Новый Мир ( № 7 2010) - Новый Мир Новый Мир

Здесь наши разнузданные вихлянья под столь модный в сезоне ямайский квартет из Германии “Бони М” мгновенно затмили неуклюжие па угрюмых горцев и приковали внимание двух очаровательных москвичек. Пиписа представил меня девушкам как своего друга Элиса из Ирландии. И, составив с девушками танцевальный кружок, я пустил в ход свой английский словарный запас вперемежку с ломаным русским. Причем русские слова в моем “ирландском” произношении почему-то звучали с ярко выраженным грузинским акцентом.

Девушек несколько смутили мои растоптанные сандалии, нехарактерные, по их мнению, для выходцев с Британских островов, а также и то, что я курю сигареты “Прима”, а не “Мальборо”, как большинство моих соотечественников. Им также показалось подозрительным, что я избрал для отдыха скромные Гагры, а не фешенебельный Сочи, где иностранцы действительно попадаются. В целом же они, как ни странно, уверовали в мою неотразимую зарубежность, и мы с Пиписой, а в особенности я, были как никогда близки к нашей вожделенной цели. Если бы не межнациональный конфликт, в котором я вижу провозвестника всех национальных бедствий, охвативших постсоветское, так сказать, пространство буквально через пять-шесть лет после моего посещения города Гагры.

В предыдущих строках своего произведения я уже упомянул, что девушек в Гаграх было гораздо меньше, чем хотелось бы. Они привлекали назойливое внимание кавказских кавалеров, не отличающихся изысканными манерами. И целое землячество этих кавалеров решило выразить свои притязания на переметнувшихся к нам очаровательных москвичек.

Надо признать, что доматывались они довольно тактично, если можно вообще оправдать попытку насильственного разлучения любящих сердец. Конфликт развивался планомерно и поэтапно, в соответствии с некими патриархальными канонами, еще не утраченными нашими бывшими кавказскими соотечественниками.

Сначала от кружка наших соперников отделился совсем малолетний джигит, который поинтересовался, откуда мы будем сами и нет ли при нас оружия, если мы действительно туляки. Удостоверившись, что не каждый житель Тулы носит с собой заряженный пистолет, малолетка поделился информацией с товарищами. После этого джигит постарше потребовал, чтобы мы немедленно сваливали или, по крайней мере, оставили свои притязания на девушек, по праву нам не принадлежащих.

Пиписа, будучи по пьянке персонажем залупастым, но безвредным, навлекал на нас постоянные беды этим невыгодным сочетанием качеств. Он не только не убоялся угроз кавказского парламентера, но, напротив, стал демонстрировать ему свой сломанный нос, а также многочисленные шрамы, покрывающие его многострадальное чело.

— Ты видишь все это! — тонко кричал Пиписа, выпучиваясь своими бледно-голубыми зенками в орлиные очи горца. — И ты думаешь, что после этого меня еще можно чем-то напугать?

Озадаченный этим аргументом, кавказец удалился для совещания в верхах. И последним по порядку, но не по значению, к нам явился совсем уже аксакал, убеленный сединами мужик лет тридцати пяти — сорока, а может — и пятидесяти, ибо в тот период все люди старше тридцати лет сливались для меня в единое малоинтересное сословие мужиков и баб.

— Последний раз прошу, как братьев, уходите, — обратился к нам этот почтенный старец. — Этот девушка нам самим нужен, его мой племянник хочет любить.

Пиписа отвечал аксакалу теми же словами, которые услышал английский генерал, предложивший каре старой гвардии сложить оружие при Ватерлоо. И в результате этой безрассудной дерзости мы едва не потерпели своего Ватерлоо.

Нас обступили в деревьях после того, как музыка кончилась и густая толпа тронулась вниз по дороге. Пиписа рвал на груди рубаху и орал, что скорее умрет, чем попросит прощения, я пытался апеллировать к здравому смыслу старейшины рода, но градус общения явно предвещал серьезные побои ногами. Как вдруг кто-то из супостатов заметил, что наш конфликт лишился всякого смысла. Пока наши бывшие соотечественники пытались нас запугать, а мы пытались делать вид, что вовсе их не боимся, девушки удрали, оставив с носом как нас, так и их.

А что же тем временем Жорж? Что же тем временем наш мощный дзюдоист, свирепостью черного взгляда отнюдь не уступающий самому злобному горцу и даже выдающий себя за грузина в подходящих случаях? Увидев, что мы с Пиписой совсем вскружили голову доверчивым москвичкам, да и число девушек опять не соответствует нашему количеству, он под шумок пригласил на танец девушку со стороны и пошел ее провожать.

Не сговариваясь, мы с Жоржем применили один и тот же прием соблазнения, типичный для студентов иняза. Жорж наплел своей знакомой, что по национальности он француз, но семнадцать лет назад вынужден был переехать из Франции в Россию. Если Жоржу было в ту пору лет двадцать, то получалось, что он покинул свое отечество всего трех лет от роду. Но со своей окладистой бородой Жорж выглядел на все сорок. А потому девушка улизнула от старого французского хрыча, пообещав, что впустит его в свою комнату через окно.

Если верить Жоржу, которому верить, в общем-то, нельзя, то после этого он стал бродить вдоль дома в поисках раскрытого окна, пока не нашел открытую форточку на первом этаже. Спортивному Жоржу ничего не стоило пролезть в форточку и ввалиться в комнату, где пожилая абхазская чета мирно отдыхала в кругу семьи и смотрела художественный фильм “Семнадцать мгновений весны”.

— Здравствуйте, — сказал Жорж, поднимаясь на ноги в свете мерцающего экрана.

— Здравствуйте, — хладнокровно отвечал отец семейства.

— Где выход? — справился Жорж.

— Прямо перед вами, — отвечал хозяин жилища.

Жорж вежливо откланялся и вышел на улицу, под звезды и ароматный ветер юга.

Вот, собственно, и все. Никто нам, конечно, не дал. И эта-то чепуха, как ни странно, осталась самым приятным воспоминанием, какое я способен в себе вызвать.

Пусть они расскажут

Жадан Сергей Викторович родился в городе Старобельске Луганской области в 1974 году. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на многие европейские и славянские языки. Лауреат национальных и международных премий. Живет в Харькове.

Перевод с украинского Бориса Херсонского

*     *

  *

Фабрики в дождь под печальною пеленою,

дождь над мостами прекращается, пролетая.

Тебе самой решать — признаться, сказаться больною,

или пусть себе дальше живут, ничего не зная.

Да ты и сама вернешься, когда пожелаешь,

стоит только забыть запреты-законы.

Сидишь себе, воспоминания перегоняешь,

как перегоняют пустые вагоны.

И каждая размокшая рама оконная —

будто убежище, что опустело.

И дым покидает трубу каминную,

словно душа покидает мертвое тело.

Смотришь, будто прощаясь — медленны взоры, —

словно и впрямь последние дни наступили,

на станки железные, на черные коридоры,

словно знаешь ответы, а тебя ни о чем не спросили.

Женщины

Расскажи мне о новой подружке, с которой ты

живешь, что там между вами? Кажется временами,

что живу, как дети, боящиеся темноты —

живут в темноте. Воздух — вот что между нами.

Вот что между нами: ее нереальный маршрут,

яблоки и вино, и все ее протестантство,

одежда, что в рюкзаке носит, как парашют,

цвет волос, что она меняет, как меняют гражданство.

Она постоянно теряется. У нее есть свои ключи.

Возвращается и засыпает. Тишина длится, загустевая.

И я с ужасом слушаю, как сердце ее в ночи

останавливается, как на конечной трамваи.

Она прерывает время, что упорно (тик-так)

идет куда-то с фарфоровым перезвоном.

И тогда она подстригает свои рыжие волосы так,

как подстригают траву, ухаживая за газоном.

Она собирает все это, как на груди платок,

тогда я вижу ясно и близко: как тушь с ресниц подтекает,