Легион обреченных - Рахим Эсенов

— Поберегите, Фюрст, свои выводы для очередного... отчета. — Мадер чуть было не сказал «доноса», но сдержался. — Хлеб и зрелища нужны всем, будь это немцы или англичане. Всех нас одинаково волнуют и Рафаэль, и Венера Милосская. Почему мы, подобно варварам, разрушаем эти ценности? Кому мешали церкви, храмы, костелы Украины, Польши? Не лучше ли, если бы они нам служили? Оглянитесь на великую историю Германии. Нибелунги, блеск и величие тевтонцев, рыцарских орденов... Вот что достойно подражания! Даль веков овеяла наше славное прошлое романтикой. На этом надо учить молодежь, немцев, всех, кто встал под наши знамена.

— А мы что делаем? — удивился Фюрст.

— Мы много говорим, но не всегда понятно, а если и понятно, то слишком прямолинейно. Это отпугивает людей. Как мы идейно вооружаем, к примеру, курсантов «лесной школы»? Кто их обучает? Пусть Ашир ответит на этот вопрос. Он человек умный, новый, глаз и ощущения у него не притупились...

Ашир вскочил с места, оправил китель. Мадер с улыбкой сделал знак рукой, чтобы он сел.

— Нам преподают уроки расово-политической теории. Обучают офицеры, унтер-офицеры. То, что говорил господин майор, для меня внове и очень интересно. Такие рассказы об истории Европы, Германии я готов слушать до утра.

Польщенный Мадер заулыбался и, обращаясь к Фюрсту, сказал:

— Я и сам знаю, как вы их обучаете. Пичкаете непонятным, казенным. Что могут дать людям, почти четверть века прожившим при Советах, наши солдафоны? Да они сами не понимают, что и как говорят курсантам. Чуть что — мордобой, карцер, концлагерь. Не тело надо насиловать, а разум.

— Что вы предлагаете? Да никак ставите крест на всю нашу систему?

— Я так и знал, что вы придете к такому умозаключению, — с издевкой произнес Мадер. — Поэтому эти мысли я уже изложил в рапорте на имя рейхсфюрера СС Гиммлера. Рапорт с его резолюцией находится на рассмотрении у гауптштурмфюрера доктора Ольцша, ведающего главным управлением СС «Тюркостштелле». Так что, оберштурмбаннфюрер, не трудитесь доносить на меня. — И он, весело блеснув стеклышками очков, оглядел всех сидящих в комнате.

Гестаповец обиженно пожал плечами, что-то пробормотал. Мадер пересел на диван, рядом с Тагановым.

— Спросите этого молодого человека, — Мадер остановил свой взгляд на Ашире, — что его больше всего волнует? Я отвечу за него: власть и деньги. Что движет его действиями? Честолюбие! Оно как рычаг в каждом человеческом поступке. Тут немец и туркмен одинаковы. Чем зажигается сердце туркмена? Удалью и вольнолюбием, свойственными лишь этим сынам пустыни. Туркмен тоскует о патриархальщине, об аламанстве — разбойничестве, когда считалось доблестью отвоевать землю, жену, пай воды, скакуна, своей кривой саблей убить врага. В этом туркмен видел достоинства джигита...

— Вы и это написали в своем рапорте? — спросил Фюрст.

— Разумеется. Мне хотелось поделиться своими мыслями об Азии и азиатах, как мы должны вести свою политику на завоеванных землях. Для этого мы обязаны знать, чем живут туркмен, узбек, киргиз... Возродив в их сердцах все былое, мы поможем им предать забвению все, что воспитывалось в них при Советах, большевиками. Следует возродить у них мечту о старых добрых временах, чувство превосходства одного рода или племени над другим. Прошлое, старина должна прорасти ностальгией. Кто сможет унять эту боль? Не большевики, а немцы, великая Германия!

— Мы плохо пока знаем Среднюю Азию, ее народы, — сокрушенно вздохнул Фюрст. — Да и где возьмешь знатоков Востока?

— Они у вас под носом. — Мадер кивнул на Таганова. — А вы расточительствуете таким материалом. Диверсантом можно послать и другого.

— Мы уже говорили об этом, — недовольно проворчал Фюрст. — Не считайте нас дураками. Знаем, что делаем.

— Большевики, захватив власть, переделали на свой лад Шиллера, Шекспира, Байрона, — не унимался Мадер, хотя прекрасно понимал, что такого, как Фюрст, не прошибешь, ему понятен лишь язык начальства. — Робин Гуд и другие литературные герои говорили и думали на сцене, как матросы Балтики, рабочие Питера или крестьяне с Поволжья...

— А кто такие Шиллер, Робин... ну эти?..

— Вы, Фюрст, конечно, наслышаны о рыцарских походах? — Мадер, презирая в душе этого невежду, не удостоил его ответом. — Почему нельзя в той же «лесной школе» создать драматический кружок, устраивать чтения о нибелунгах? Рассказывать курсантам о нравах прошлого, к примеру, о давно забытых дуэлях чести. Классовым понятиям, о которых любят говорить большевики, противопоставить сословные предрассудки. Это возвысит касту немцев в глазах тех же азиатов. Их же следует объединять в сообщества, клубы. Отрешиться от унизительного названия «нацменьшинства».

Мадер явно заигрывал с Аширом, внимавшим каждому его слову.

О чем думал Таганов, когда умный, хитрый, но неудачливый Мадер поучал недалекого, но везучего Фюрста? Тем и опаснее Мадер. Но в главном они ровни, ибо оба, хотя и по-разному, пеклись о величии тысячелетнего рейха. История других народов им виделась по-своему, они были не прочь переписать ее заново, чтобы она отвечала лишь их интересам, выражала их право кого судить, а кого миловать. Из истории они собирались выхватить только то, что их устраивало, а если потребуется, дополнить ее своими идеями. Пусть абсурдными, бесчеловечными — лишь бы эти идеи служили только одной нации — немцам.

Гости разошлись запоздно. Черкез и Ашир не смогли даже поговорить, если не считать того, что в ванной обменялись паролями. Проводив гостей, они вместе с Джемал, чтобы не опасаться подслушивающих устройств, погуляли по ночному Берлину, вспомнили родных, Туркмению.

Мужчины долго говорили о своем, а Джемал с залитым слезами лицом шагала рядом, не очень-то вслушиваясь в их разговор. Ее терзала одна забота: подольше удержать Ашира в Берлине, подле себя.

— Ты, Черкез, — говорила она мужу, — замолви перед Мадером словечко, чтобы Ашира в ТНК пристроить. Хотим, мол, вместе быть, а я Урсулу попрошу, пусть поговорит с Фюрстом.

— Мадер и сам не прочь заполучить себе Ашира, — озабоченно ответил Черкез. — Боюсь, что его звезда закатилась, если ничего не выгорит с письмом Гиммлеру.

— Получается, — неожиданно засмеялся Ашир, — что ас абвера, как и я, на перепутье.

— Да, его на подполковника представили, но присвоение отложили. Мадер рвет и мечет. Вообще-то он проныра, со связями, даже к Гиммлеру с рапортом сунулся.

— Такие, как Мадер, живучи, — Таганов словно рассуждал с самим собой. — Гитлеризм нуждается в таких оруженосцах, и за борт его не выбросят. Он на словах якобы против фашизма, а на деле хуже нацистов. Изворотливее, коварнее. Такие люди подобны призракам: на рассвете исчезают, а с темнотой появляются...

Втроем они гуляли почти до самого утра, до первого поезда, идущего на Луккенвальде.

«Стрела — Центру... В Берлине познакомился с Рахманом Ахмедовым, заведующим историческим отделом ТНК. После двух моих писем, одно на имя Вели Каюм-хана, другое — Ахмедову и рекомендации Мадера Ахмедов поставил вопрос перед Каюмом взять меня на работу в ТНК. Президент любезно принял меня, надавал обещаний, но не выполнил... Антисоветской деятельностью ТНК руководят Ост-министерство во главе с Розенбергом, абвер, службы СС и СД. Организацию разведывательной работы ТНК в тылу Советского Союза направляют главное управление СС «Тюркостштелле» во главе с гаутштурмфюрером доктором Ольцша и штаб абвера... Президент Каюм — пешка, гитлеровцы, прикрываясь им как ширмой, по своему усмотрению формируют Туркестанский легион, всячески разжигают национальную вражду среди туркестанцев. Каюм и его приспешники Баймирза Хаит, начальник военного отдела ТНК, наманганский узбек, бывший командир Красной Армии, сын бая, репрессированного Советской властью, Джураев, ташкентский узбек, и Ахмедов, бывший ашхабадский учитель, вербуют туркестанцев в высшую разведывательную школу «Арбайтманшафт Туркестан» (АТ), созданную в Берлине по приказу Гиммлера... В руководстве комитета — грызня, склоки, процветает национализм».

— Эембердыев! К капитану Брандту! — бросил на ходу старшина Шмульц.

Час был поздний, скоро отбой. С чего бы это? Ашир на бегу расправил китель, потуже затянул ремень.

Длинный барак, насквозь пропахший известью и карболкой. Въедливый запах источали одежда, постели, стены, даже учебное оружие. Только в кабинете начальника лагеря, отгороженном двойными дверями, пахло шнапсом и вареными сосисками. Судя по желтым белкам глаз, капитан пил запоем, заливая алкоголем неудачу, постигшую его в Афганистане, откуда он попал в эту «лесную школу» по подготовке агентов-диверсантов. Перебрасывали их за линию фронта группами, да все будто в прорву. Того и гляди опять взбесится начальство, и прямая дорога на Восточный фронт будет обеспечена. Тогда прощай все...