Дети Гамельна. Ярчуки - Михаил Валин

Дырка оказалось сквозной – на спине выход разглядели.

— Заштопать нужно, — горестно молвил Хома и обтёр с белой кожи несколько капель крови. Хеленка кивала – её больше огорчила дырка в новой сорочке. Что ж тут скажешь, в полумёртвом состоянии есть свои преимущества. Хотя то вовсе и не повод напрасно подставляться, портить одёжу и животы.

— Ладно, пойдем, глянем, что там хозяева удумали, — сказал Хома и повёл к дверям костёла вокруг, ибо не дело приличной девушке глядеть на всякое разное, недоеденное крысами и иным зверьём.

***

Казалось, вражины попёрли отовсюду. Спереди, сзади, с боков. Даже сверху парочка сиганула. Выстрелы наёмников проредили передние ряды, но атакующих было слишком много. А заряды покончались до обидного быстро.

Сабля сломалась у рукояти. Перехваченный за ствол длинный рейтарский пистоль увяз рукоятью в чей-то проломленной голове... Капитана подсекли сзади, уронили. Сознание погасло не сразу - успел ещё увидеть, как Збых помирал. Паршиво вышло, не обманул морок степовой...

***

— Вот он ты какой... – главный гад стоял над лежащим капитаном, внимательно разглядывал. Блестели глаза. Шевелились длинные пальцы, в которых, казалось, не было ни единой кости...

— А тебе, что за беда? – Мирослав встать не пытался. Понимал, снова уронят. Да и могут рубануть.

— Мне?  — вражина улыбался, растягивая тонкие губы. Капитан ждал, что клыки будут острые, нечеловеческие, как у характерника-казачьего вервольфа. Но нет, обычные, людские. - Никакой беды. Просто интересно было взглянуть на того, кто один раз уже побывал моим оружием. И скоро послужит ещё.

— А не пошёл бы ты козе в трещину?  — столь откровенно злить было не самым лучшим выходом. Но тянуть время, надеясь на чудо, было глупо. Чудеса происходят, если их заблаговременно готовить. А сейчас… Банда полегла вся, без остатку. Поляки, судя по стихшим крикам, тоже уже на пути к воротам.

— Забавно… Я много слышал про тебя, капитан. Ещё когда ты был всего лишь сержантом. Слышал только хорошее. О, ты верный пёс!

— Вонючая лесть должна меня восхитить?

— Ну что же, я говорю чистую правду. Ведь именно ты убил Волка, меня не обманули?

— Кого убил? – не понял капитан.

— Волка. Он известен тебе как Иржи Шварцвольф, хозяин Зимнего Виноградника. Ведь это ты застрелил эту бешеную тварь?

— Я вашего брата много поубивал, всех не упомнить уже,  — хмыкнул наёмник. —  Кому пистоль в ухо, кому ножом по горлу…

— Ты храбр, воин, называющий себя чужим именем и живущий чужую жизнь. И я благодарен тебе.

— На службу не пойду, пряником не мани!

— Ты и так служишь мне. Хоть и не знаешь об этом. Или знаешь, но боишься это признать… Фотия!

— Да?

— Он подходит?

— Вполне. В Риме поверят.

— Я и не сомневался. Всё же наш будущий победитель злобного Крысолова, не зря был лучшим сержантом лучшего капитана Ордена. Моего Ордена! И ему выпадет роль самому стать поводырем, за которым пойдут десятки и сотни! Только вести выпадет не крыс, а людей! Что куда хуже крыс!

Только сейчас, лежа на полу, залитом кровью друзей и врагов, Мирослав осознал, с кем его свела безжалостная судьба. Когда-то, очень и очень давно, человек (человек ли?) именующий себя Крысоловом, стоял у истоков создания Deus Venantium. Подробностей наёмник не знал, не того полёта он птица. Так, обрывки слухов, помноженные на тайну и поделённые на время. Чего ждать от Крысолова, капитан не знал. Но вряд ли что-то хорошее. Вон, как ведьма щерится! Да и сам флейтист смотрит на лежащего, как на жабу, колесом расплющенную.

***

— Может, оно нам и не надо? – прошептал Хома, осторожно заглядывая за колдунские спины.

— Мм-мы! – запротестовала панночка, привставая на цыпочки.

Действительно, всё ж было любопытно, отчего столько неудобств пришлось претерпеть и что ценного заработано нынешней ночной победой?

Стояла молчаливая ведьма, рядом с ней зализывал раны какой-то встрепанный оборотень. Лежал на влажно блестящих головешках полуживой боец-человек, прижимал к груди окровавленные руки, смотрел мутным от боли взглядом. Высился над ним гордый Бледный, тыкал пальцем-червяком в лицо жертвы:

… — Рим требует нашей заботы. Кто, если не ты? И не страшись. Умрешь быстро. А потом оживешь. И будешь жить еще долго. Ну а если все сделаешь, как велено, то почти вечно.

— Не будет такого, — прохрипел раненый. – Я под защитой.

Хома из этой чепухи ничего не понял, но казацкий опыт подсказывал, что лучше отойти подальше. Этакие разговоры, они ведь сугубо для ушей мудрого атаманства и иных всезнающих упырей. Но Хеленка распахнула очи, всматривалась в разбитую рожу раненого. Тоже нашла героя-лыцаря! Хома потянул дивчину за локоть – отож, сдвинь эту мелкую – вросла как курганный каменный идол.

… — Защита? У тебя? – усмехался Бледный. – Вас, дешёвых и жадных слуг, у Рима тысячи. Сотлеешь здесь и забудут. Уже забыли. И ты это знаешь… Или ты говоришь про защиту той, что наигравшись, забыла само твое имя?

Лежащий не ответил - лишь дотянулся до пистолета, валявшегося возле обезглавленного наёмника. Победители молча наблюдали, как раненый пытается извлечь шомпол – размозжённые пальцы не слушались, лишь мазали оружие липким. Упорный недобиток стиснул головку шомпола зубами, потянул. Нашарил на поясе пороховницу…

Э, да он и до рассвета не успеет ствол снарядить. Вот отчего упорного человека мучить? Взялись, так уж и доделывайте. Хоме захотелось поскорее уйти…

— Завершай дело, Крысолов, — молвила ведьма, глядя, как трясущиеся руки раненого сеют в кровь зёрна пороха. – Пусть уйдет без мучений.

— Согласен, — в руке у Бледного сверкнул кинжал с длинным узким лезвием. – Куда лучше, дабы плоть не испортить?

— Кость не кроши, да и хрящи лучше сберечь, ну лицо не трогайте. С лицом мороки всегда много, а нам же похожий нужен, — пояснила Фиотия. – Эй, казаче, лучше ты сотвори человеку последнее одолженье.

— Чего я-то?! – забубнил Хома. – То до гайдукства вообще отношенья не имеет.

— У тебя рука верная, — хмуро напомнила ведьма. – Без боли чтоб, и тело не подпортить.

— Да что ж тут за тело? Сами гляньте – куда уж его измочалили. Иных, что ли мало? – упирался Хома, указывая на разбросанные между горелых балок трупы. Засевшие в костёле хлопцы оказались справными вояками, и полегли сам-пять, а то и поболее. Оттого и рубили их уцелевшие в капусту, злобу вымещая.

Раненый, словно не о нём говорили, сосредоточенно заряжал своё оружие. К утру и пулю закатит, а как же.

— Иди, да делай, — скомандовала ведьма, пихая в спину.

Чувствуя, как поджимает удушье, Хома потянул из ножен ятаган. Хоть острый, и то добро. Казак нагнулся к обречённому:

— Ты уж, брат, извиняй, куда нам деваться. Молитву бы сотворил, что ли…

Вместо того чтобы прилично помолиться перед скорой смертью, раненый оскалился нехорошо и двумя руками навёл пистоль. Смотреть в дуло, пусть и неснаряженного, но всё равно оружия, невольному палачу не особо хотелось.

— Что ж без пули-то, — неловко указал Хома. – Ложи пистоль, а то усы мне подпалишь.

Упорен оказался побеждённый, до конца на своём стоял. Лицом не дрогнув, нажал «собачку». Почти в упор пыхнуло холостым зарядом…

Морду Хома благоразумно прикрыл рукавом, но что-то ожгло порядком. Да и не ожгло, а прям во всю и жгло!

— А, бисов сын! Да подпалил же!

Свитка, пропитанная на груди не успевшей высохнуть горилкой, занялась голубоватым пламенем. Хома подскочил, хлопая по себе свободной рукой, закрутился и столкнулся с шарахнувшееся ведьмой. Фиотия взвыла неистово, выставляя руки, да поздно – несколько искры прыгнули на нее, разбежались веселой яркой стайкой по груди и плечам…

Хома, лупя по груди рукою, выпучил глаза и попятился. Ведьма, на которую и попало-то всего ничего, с воем, в котором (дивное дело!) слышалось явное торжество, кружилась на месте. Она горела, но горела вовсе и странно для приличного человека: вроде изнутри зажглась, словно в самое плоти её разом раздулись древние угли, невесть сколько веков тлевшие под человечьей кожей. Ширилось под одеждой багряное марево, вот уж и на живот перешло…

Взвизгнула панночка.

— Тикаем, ой, тикаем… — прохрипел Хома, дотушивая последние огонёчки и пятясь к дверям.

Разумный вовкулака уже метнулся к окну.

— Сестра! – Бледный топтался на месте, не зная бежать или кидаться к кружащейся на месте ведьме.

Завыла вовсе нечеловечьи Фиотия. И тут в первый раз полыхнуло. Вырвался из ведьмы пылающий круг, высветил нутро костёла, с изумленьем глянули на то безумное разноцветное сияние мёртвые глаза крыс, людей и вовкулаков. Хома зажмурился, немедля запнулся за доски на полу, бухнулся и пополз к двери на карачках. Твёрдая рука Хеленки уцепила за ворот — мигом вывалились на ступени. Тут догнала вторая волна цветного огня, так поддала в поясницу, что летели по воздуху шагов двадцать, пока не грянулись на склон…