Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

   — Я часто по тебе скучал; ты действительно должен вернуться вместе с нами.

   — Возможно, так оно и будет, — голос Эдгара звучал тоскливо. И, уже поворачиваясь к двери, с грустью добавил:— Я слишком много лет провёл в изгнании.

Он пошёл назад по галерее, поднялся по лестнице, которая вела мимо комнаты Рауля в его, находившуюся чуть выше. Около дверей Рауля он остановился и после недолгого раздумья отодвинул засов и вошёл. Эдгар поднёс свечу близко к лицу Рауля, тот проснулся, моргнул и поднялся на локте, инстинктивно шаря рукой в поисках меча.

   — Ты не на поле битвы, — смеясь, сказал Эдгар. — И, к счастью для меня, твой меч в дальнем углу комнаты. Проснись, это всего лишь я, Эдгар.

Рауль протёр глаза и сел.

   — О, но что ты здесь делаешь? — удивлённо спросил он.

   — Ничего. Я только что отвёл Элфрика в его комнату.

   — О бородатый варвар, неужели ты разбудил меня только для того, чтобы сообщить мне об этом?! — с негодованием воскликнул Рауль.

Эдгар присел на край его кровати.

   — Я не знаю, почему я решил зайти, — признался он. — Ты поедешь завтра с нами в О?

Рауль снова лёг и стал смотреть на Эдгара сквозь полуоткрытые глаза.

   — Все саксы много пьют, — пробормотал он, — и я думаю, что, когда друзья встречаются после долгой разлуки...

   — Если ты думаешь, что я пьян, бритый, то ошибаешься, — прервал его Эдгар. — Так ты едешь завтра в О вместе с нами? Я бы хотел, чтобы ты поехал.

Казалось, Рауль задремал, но при этих словах он открыл глаза и окончательно проснулся.

   — Да, еду. Но я и не надеялся, что ты захочешь поехать вместе со мной. Ведь тебе, наверное, есть о чём поговорить с Элфриком.

   — Конечно, — безразличным тоном ответил Эдгар. — Но я хотел бы, чтобы ты познакомился с моей сестрой и... и увидел ярла Гарольда.

Эти слова ему самому показались неуместными и неискренними. Он почувствовал боль в груди, сердце щемило. Хотелось рассказать Раулю о невыносимом грузе разочарования, вдруг свалившемся на него, но он не мог сделать этого. Он думал, что Рауль сумеет понять, как тяжело обнаружить, что тебя и твоего друга, встрече с которым ты был так рад, разделяет настоящая пропасть. Он чувствовал себя чужим для Элфрика. Элфрик рассказывал об Англии, которая казалась Эдгару ещё более далёкой, чем та, что он представлял в своих мечтах. Имена людей, которые он хранил в памяти, там были уже давно позабыты, место стариков заняли молодые. Эдгар даже подумал, что его тоже забыли. Тринадцать лет он грезил своей страной, друзьями своей молодости и верил, что вновь обретёт счастье и покой, когда его нога ступит на родную землю, а рука пожмёт руку товарища. Он никогда не думал, сколь трудно окажется общаться с таким человеком, как Элфрик. Он помнил, что тринадцать лет назад тот был его лучшим другом, и всё-таки воссоединение не принесло ничего, кроме ещё более глубокого чувства изгнания. Элфрик принадлежал уже ушедшему прошлому. А перед ним, вопрошающе глядя на него, лежал единственный его друг. Их объединяли общие воспоминания, они понимали и чувствовали друг друга. Эдгар повернулся и, загадочно улыбаясь, посмотрел на Рауля.

   — Помнишь, — сказал он, — когда весь фламандский двор приезжал сюда, Роберт Фризский пытался зарезать Вильяма Мулине?

Рауль засмеялся:

   — А, это когда ты вылил на нашего почётного гостя кувшин воды, чтобы он протрезвел? Конечно, помню. А почему ты спрашиваешь?

   — Так просто, — немного помолчав, ответил Эдгар. — А что касается кувшина воды, то это всё придумал Гилберт. Его случайно опрокинули, и если Роберт весь промок, то это случилось только по его вине, а не по моей. И кстати, на следующий день он сам в этом признался.

   — Пусть будет, как ты хочешь, — сонным голосом пробормотал Рауль. — Я бы хотел, чтобы ты поскорее отправлялся спать. Сначала ты заявляешь мне, что проводил Элфрика в его комнату, потом спрашиваешь, поеду ли я завтра в О, а теперь тебе вдруг срочно потребовалось узнать, помню ли я шутку десятилетней давности. Неужели ты меня для этого разбудил?

   — Нет, но я не хотел спать, — сказал Эдгар. — И...

   — И ты решил, что я тоже не должен спать. Спасибо тебе, саксонец.

Эдгар встал.

   — Элфрик надеется, что герцога Вильгельма удастся уговорить отпустить меня, — как бы не придавая особого значения этой фразе, сказал он. — Как ты думаешь?

   — Нет, — ответил Рауль, — потому что я буду умолять его не отпускать тебя. — Рауль снова приподнялся на локте. — Эдгар, ты не можешь вот так бросить нас! Неужели Элфрик смог вычеркнуть из твоего сердца всех нас: Фиц-Осберна, Гилберта, Нила, меня?

Эдгар какое-то время молчал, потом посмотрел Раулю прямо в глаза и тихо сказал:

   — Я думаю, что сейчас у меня остался только одни друг: это ты. Поэтому тебе не следовало задавать подобных вопросов.

За этими словами лежало всё, что он хотел сказать. Друг поймёт его — и Эдгар не стал продолжать.

Воцарилось молчание, а потом Рауль проворчал:

   — Но если ты, Эдгар, и дальше не будешь давать мне спать, то потеряешь ещё одного друга. Это точно!

Казалось, мрачная тень испарилась: друг всё понял правильно. Эдгар усмехнулся и вышел. Даже брань друга успокаивала его.

А вот Рауль ещё долго не мог заснуть после того, как Эдгар ушёл. Он лежал и наблюдал за лунным бликом, пересекающим его кровать.

   — О Вильгельм, мой господин, — прошептал он Лучше бы ты не забирал Эдгара из Англии, потому что, мне кажется, ты сломал ему жизнь.

Утром все ночные переживания показались Эдгару абсурдными. И хотя он проснулся с чувством вины перед Элфриком, но через день-два, надеялся он, их прежние отношения восстановятся, а сейчас его сердце переполняла такая радость, какой он не испытывал с детства. Его сестра и ярл Гарольд находились так близко, что на дорогу ушёл бы один день. Он разволновался, как только узнал, что герцог не собирается отправляться к путь до обеда, и ему было очень трудно объяснить, что не было никаких причин торопиться в О.

   — Даже если всё останется, как есть, мы всё равно приедем в О раньше ярла, — убеждал Эдгара Фиц-Осберн. — Сам подумай! Если наши посланники уже сегодня утром приехали к графу Гюи, то граф должен отправить гонцов в Верейн, чтобы Гарольда освободили. Я буду сильно удивлён, если он прибудет в О раньше завтрашнего вечера.

Эдгар остановил его:

   — Подожди, Вильям! А что, если граф Гюи не захочет освободить Гарольда?

Фиц-Осберн рассмеялся:

   — Ну, тогда придётся напасть на Понтье! Успокойся, он не такой уж дурак.

   — А какое послание отправил герцог? — с волнением в голосе спросил Эдгар.

   — Послание совсем короткое, — ответил Фиц-Осберн. — Он потребовал у Гюи освободить твоего графа sur peine de cors et d’avoir[19].

Эдгар нахмурился:

   — Да уж, короткое, ничего не скажешь... Напасть на Понтье... Но почему он так озабочен судьбой Гарольда? Здесь есть что-то, чего я не могу понять. Какая-то опасность. Вильям, скажи мне честно, как другу, герцог ничего не замышляет против ярда Гарольда?

   — Ничего, — быстро ответил Фиц-Осберн. — Насколько я знаю, Гарольду ничто не угрожает, а я всё-таки сенешаль, и не такой уж глупый, как мне кажется.

Как раз перед обедом приехал Улноф, сын Годвина, в сопровождении нескольких своих слуг. Элфрик наблюдал за его приездом из окна галереи и, вдруг расхохотавшись, подозвал Эдгара:

   — Вот так явление! Видал ли ты когда-нибудь подобную милашку? Кто это? Как только тебе могут нравиться эти норманны!

Эдгар выглянул в окно. В это время Улноф спрыгнул с коня на землю и стряхивал несуществующую грязь со своего длинного красного плаща.

   — Это вовсе не норманн, — с мрачноватым удовлетворением ответил Эдгар. — Это не кто иной, как Улноф, сын Годвина, друг мой. Давай спустимся и поприветствуем его.

   — Улноф? Вот этот попугай? — в изумлении воскликнул Элфрик. Он пошёл вниз за Эдгаром, не в силах подобрать слов, чтобы выразить своё глубочайшее отвращение.

В тот момент, когда они миновали последние ступени винтовой лестницы, Улноф вошёл через парадный вход. Элфрик заметил, что его пурпурно-красный плащ оторочен зелёным кантом и на одном плече схвачен золотой брошью с изумрудами. Из-под плаща была видна длинная туника жёлтого цвета, украшенная орнаментом из зелёных пятилистников на белом фоне. От Улнофа сильно пахло мускусом, и, кроме всего прочего, его руки украшало множество колец и браслетов. В знак приветствия он поднял свою белую ухоженную руку и на нормандском языке сказал:

   — Я примчался, как только узнал. Итак, Гарольда захватили в плен.

   — Улноф, осталось ли в твоей памяти хоть малейшее воспоминание об Элфрике Эдриксоне? — безразличным тоном спросил Эдгар и подтолкнул Элфрика немного вперёд.