ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА - Александр Шелудяков

Из общежития-барака Югана снова направилась к Геннадию Яковлевичу.

– Ну, что у тебя, Югана, случилось?

– Ты, Якорь, – сказала она, когда села в кресло и закурила трубку, – выкидывай из Улангая бешеных людей. Черного с мышьим лицом и рыжего с вороньим носом. И лысого с мордой зайца. Гони их из Улангая. Человека, у которого нет двух пальцев на левой руке, и парня со следом ножа на щеке оставлять можно. Они маленько ошибались.

– Югана, ты слишком сурова… – опешил начальник нефтеразведки. – Мы их перевоспитаем…

– Нет, Якорь, женщины из племени Кедра не давали жизнь уродам и хилым. Мужчины тоже знали: от больного самца не бывает сильных детей. Югана не хочет, чтобы эти мужчины брали в жены улангаевских девушек и плодили жадных, вороватых людей.

Не так-то легко было убедить Геннадию Яковлевичу старуху:

– Югана, если медведя можно приручить и сделать беззлобным, то…

– Хорошо, Якорь, нож Юганы никого не тронет, но ты, начальник, обещай выгнать плохих людей из Улангая.

Геннадий Яковлевич обещал старухе лично заняться бытом буровых рабочих и внимательно разобраться во всех происшествиях. Жаль только, не успел начальник нефтеразведки это сделать – производственные дела захватили его, отвлекли. Дала нефть четвертая разведочная скважина, и Геннадий Яковлевич срочно вылетел на буровую, на целую неделю покинув Улангай.

А именно в эту неделю и произошло трагическое событие, которое потрясло всех жителей деревни и круто изменило жизнь Андрея Шаманова.

Вечером, когда улангаевские бабы уже загнали коров в пригоны, а пастух расседлал коня у своего дома, по улице пронеслось артельное стадо молодняка, разворотив за деревней жердистый загон. Улица окуталась облаками пыли. Мычание и рев встревоженных коров всполошили деревню, а перепуганный молодняк сгрудился на берегу возле кузницы. Захлебывались от лая собаки.

Народ в Улангае привык к таким переполохам. Хоть и не часто, но случается, пугает скотину медведь. Бывает, за лето теряют жители деревни несколько коров и нетелей. Иногда охотникам удается, взяв собак, выследить и догнать зверя, устроившего переполох.

Этим вечером отличился дед Пивоваров. Когда мимо избы бежал перепуганный скот, схватил он ружье, выскочил на улицу. Почудился ему треск в кустарниках за огородом. Он туда. Видит, ломится мохнатый сквозь густой зароет. Вскинул старый кузнец ружьишко и стрельнул… На выстрел прибежали соседские мужики, за ними ребятишки. Как же без ребятишек такое дело обойдется…

– Я его с первой пули… Не дрыгнулся! Там, за изгородью… – хвастался старик перед мужиками, которые шли за ним по тропинке сквозь густую ботву картофеля.

Вот где было хохоту… Угробил дед Пивоваров вместо медведя своего черного мохнорылого двухгодовалого бычка. Ну и досталось ему от старухи…

А еще у деда Пивоварова на печке разорвало четырехведерный багун с брагой, лопнули два верхних обруча и вырвало крышку с плотно забитой деревянной пробкой. Залило печь, бежали ручейки на пол, стелились в лужу по крашеному полу. В избе пахло кислым хмелем, перебродившими дрожжами и сладковатым вином.

– Ох ты, проклятущий, добра-то спогубил эвон сколь! Ведро сахару забухала… – ругала бабка своего старика. – Руки у тебя, чай, не выболели, заткнул пробку да еще с тряпкой. Дух-то сперся там и забродил…

– Ладно бормотать, – прикрикнул старик, – собери в таз, борову на приправу пойдет…

Был каким-то заколдованным этот вечер…

Андрониха в пригоне почистила. Оденье, старое сено, на подстилку корове кинула, и в это время задурил скот, по улице лавиной попер. Перепугалась старуха, кинулась бежать к избе и напоролась ногой на брошенные вилы. Подняла Андрониха такой визг, что поросенок из-под ножа. Даже соседские собаки взвывать начали.

Не успел освежевать дед Пивоваров своего бычка, не успел он набить на лагун новые обручи, не успела еще бабка Андрониха перевязать пораненную ногу и не успели эти новости донести к Соне в магазин, как примчался в Улангай на мотолодке из соседней деревни Чвор молодой рыбак Трифон Симкин. И едва заглушил мотор, рысью стал подниматься на крутой берег к больнице. Замок на дверях. Тогда он перебежал дорогу и постучался в окно к Лене.

– Доктор, скорейча!.. – выпалил Трифон, даже не поздоровавшись.

– Что у вас? – спросила Лена.

– Левка, сын учительницы… Смастерил, значит, себе поджигу… Стрелял в своем огороде. Разорвало у него в руке самоделку. Лежит дома. Когда я поехал, он уже и стонать не мог…

В полночь Лена отправила раненого мальчика в райбольницу с Ниной Павловной. Увез их все тот же проворный, заботливый рыбак Трифон Симкин…

На обратном пути, километрах в четырех от Улангая, заглох мотор. Пожилой остяк, проклиная лодку со старым трехсильным мотором, крутил рукоятку. Но мотор, видать, отслужил свое – даже вспышки не давал.

– Язва!.. – посматривая на доктора, ворчал старик. – Поршень кольца совсем сожрал… Пенсин не сосет…

– Ничего, дедушка, рассвет уже скоро. Недалеко тут… Я берегом по тропинке пойду… Плыви обратно в Чвор, – утешила старика Лена и сошла на песчаную отмель.

– Язва, самосплавом пойду в Чвор. Плохо совсем.

Доктор сердиться будет…

– Что вы, – приветливо сказала Лена. – Полезно мне будет прогуляться.

Брезжил рассвет. Лена прошла не больше километра, когда почувствовала, что натерла ногу. Она спустилась к воде, зачерпнула пригоршней, напилась. Потом села на выброшенное водой бревно переобуться. В левый сапог положила травы, обулась, попробовала пройтись. Нога сидела плотно в растоптанном сапоге. Пора бы и в путь, но Лена не торопилась. Ей хотелось посидеть немного у воды, послушать баюкающий плеск волн, насладиться ночной тишиной. После тревожной и бессонной ночи хорошо отдохнуть у реки.

Плавилась рыба в заводи. Лена, приглядевшись, заметила цепочку поплавков рыбачьей сети. Подумала она, что богатый улов получит рыбак – вон как играет и всплескивает язь…

Начинал просыпаться прибрежный лес. «Куль-куль-курлы», – заливались ранние кулички. Отощавшие дрозды прилетели на берег выискивать выброшенных волнами червей и букашек.

Лена любовалась пробуждающейся рекой и думала о том, что Нина Павловна сейчас уже плывет по Оби, а рыбак выжимает из мотора всю скорость, на которую только способен лодочный мотор. Через два-три часа мальчик будет в надежных руках… Ее радовало, что они пришли на помощь вовремя.

Неожиданно набежал легкий ветер, пошла плясать рябь по воде. Зашелестела листва прибрежных осин и берез, зашипели кедры, цедя сквозь хвойные лапы свежую утреннюю прохладку.

Лена думала об Андрее, о том, как она придет тихонько к дому, как достанет ключ под ступенькой крыльца и тихо откроет дверь. Она представила себе удивленного Андрея. Увидев ее рядом, он обязательно спросит…

Вот-вот должно взойти солнце. Оно раскинуло над горизонтом ярко-багровые радуги, похожие на отсветы большого подземного костра.

Лена посмотрела вдоль берега. Большой ворон уселся на пень, выброшенный половодьем, и клевал подобранную у воды снулую рыбину. Вдруг он каркнул тревожно, схватил рыбину и, тяжело махая крыльями, улетел в тальники за мыс. Лена улыбнулась, проводив встревоженную птицу.

– Ишь ты, глупый, раскаркался. Не трону я тебя… – сказала она.

За ее спиной внезапно затрещал старый сухой плавник. Лена вздрогнула, оглянулась. Вскочила на ноги. К ней подходил небритый и какой-то помятый весь человек. Колени его заправленных в сапоги брюк были вымазаны свежей глиной.

– Что, сучка, торчишь тут?.. – прошипел незнакомец, кося глаза на яр, откуда спускался еще один, очень похожий на этого, только пошире в плечах.

– Чего вам нужно? – стараясь спрятать испуг, спросила Лена. Приглядевшись, она узнала в первом Левака из улангаевского общежития буровиков, во втором – взлохмаченном – Каткова.

Она чувствовала, что эти люди неспроста оказались здесь, что они что-то таят. Где-то в этих зарослях хранится их тайна. Мужские настороженные глаза глядели на нее дико, с озверелым испугом.

В Улангае, как и в любом таежном поселке, радостные известия или горестные разносятся от дома к дому, словно на стремительных крыльях.

– Доктора Лену убили… – передавалась из уст в уста печальная весть, и все, кто мог, бежали к больничке. Лену в деревне любили и давно уже считали своей.

Кеша Тукмаев рассказывал собравшимся, как все случилось.

Притихшая толпа ловила каждое слово рыбака:

– Перед рассветом взял я облас и поплыл режевку в заводи просмотреть. На язя ставил. Выпутываю рыбу. И вдруг утопленник… Обрезал ножом сеть, подтабанился к берегу. Гляжу, не утопленник это вовсе… Лена… Раны на теле ножевые… Нарвал травки, постелил в облас и положил ее, бедненькую… Потом пошел по берегу след искать, кто ее… Нашел то место, где сердешную спогубили… Глянул, у воды что-то поблескивает, песком замытое. Пнул ногой. Нож. Пошел в гору по следу. А там, в чащобнике, куча разного добра схоронена, лапником закидана…