Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ХУЦИНЬ
Чтоб накопить истому грустную,Я выхожу в ночную синь,Вдали заслыша неискуснуюИ безутешную хуцинь.
Простая скрипка деревяннаяИ варварский ее смычок —Но это боль почти желанная,Свисток разлуки и дымок.
И больше: грусть начальной осени.Сверчки, и кудри хризантем,И листопад, и в смутной просиниХолма сиреневатый шлем.
Кто дальний, на плечо округлоеХуцинь послушную склоня,Рукою хрупкою и смуглоюВолнует скрипку — и меня?
Так сердце легкое изменится:Я слез невидимых напьюсьИ с музой, благодарной пленницей,Чужой печалью поделюсь.
10 августа 1943ВИД НА ПЕКИН ИЗ БИ-ЮНЬ-СЫ
Стою, как путник давний и бездомный,У мраморного белого столба,И город подо мной лежит огромный,Как целый мир, как море, как судьба.
Так высоко стою, так величавоВознесся храм Лазурных Облаков,Так высоко, что умолкает славаИ только ветра слышен вечный зов.
О, если бы, прервав полет невольный,Сюда прийти, как голубь в свой ковчег,Впервые под сосною белоствольнойВздохнуть и упокоиться навек!
Да, если бы, как трепетная птица,Здесь обрести прибежище в грозу,Так спрятаться, врасти и притаиться,Чтоб смерть забыла — и прошла внизу!
Я тих, но быть могу еще неслышней.Я дело сделал. Я ненужный мавр.О как я рад, как счастлив я, Всевышний,Что нет хоть здесь ни лавров, ни литавр!
27 июля 1943В ШАНЬХАЙГУАНЕ
Поднявшись на стены у «Первой Заставы Вселенной»,Оттуда смотреть на прекрасные дымные горы,На город, умолкший внизу, на поселок застенный,На эти раздвинутые далеко кругозоры!
Зубчатые стены побиты в бесчисленных войнах,Тяжелые своды осели, близки к разрушенью.Но осликов кротких отрада — меж вязов спокойныхВ полуденный зной отдыхать под зубчатою тенью.
На западном небе резка Барабанная Башня,Где мудрый Вэньчан восседает под сумрачной аркой.Студент, чтобы стать на экзамене трудном бесстрашней,Там свечи приносит душистые жертвой неяркой.
А вечером, в уединенном углу ресторана,Сквозь приторный голос ловить отдаленную скрипкуИ снова в безумие падать, и жаждать обмана,И гордое счастье свое отдавать за улыбку.
Я, как собиратель камней дорогих и жемчужин,Что прячет их нежно в резные ларцы и шкатулки:И каждый прохожий мне дорог, и каждый мне нужен,И память хранит вечера, города, переулки.
О жадное сердце, о неутолимое море,Несытая бездна, ужель тебе мало и света,И счастья, и знанья, и зла, и бесценного горя —О, что ты ответишь и чем ты заплатишь за это?
23 августа 1943СЯНТАНЬЧЭН
В Сянтаньчэн рано — на рассвете —Отдыхать ходят облака.В Сянтаньчэн улетает ветер,В Сянтаньчэн тянется река.
Сянтаньчэн — за холмом прохладным:Днем туда голуби летят,А потом фениксом наряднымВ Сянтаньчэн прячется закат.
В Сянтаньчэн просятся улыбки,В Сянтаньчэн сходятся мечты.Про него всхлипывают скрипки,На него молятся цветы.
А когда бархатное знамяТишины ляжет на холмы,Я спешу, окрыленный снами,В Сянтаньчэн из моей тюрьмы.
По одной, радостной, дороге —В Сянтаньчэн, в мир и тишину!К моему счастью-недотроге,Верно, путь не заказан сну?
А когда возвращаюсь раноВ мой глухой ежедневный плен,Вновь ползут встречные туманыОтдыхать — снова в Сянтаньчэн.
11 октября 1948ПОСЛЕДНИЙ ЛОТОС
В начале сентября.От зноя отдыхая,Вечерняя заряГорит в садах Бэйхая.
Прозрачны и чистыСиреневые дали.Надменные цветы,Цветы уже увяли.
Торжественная тишьНад мертвыми стеблями.Последний лотос лишьОдин воздет, как знамя.
Стой. И не бойся ран.Стой, гордый и отвесный,Как древний великан,Держащий круг небесный!
Так некогда и мы —Но побеждали зимы,И на ветру зимыМы таяли, как дымы.
Мы были, как орлы,И в синеву любилиБежать от сонной мглы,От пешеходной пыли.
Быстрее южных льдинПроголубели годы,И я стою один,Последний бард свободы.
10 сентября 1943СОЧЕЛЬНИК
Так по закону выходит причин и последствий:Стал я безродным, какое же мне Рождество?Но почему-то в сочельник, как некогда в детстве,Сердце взлетает и ждет неизвестно чего.
Думал, что вот, равнодушный и томно-усталый,Жизнь искалечу, эффектно, расчетливо комкая.Вышло иное: узлы и свистки, и вокзалы —Жизнь, как у всех, — небольшая, незлая, негромкая.
Если бы снова в страну продолжительной ночи,Ту, где сейчас, пред рожденьем короткого дня,Может быть, смотрят твои дальнозоркие очи,На фотографии видя живого меня!
Я подойду и скажу тебе ласково: «Мама,Хочешь, со мной поделись предрассветною скукою.Или позволь мне, я „Тристиями“ Мандельштама,Глухо скандируя, сердце твое убаюкаю».
Многие ночи не спишь ты от серой тревогиИ повторяешь, вседневно, всенощно скорбя:Как я могла не окликнуть, не стать на пороге,Как я могла оторваться сама от себя?
Я пойду и скажу тебе… Ночь не услышит,Ночь поседела, состарилась, скоро скончается.Кто же услышит? За окнами ветер колышетВечнозеленые ветки, и ветки качаются.
14 декабря 1945РОССИЯ
Живу тревогами своимиО бедном сердце, о семье,А ты, Россия, только имя,Придуманное бытие.
Шесть букв, не вовсе позабытых,И почему бы не забытьТу из Америк неоткрытых,Куда не мне, не мне доплыть?
О да, ты — заспанное слово,А столько слов нужней, звончей:Как звуки языка чужого,Как скрипки ветреных ночей.
Зачем же смутною любовьюЯ создаю тебя? Вот-вотВскипят сухие буквы кровью,И давний призрак оживет.
Ужели в красоте раскосой,В обетованьях смуглых телГолубоглазой, светлокосойОдной России я хотел?
19 ноября 2+55ЗАБЛУДИВШИЙСЯ АРГОНАВТ
Мне в подарок приносит времяСтолько книг, и мыслей, и встреч,Но еще легковесно бремяДля моих неуставших плеч.
Я широк, как морское лоно:Все объемля и все любя,Все заветы и все знамена,Целый мир вбираю в себя.
Но когда бы ведать, что с детстваЯ Китаю был обручен,Что для этого и наследства,И семьи, и дома лишен, —
Я б родился в городе южном —В Баошане или Чэнду —В именитом, степенном, дружном,Многодетном старом роду.
Мне мой дед, бакалавр ученый,Дал бы имя Свирель Луны,Или строже: Утес Дракона,Или тише: Луч Тишины.
Под горячим солнцем смуглея,Потемнело б мое лицо,И серебряное на шееВсе рельефней было б кольцо.
И, как рыбки в узких бассейнахПод шатрами ярких кустов,Я бы вырос в сетях затейныхИероглифов и стихов.
Лет пятнадцати, вероятно,По священной воле отца,Я б женился на неопрятной,Но богатой дочке купца.
Так, не зная, что мир мой тесенЯ старел бы, важен и сыт,Без раздумчивых русских песенОт которых сердце горит.
А теперь, словно голос долга,Голос дома поет во мне,Если вольное слово «Волга»На эфирной плывет волне.
Оттого, что при всей нагрузкеВер, девизов, стягов и правд,Я — до костного мозга русскийЗаблудившийся аргонавт.
29 июня 1947ЮЖНЫЙ ВЕТЕР