родное сочетание сентиментальности и жестокости, столь характерное и для русского патриотизма в целом. Это надрывная жалость к себе и изуверская ненависть к остальным – «Мы самые бедные, но мы вам сейчас покажем!» – слишком знакомы всем, кто слушает русский шансон или читает публицистику «Нашего современника». Кстати, Есенину в высшей степени присуща и еще одна черта русского национал-сознания – установка на отрицательную селекцию (почему у нас начальство всегда и оказывается сплошь некомпетентнее и тупее подчиненных, и наверх в основном попадает то, что успешно доказывает свою отвратительность). Есенин – поэт лозунга «Чем хуже, тем лучше». Апология скандала, хулиганства и падения – «Мне бы лучше вон ту, сисястую, она глупей» – все это, увы, важный компонент «Москвы кабацкой». Этот самоубийственный восторг, сопровождающийся ломкой не только своей, но непременно и чужой жизни, – страшно близок патриотам. Теоретики этого клана, правда, предпочитают не гибнуть сами, но заражать остальных гибельным восторгом, наблюдать за их саморастратой и обвывать несчастных в груде «заупокойного лома» – вот их главное садистское наслаждение. Есенин как раз за свои слова заплатил, а вот начальству такая поэзия сильно бы пригодилась. Она учит подчиненных не ценить жизнь – ценнейшее качество народа с точки зрения патриотической идеологии.

Есенин очень подходил бы им. Да уже, собственно, и подходит. Можно сказать, что это не его вина, но, увы, поэт в ответе за тех, кто его присваивает; апологеты Бродского из числа либералов – ничуть не лучше, и не сказать, чтобы Бродский вовсе не был на них похож.

Если бы советская власть стояла не на космополитических утопиях, если бы вовремя отказалась от интернационализма и разыгрывала национальную карту не только во время великих испытаний – она была бы почти непобедима. Или, по крайней мере, куда более устойчива. Так что будущий генералиссимус в 1935 году поставил не на того. Он верно сообразил, что главным певцом империи может быть только мертвый поэт – от живого было бы труднее добиться одобрения происходящего. Но немного не рассчитал с поэтом. Наверное, потому, что Лиля Брик в 1935 году написала ему письмо с просьбой защитить память Маяковского от забвения и небрежения, а за Есенина попросить было некому. Бениславская застрелилась, Райх замужем за Мейерхольдом… Найдись достаточно смелости хоть у одной из бывших возлюбленных – сталинская модель СССР просуществовала бы вечно.

Значит ли все это, что Есенин слабый поэт? Нет, конечно. Он поэт очень сильный, но специальный. И нынешний его юбилей – горькое тому подтверждение. У него есть все шансы попасть в лучшие, талантливейшие поэты нашей постсоветской эпохи.

Есенин действительно стал заслонять Маяковского, интерес к его личности серьезно вырос, за один последний год вышли две биографии, на подходе третья. Что делать будем? Сочувствовать будем.

Запах жизни

К Новому году японцы освоили выпуск новых освежителей воздуха. Названия у них длинные и печальные. Например: «Первый поцелуй на чертовом колесе в городском парке культуры и отдыха в районе Тенпозан (Токио)». Или: «Запах шеи официантки в портовом кабаке (Осака)».

Дело хорошее. Я, правда, не думаю, что попадание будет стопроцентным, – в конце концов, даже цвета воспринимаются двумя разными людьми неодинаково, что уж говорить о такой тонкой материи, как запах… Блок считал, что девятисотые годы в начале были розовыми, а потом стали лиловыми; Белому они виделись сначала багряными, а потом типа золото в лазури… Однако запах первого поцелуя на чертовом колесе в парке культуры и отдыха имени Горького (Москва) я, пожалуй, разложил бы на составляющие: это запах дешевеньких духов, которыми пользовались наши девушки («Клима» – это был потолок, они редко встречались, чаще какая-нибудь «Ночная фиалка»), и запах тополей – дело ведь происходит где-нибудь в мае, парк Горького только что открылся; и немного еще пахнет водой и тиной от прудика внизу, и с прудика доносится визг и стук – катамараны сталкиваются с лодками… Что это были бы за освежители воздуха, вобравшие в себя главные запахи жизни? «Запах сентябрьских кленовых листьев по дороге из школы через сквер на улице Дружбы (Москва)» (хорошо бы с шуршанием. Как они шуршали!). «Первая после зимы поездка на дачу на излете эпохи застоя» – с вкраплениями сосисок и картошки на свежем воздухе. «Первая ночь с любимой после страшного количества бухла в гостях у друга» – помнится, пили калгановую настойку, оказавшуюся сильным слабительным. Запах калгановой настойки, кто имитирует тебя?!