Улица Венеалме (СИ) - Иолич Ася

Ася Иолич

Аяна из Золотой долины. 7. Улица Венеалме

1. Новый день встаёт над миром

Занавеска хлопала, легкими взмахами полупрозрачной ладони прощаясь с тёплым, солнечным утром.

– Гели, я больше не могу, – сказала Аяна, ложась ничком на пол, прямо на коврик перед большой кроватью с балдахином, под светлый потолок, расписанный нежными цветами.

Это было невыносимо. Невыносимо. Это было ещё хуже, чем идти к Конде, не зная, жив ли он. Тогда это обжигало душу, и Аяна останавливала себя, но сейчас это бушевало ещё и по всему телу. Он был жив, и он нашёлся, но уехал снова, и это терзало. Невыносимо.

– Аяна, да что с тобой такое?

Аяна лежала и плакала прямо в пыльный ковёр, ощущая, как его жесткая шерсть натирает ей лоб и нос, и Гелиэр наконец позвонила в колокольчик.

– Вот, – послышалось через какое-то время от двери.

– На, выпей, – сказала Гелиэр, приседая на корточки рядом с ней.

Аяна приподнялась на одной руке. Каприфоль, густая, коричневая, мерзко сладковатая, пахучая, скользнула по языку.

– Что с тобой, Аяна?

Стакан легко стукнул по доскам пола, Аяна перевернулась на спину и уставилась в потолок.

– Мои друзья уехали. Они отвлекали меня от мыслей. Теперь мысли снова со мной, и мне тяжело.

– Может, я тебя отвлеку?

– Меня ничто не отвлекает, Гели. Ни книги, ни шитьё камзола, ни эти, – махнула она рукой на вышивку, – создания.

Гелиэр помолчала, обхватив колени, опустив густые чёрные ресницы, затеняя голубые глаза.

– Я тоже не могу отвлечься. Я постоянно думаю... Думаю...

Аяна схватила её за запястья.

– Нам надо остановиться, – сказала она, укладывая Гелиэр рядом с собой на ковёр. – Нам надо остановиться, иначе мы сойдём с ума.

– Это теперь всегда будет так? – жалобно спросила Гелиэр, разглядывая штукатурку и оправляя фиолетово-синий подол домашнего платья.

– Осталось всего два дня. Два дня. Ты выйдешь замуж, Гели. Мы пережили это ожидание, и ничего не случилось. Даже твой отец не стал уезжать в эйнот. Всё так гладко, что я прямо диву даюсь. Нас ни разу не заметили в бухте, и Анвер, который приехал с голубыми волосами под плащом и оставил лужи голубой воды в купальне, не вызвал вопросов.

– Так чего же ты так волнуешься?

Снова на один этаж с Айлери, в дом, где всем распоряжается кир Орман, без Конды, без возможности уехать к Кимату вечером или поговорить с Чамэ или Анкэ. Аяна моргала, лёжа на ковре и глядя в потолок, светлый, ровный, высокий, ощущая лежащую рядом Гелиэр, слушая её дыхание и чувствуя запах её сияющих гладких волос, распущенных, трижды за утро очень, очень тщательно расчёсанных.

Конда, где же ты? Где легкокрылый "Эйдемас", густо увешанный парусами, чем-то похожий на узкую, вёрткую улочку Ордалла, окрылённую неимоверным множеством парящих на ветру простыней на натянутых между домами верёвках?

– Может, я причешу тебя?

– Только не это! Пожалуйста! – прошептала Гелиэр, умоляюще сводя брови. – Только не опять!

Берега души омывали волны тревоги, каждая выше и холоднее предыдущей. Конда не вернулся. Что если режущий волны копэ "Эйдемас" слишком круто поймал ветер, и тот окунул его гирлянды парусов в волны холодного моря, рассыпая с палубы бочки, развевая по ветру канаты, гремя раскручивающейся с ворота цепью якоря?

Аяна вскочила.

Балясины, бокастые, светлые, ударами участившегося сердца провожали её вниз по лестнице, повторяясь над светлыми ступенями, белея, как костяшки беспокойно стиснутых кулаков.

– Это четвёртый стакан каприфоли, – сказала Саорин задумчиво. – Что ты собираешься с ними делать?

– С кем? – отрешённо промямлила Аяна, допивая последние капли омерзительно вонючего тёмно-коричневого настоя.

– С котами, которые придут по твою душу, как только ты въедешь в кварталы города.

– Не знаю. Дома я тискала Шоша и успокаивалась.

– С таким количеством каприфоли ты успокоишься ещё раньше, чем выйдешь из дому.

Они замолчали, глядя наверх, в окно, где Лерт усердно наполнял водой маленький неглубокий прудик.

– Теперь можно поселить там пару красногорлых лягушек, – сказала Саорин, подпирая щёку ладонью. – Они, во всяком случае, не такие требовательные, как мирабилии.

Аяна уронила голову на стол.

– Ну чего ты, Аяна? – жалобно повернулась к ней Саорин. – Не кисни, как забытое молоко, а то и я закисну!

Аяна упёрлась лбом в стол. Она не кисла. Она тихо горела.

– Ты что... Куда? – изумилась Саорин, глядя, как Аяна заливает горсть измельчённой каприфоли стаканом кипятка.

– Хочу ничего не чувствовать, – сказала Аяна твёрдо. – Как поддельная девушка из витрины.

– Смотри, осторожнее. А то завтра будешь, как снулая рыба. А тебе нужно будет отмыть до блеска свою кирью, – улыбнулась Саорин.

Ташта весело преступал по мостовой, потом поднялся в рысь, и Аяна отрешённо сидела на нём, почёсывая поддельную бороду, в новом тускло-красном камзоле.

– Сегодня будут занятия? – спросил Бертеле, шатая языком нижний клык, готовый выпасть. – Ого! Анвер, что с тобой? Ты пил? У тебя глаза мутные.

– Нет, – сказала Аяна. – Это каприфоль. Приходи, да. Сегодня будем писать под начитку.

– Не-е-ет...

– Да, дружище. Да.

Она шла к лавке Иллиры, медленно плывя среди своих мыслей, растворённых или взвешенных в настое каприфоли, который занимал всё внутреннее пространство и Анвера, и Аяны.

– …. Новый день встаёт над миром, – бубнила она, шагая туда-сюда по кухне и глядя, как Кимат пытается заткнуть щель в стене скомканной бумажкой. – Новый день...

Скрип грифелей по листам бумаги прекратился.

– Сдавайте. Все подписали?

– Лаудар не закончил! – завопил кто-то.

– Лаудар, на чём ты остановился? – подняла глаза Аяна.

– Всё, всё, – хмуро пробурчал Лаудар. – Орсеме, за своими делами следи.

Иллира, подняв бровь, смотрела, как вихрастые, кудрявые, стриженые и длинноволосые головы исчезают в дверях.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Аяна, внимательно глядя ей в лицо.

– Всю ночь прихватывало, – покачала головой Иллира. – Всё без толку пока.

– Как бы нам так устроить, чтобы ты и за мной сразу послала, – сказала Аяна, подходя поближе и беря её за руки. – Иллира, хочешь, я освобожу тебе комнату? Не придётся ходить по лестнице.

– Нет. Точно нет, и не надо снова спрашивать. Мне не настолько тяжело. Ох...

Она схватилась за поясницу и сморщилась.

– Нет, нет, – подняла она ладонь, успокаивая Аяну. – Просто в ногу отдаётся. Как твоя мама выдержала столько детей?

– У неё ноги болят, – вздохнула Аяна, присаживаясь за стол, хватая Кимата на колени и и перебирая листы. – И три зуба испортились совсем. И голова болит на погоду. Моя сестра вообще к концу еле передвигалась. Я как-то прижалась к её животу, так Ленар меня оттуда так пнул, что аж в ушах зазвенело. У тебя всё готово? Точно? Может, ещё раз проверим? Пелёнки...

– Ты меня раздражаешь. Уйди с глаз моих, – пробурчала Иллира. – Быстро.

– А меня ничто не раздражает... – задумчиво сказала Аяна, чувствуя, как безбрежное море каприфоли качает её на своих золотистых волнах.

– У-у-у! – прошипела Иллира.

Аяна с восторженным Киматом под мышкой опасливо выскользнула из-за стола, шмыгнула в комнату и прилегла на кровать, просматривая листы.

Ишке свернулся прямо на разбросанных листах, и Аяна, открыв глаза, спросонья не сразу сообразила, почему от него по покрывалу расползаются строчки букв.

– Ах ты балбесина! – тихо воскликнула она, глядя на тёмную макушку Кимата, который так и заснул рядом с ней.

Ишке потянулся, хрустя бумагой. Она тихонько вытаскивала из-под него слегка помятые листы, а кот лишь прищурил зелёный глаз, устраиваясь поудобнее.

– Ладно. – Она зевнула и посмотрела на светлеющее небо. – Спите уж. Нет покоя в моей постели.