Возвращение на Арвиндж - Александр Гергель

– Прячу, – честно сознался капитан.

– А чего прячешь? Боишься, поломают или потеряют? – продолжал допытываться подполковник.

– Боюсь, порежутся, – честно признался ротный, припоминая помятый Первый взвод.

Письмо счастливому солдату

Кому не доводилось в жизни надолго покидать родной дом и близких людей, тому не понять, что значит получать письма. Теперь, когда кругом Интернет с электронной почтой, мобильная связь со «скайпом» и эсэмэсками, трудно даже представить себе, что когда-то люди могли месяцами не иметь известий друг от друга. Скучали, тревожились, маялись в ожидании. Писали письма на вырванных из тетрадей листах, запечатывали их в конверты, разборчивым почерком выводили адреса. Случалось, подолгу таскали готовое письмо в кармане, не имея возможности бросить его в почтовый ящик или отдать почтальону. Отправив, начинали отсчет, прикидывая, через сколько дней письмо попадет к адресату, долго ли будет идти ответ.

Бывало, что письма пропадали в дороге. Терялись на сортировке, завалившись куда-то, или попадали не в свой поток и долго ехали в почтовых вагонах в совсем другой конец необъятной страны, все больше удаляясь от пункта назначения. А могло получиться и так, что чья-то безразличная рука просто выбрасывала письмо по неосторожности или специально – ну, почерк не понравился или адрес нечетко написан. Или просто настроение плохое, пропадите вы все пропадом! К чести почтового ведомства стоит заметить, что такое случалось крайне редко. Почта СССР работала четко. И шли нескончаемым потоком письма по всей стране – специальные вагоны цеплялись к пассажирским и грузовым составам, брезентовые почтовые мешки забрасывали в самолеты, сновали по дорогам страны грузовики с белой наклонной полосой на фургоне.

Каждый день миллионы людей вскрывали конверты, доставали из них сложенные пополам листки с загнутым краем, разворачивали и читали письма. Радовались, плакали, безразлично переваривали информацию, злились, прощались со старыми надеждами, обретали новые. Прочитав, бережно складывали листок, убирали обратно в конверт, прятали в специальную коробочку, чтобы потом, может, через много лет, вынуть дорогой листок бумаги, развернуть, прочесть снова, загрустить или обрадоваться, вспомнить и пережить заново чувства. Иногда рвали в мелкие клочья и раздраженным жестом отбрасывали от себя прочь, так что маленькие неровные конфетти разлетались фонтаном и, кружась, оседали на землю, словно хлопья первого снегопада. Или просто комкали и бросали бумажный шарик в мусорное ведро… Бывало, прятали в нагрудный карман и много дней носили с собой, снова перечитывали в свободную минуту, чтобы еще раз услышать за неровными строчками голос старенькой бабушки, или нежный голос любимой женщины, или тоненький голосок своего ребенка, а чаще всего – печальный мамин голос, выговаривающий простые слова: «Как ты там, сынок?»

Обычно первыми вертолеты замечали часовые, стоящие на вышках по периметру Крепости. Две маленькие черные точки появлялись из далекого ущелья со стороны Файзабада, четко выделяясь на фоне бледного полуденного неба. Прислушавшись, можно было различить едва уловимый вначале тоненький стрекот. Вертушки шли на большой высоте, но и ее едва хватало, чтобы оказаться хоть немного выше стиснувших ущелье гор со снежными вершинами. Вырываясь в долину, вертолеты никогда не снижались по глиссаде, продолжая идти на максимальной высоте до самой посадочной площадки. Через равные промежутки времени, каждые три-четыре секунды, отстреливались из хвостовых балок тепловые ловушки в виде обыкновенных сигнальных ракет, которые описывали своими дымными хвостами широкие дуги по обе стороны летящей машины, так что казалось, вертушки постоянно выходят из странных двугорбых арок, медленно тающих в небе.

– Вертууушки..! – надсадно орал часовой, заметив черные точки.

– Вертушки!!!! Вертушки! – подхватывали на разные лады остальные обитатели Крепости.

В батальоне сразу возникала суета. Под нарастающий рокот винтов снабженцы бежали в машинный парк выводить свой 131-й ЗИЛ, свободные от службы солдаты неслись на поле встречать вертолеты, запускать сигнальный дым – колдунчик, помогающий пилотам при посадке определиться с направлением ветра.

Тем временем пара МИ-8 подходила, начинала разворот и, сделав три – четыре круга над Крепостью, приземлялась на площадку в облаках пыли. Винты сбрасывали обороты, и в их металлический грохот и лязг добавлялся вдруг тонкий звук – пииииууу, когда частота вращения проходила какой-то рубеж. Наконец винты замирали, лопасти провисали плавным изгибом, так что их концы едва не касались земли. Медленно оседала пыль. Во внезапно наступившей, контрастной тишине отдраивалась дверь, выбрасывался маленький трап, по которому спускались на землю пилоты. Они разминали ноги, осматривали вертолет, жали руки подходившим офицерам батальона.

В это время из задних, грузовых дверей снабженцы уже перебрасывали в кузов своего грузовика снарядные ящики, мешки и коробки с продуктами. Остальные солдаты, стоя рядом зрителями, молча ждали, провожая жадными глазами каждый мешок.

И вот, наконец, он, вожделенный! Обычный брезентовый мешок, но его узнают сразу, начинают оживленно переговариваться, выталкивают вперед связиста, который отвечает за почту.

– Давай! Тащи скорее! Айда в Крепость! Быстрее, письма!

Связист спешит в штаб, а по пятам за ним бегут представители от каждого подразделения.

Минут через пятнадцать во всех кубриках нетерпеливо тянутся руки за конвертами, солдаты жадно ловят выкрикнутые дежурным по роте фамилии, повторяют их, призывая счастливцев, хватают письма своих приятелей, стоящих на постах, чтобы отдать после смены.

Вскоре жизнь в Крепости замирает. Молодые, которым по сроку службы положено постоянно «летать», выполняя распоряжения старших призывов, стараются заныкаться куда-нибудь, где можно спокойно посидеть хоть пять минут, чтобы прочесть письмо, пока не зацепило очередное задание неспокойных «черпаков» – солдат, отслуживших больше года. Те неторопливо садятся в теньке, на лавочке или в курилке – симпатичной шестигранной беседке, накрытой парашютным шелком, и не спеша, вдумчиво читают, изредка обмениваясь замечаниями или зачитывая друзьям небольшие фрагменты. «Деды», старослужащие, оттянувшие уже полтора года, предпочитают степенно удалиться в прохладный кубрик, разлечься на койках, потрындеть, продолжить беседу, прерванную прилетом вертушек. Они не так ждут вестей из дома, как, считая дни, ждут «своего Приказа», открывающего дорогу домой. Но даже они не могут удержаться, заслышав рокот винтов, и если не бегут на поле, то все равно встречают вертолеты, выглядывая через проем в стене или выходя в парк боевой техники, из которого видна посадочная площадка. Эту привычку не способен изжить из себя ни один солдат до самого дембеля. Все два года службы, не отдавая себе отчет, каждый постоянно прислушивается, не зазвенит ли знакомый звук выходящей из ущелья пары вертолетов.