Сердце степи - Ася Иолич

Она откинула покрывало с кровати и встряхнула одеяло. На пол посыпались какие-то крошки. Простыня даже в свете очага была грязной. Камайя закрыла глаза и сглотнула. Пятьдесят шесть лет… Пьянство, обжорство, нечистоплотность.

Благовония! Тут должны быть благовония!

На столике в углу стояла закрытая курильница. Камайя кинулась к ней. Есть! Дымок поднялся в воздух, и Камайя бросила уголёк обратно в очаг, пристроила щипцы к стене и закрыла ставень. Было холодно, но в это покрывало закутываться вовсе не хотелось.

46. Кам.Радуй меня

Минуты текли, очаг потрескивал. Она представила похожий очаг в небольшом доме на юге Арная, в эйноте у моря. Гулять тёплыми вечерами по обрывистому берегу, собирая травы, с большой лохматой собакой, возвращаться в свой дом, листать газеты и листки сплетен, а зимой перебираться в Ордалл, в общий дом бесед на улице Венеалме, помогать Одосу с составлением плана занятий сэйналона… Сидеть до утра с чашкой ачте за разговорами с преподавателями, а потом, позже, когда серебристый иней тронет виски, уехать в Валдетомо и посвятить оставшееся время изучению тамошних сказаний, причудливых, временами тёмных, странных, как те, что рассказывала бабушка Ро в Рети, пока к ним не приехала Кэлантай в своих белых одеждах, подчёркивавших её тёмную коричневую кожу, с  сияющими серьгами и причудливо уложенными совершенно седыми волосами. «Знаешь, что ждёт её тут? - спросила она у матери. - Та же жизнь, которая была у тебя, твоей матери и бабки, и у всех девочек, рождённых здесь. Ты хочешь этого для неё?» Мать плакала весь день, а потом, к вечеру, накинула длинное платье и взяла её за руку. Кэлантай стояла у повозки, в которой сидело четверо каких-то людей, и дала матери десять золотых, а серьги сияли в закатном свете, будто пылая. Мать снова плакала, потом поцеловала Камайю в макушку и ушла. Откуда-то сбоку подошёл огромный человек, молодой и при этом будто седой, почти в два роста Камайи, и она заплакала от страха, но он взял её на руки и осторожно усадил в повозку, а потом дал ей яблоко какой-то просто невероятной величины, полосатое, по вкусу похожее на мёд, и она жевала его, пока гигант что-то тихо говорил Кэлантай, а та расчёсывала густые, свалявшиеся в тугие шнурки темно-пепельные волосы Камайи, спутанные, мягкие, как дым.

- Госпожа, Ул-хас идёт. - Служанка засунула голову в дверь и тут же скрылась.

Камайя встала, надевая улыбку, будто украшение. Она скромно сложила руки спереди, тряхнула волосами, перекидывая их за спину, и выпрямилась. Подарок должен сиять.

Ул-хас ввалился в комнату, еле держась на ногах. От него несло так, что Камайя задержала дыхание, с трудом справляясь с собой, но тут же улыбнулась ещё шире. Бутрым не заметил её. Он прошёл к кровати и тяжело сел на неё, потом лёг, с трудом забросив ноги в сапогах на покрывало. Камайя стояла, и с каждым мгновением улыбку становилось всё сложнее удержать на лице.

- Э-э-э… Ты… Радуй меня, - хрипло пробормотал Бутрым, тыкая в неё пальцем.

Заметил. Чёрт бы его побрал прямо тут. Камайя скользнула к нему, стянула сапоги и поставила их на пол у кровати, потом нагнулась, чтобы развязать халат. На груди было большое жирное пятно. Не смотреть… Не думать. Побережье Арная, шелест травы на каменистых обрывах, солёное дыхание моря… Ароматный венок на волосах и дорогой ачте, который пахнет лепестками яблони.

Великий Ул-хас всхрапнул, и она остановилась, откидывая полу, чтобы добраться до внутренних завязок.

- Ул-хас Бутрым, проснись, - позвала она, теребя его двумя пальцами за борт халата. - Как же радовать тебя, когда ты… спишь?

Его рука безвольно упала, свешиваясь с кровати, и Камайя сжала кулаки. Кетерма! Пьяный кретин!

Она развязала и распахнула халат и рубаху, благодаря спасительный полумрак, потом дернула за верёвочку штанов и отшатнулась. Нет. Нет. Пусть спит. Пусть спит. У всего есть предел, и она достигла своего.

Камайя схватила плащ, одновременно накидывая на Ул-хаса тяжелое покрывало. Надо уговорить его помыться, иначе она не сможет. Нет. Как же его жёны… Это какой-то кошмар.

Она свернулась в уголке, на полу, на подушках, выбрав те, которые были почище, и накрылась плащом.

Утро началось с боли в шее. Сон был рваным, и ей вспомнилось, как посреди ночи снаружи вдруг истошно заблеял баран, а потом, чуть позже, где-то вдалеке кричал петух. Она встала, разминаясь, и прошла мимо кровати, на которой храпел великий Ул-хас, повелитель Халедана. В утреннем свете его редкая косица и усы смотрелись ещё более жалко, а дряблые щёки свисали к ушам. Как же он довёл себя до такого состояния? Отец Алай был всего на несколько лет младше, и, видимо, жизнь в седле и постоянные нагрузки не давали ему одряхлеть раньше времени, но Бутрым...

- Ул-хас отпустил госпожу? - спросила служанка, стоявшая под дверью.

- Отпустил. - Камайя потёрла шею рукой и кивнула девушке. - Куда теперь?

- Пойдём, госпожа, - улыбнулась служанка. - В шатёр наложниц. Улсум Туруд желает тебя видеть.

Она провела Камайю по коридору, потом по переходу с открытыми арочными окнами и вывела в огромный двор, в котором стояли три шатра.

- Смотри, госпожа, - сказала она, показывая глазами на шатры. - Синий принадлежит хасум Йерин, в сером - служанки, а ты теперь в том, узорчатом.

- И много там нас? - спросила Камайя, кусая губу. - И где Улхасум Гатэ?

- Ты третья. Улхасум Гатэ