Языки Пао. (Сборник) - Джек Вэнс

— Все идет хорошо. Я завершил четвертую курсовую работу, а мое последнее эссе на вольную тему заинтересовало ректора.

— И какова его тема?

— Исследование семантики паонитского ключевого слова «настоящее» в характерном для Брейкнесса образе мышления.

— Ты считаешь, что способен анализировать образ мысли Брейкнесса? — резко спросил Палафокс.

Беран удивился его неодобрению, но не сдавал позиций.

— Я уже не паонит и еще не человек Брейкнесса — я где-то посередке. Со стороны мне легче анализировать и сравнивать особенности Пао и Брейкнесса.

— Может, тебе это сделать легче, чем, скажем, мне?

— У меня не было причин думать подобным образом, — осторожно ответил Беран.

Палафокс посмотрел на него и неожиданно рассмеялся.

— Я затребую твое эссе и внимательно с ним ознакомлюсь. Ты уже думал, что станет основным направлением твоей научной деятельности?

Беран задумчиво покачал головой.

— Здесь столько возможностей. Сейчас, например, меня увлекла история человечества, возможная общность в модели развития или, наоборот, отсутствие этой общности. Но мне еще очень многое неясно, хочется получить консультацию у специалистов. Может быть, после этого все прояснится.

— Кажется, на тебя произвели впечатление гипотезы Магистра Арбурссона, Теолога.

— Да, я внимательно изучал его работы.

— Разве они тебя не заинтересовали?

— Лорд Арбурссон — Магистр Брейкнесса, а я — паонит, — уклончиво ответил Беран.

Палафокс усмехнулся.

— Опять все сначала!.. Ладно, оставим это, — все еще с раздражением произнес Палафокс. — Надеюсь, твои изыскания будут успешными. — Он подозрительно посмотрел на Берана. — Последнее время ты часто бываешь на космодроме.

Беран почувствовал, что краснеет.

— Бываю.

— Думаю, тебя уже просветили, что настает время продолжить свой род?

— Это волнует всех студентов. Они постоянно говорят об этом. А сегодня в космопорте я...

— Так вот что тебя волнует! Как ее имя?

— Гитан Нецко, — чуть слышно прошептал Беран.

— Подожди меня, — сказал Палафокс и скрылся.

Вернулся он минут через двадцать и позвал Берана. Около дома стоял летательный аппарат, а внутри, сжавшись, сидела девушка.

— По нашим обычаям отец должен дать сыну знания, первую женщину и необходимые житейские советы. Можешь садиться в корабль и лететь домой с этой девушкой. Только не давай воли своей паонитской сентиментальности и склонности к мистике — они грозят разрушить твои устои. — Палафокс характерным для Брейкнесса движением вскинул руку. — Отныне я не несу ответственности за твое будущее. Пусть твоя карьера будет успешной, а сыновья здоровы и многочисленны. Пусть они будут достойны и прославят тебя среди равных. — Он церемонно склонил голову.

— Благодарю вас, — с достоинством ответил Беран и направился к кораблю.

Гитан Нецко едва посмотрела на него, и взгляд ее снова приковала великая Река Ветров. Беран молчал, пытаясь совладать с охватившим его волнением. Наконец он осторожно коснулся мягкой и прохладной руки девушки. Она повернула к нему спокойное, задумчивое лицо.

— Я не дам тебя в обиду, ведь я тоже паонит.

— Лорд Палафокс приказал подчиняться тебе, — бесстрастно ответила она.

Беран почувствовал себя несчастным. Он был растерян и подумал, что в этом, видимо, и проявляются паонитские сентиментальность и склонность к мистике.

Корабль плавно скользил по ветру, и вскоре они опустились у дома Берана. Он провел девушку в свою комнату, и какое-то время они, испытывая неловкость, молча изучали друг друга.

— Завтра я приготовлю для тебя более удобную комнату, — тихо сказал Беран.

Девушка смотрела вокруг широко открытыми глазами и вдруг опустилась на кушетку и горько заплакала — ее переполняли горе, страх и унижение. Беран присел рядом, почему-то чувствуя себя глубоко виноватым. Он говорил ей какие-то ласковые, утешительные слова, гладил ее руку, но она, казалось, ничего не ощущала. Берана потрясла глубина ее горя, раньше он ни с чем подобным не сталкивался.

Девушка стала рассказывать тихим, монотонным голосом:

— Мой отец за всю свою жизнь никому не причинил зла, он был очень хорошим человеком. Мы жили около озера Мерван в старинном доме, которому почти тысяча лет. За озером была голубая гора со сливовым садом на склоне, у ее подножия расстилались луга тысячелистника. Однажды пришли чиновники и заявили, что мы должны уехать. Отец никак не мог взять в толк, как можно уехать, оставить наш старый дом. После разговора с этими людьми он был бледен от ярости, но уезжать никуда не собирался. А потом они пришли снова... — ее голос прервался, и слезы хлынули с новой силой.

— Это пройдет, все изменится... — начал было Беран.

— Ничего не может измениться! Я знаю, что тоже скоро умру.

— Никогда так не говори! — горячо воскликнул Беран. Стараясь успокоить девушку, он целовал ее мокрые от слез щеки, глаза, гладил волосы. Но ее близость волновала, и ласки Берана становились все более пылкими. Девушка не сопротивлялась.

... Когда они проснулись, было раннее утро — небо свинцово-серое, угольно-черный склон горы, в сумраке ревела Река Ветров. Чуть помедлив, Беран заговорил:

— Ты обо мне почти ничего не знаешь — тебе неинтересно?

Гитан Нецко промолчала. Берана задело ее безразличие, и он сам стал рассказывать:

— Мне пятнадцать лет. Я родился на Пао в Эйльянре. На время мне пришлось поселиться на Брейкнессе. — Беран ждал, что девушка что-то спросит, но она глядела в узкое окно на небо. — Сейчас я учусь в Институте, — продолжал Беран. — До вчерашнего дня я не мог выбрать тему дальнейшей научной деятельности, но теперь знаю — я стану Магистром Лингвистики!

Гитан перевела на него взгляд, лишенный каких бы то ни было чувств. Глаза у нее были большие, ярко зеленые, они резко выделялись на бледном лице. Девушка была на год младше Берана, но под ее взглядом он чувствовал себя ребенком.

— О чем ты задумалась? — тихо спросил он.

Гитан пожала плечами:

— Да, в общем, ни о чем.

— Иди ко мне. — Беран склонился над ней, целуя ее губы, шею, руки. Она по-прежнему не сопротивлялась, но оставалась совершенно равнодушной. — Я тебе неприятен? — взволнованно спросил Беран.

— Как это может быть? — удивленно спросила девушка. — В условиях моего контракта сказано, что мои чувства здесь не имеют значения.

Беран резко вскочил.

— Я же объяснил тебе, что я паонит! Я — не человек Брейкнесса!