Её несносный студент (СИ) - Победа Виктория
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Здесь? — облизываю пересохшие губы. — Но Катя, ее из сада забрать нужно.
— Я деду позвоню, они заберут, Ксюш, давай, а? Ну пожалуйста, я с тобой побыть хочу, малыш, хочу, чтобы ты для меня покричала.
— Вообще-то мне завтра очень даже надо, пары никто не отменял, — я смеюсь, потому что он опять все перепутал.
Но сопротивляться не пытаюсь, потому что незачем, да и бессмысленно. Мне нравится, как он на меня смотрит, нравится это жгучее, неприкрытое желание в его взгляде. Мне вообще в нем все нравится.
Разве могла я подумать, что вот так просто сдамся и поддамся чарам восемнадцатилетнего, дурного мальчишки? Разве могла себе представить, что буду сгорать в его объятьях, таять от его жадных, ненасытных поцелуев, и забывать дышать в его присутствии.
И я не знаю, как это все объяснить, как назвать то, что со мной происходит, кроме как самой настоящей влюбленностью, даже своего рода одержимостью этим засранцем непробиваемым.
И я рада, до чертиков, до фейерверков перед глазами рада, что он вот такой: упертый, настойчивый, упрямый и… терпеливый, очень терпеливый.
Потому что мои тараканы — это отдельный вид искусства, и бороться с ними самостоятельно у меня не получается, а с ним все так просто выходит, так правильно, что порой страшно становится от понимания, как сильно я к нему привязана, как сильно я… его люблю.
Наверное, я могла бы продолжать упираться, называть себя дурой и бесконечно долго заниматься самокопанием, съедая себя изнутри.
Могла бы твердить себе постоянно, что снова на те же грабли наступаю и все происходящее между мной и Волковым — это безрассудство чистой воды.
Но правда в том, что я просто больше не хочу этого делать, не хочу идти наперекор собственным чувства и желаниям, потому что сейчас я тоже счастлива, и причина, конечно, вот в этом мальчишке, улыбающемся самой красивой на свете улыбкой, пожирающем меня своим обещающе-порочным взглядом. Мне хорошо с ним, мне так хорошо, как ни с кем еще не было. И речь вообще не о физиологии, не о плотском, нет, далеко не об этом.
— Ксюш, ты че зависла-то? — он меня в чувства приводит, целует осторожно, едва касаясь моих губ.
— Задумалась, — произношу, улыбаясь в ответ.
— О чем?
— О тебе.
— Обо мне?
— Да.
— И что надумала?
Я не отвечаю, просто притягиваю его ближе и целую, наслаждаясь его близостью.
И поцелуй этот — нежный, опьяняющий — пробуждает в моем теле уже привычную реакцию. Оно меня, конечно, предает, отзывается на каждое касание, каждое поглаживание. И Егор, естественно, это чувствует, усмехается в свойственной ему манере, уверенный в своей неотразимости. Он знает себе цену, прекрасно понимая, насколько хорош.
Я же до встречи с ним вообще не представляла, что так бывает. У меня и опыта не было, точнее был — никакой. С Игорем было просто никак. И я понимаю, конечно, что первый раз он у всех такой, или почти у всех. Но дело в том, что Игоря я так не желала. Не знала даже, что можно так хотеть, до трясучки, до спертого напрочь дыхания, до онемения конечностей.
А с Волковым узнала, испытав что-то нереальное, необъяснимое, тогда в наш первый раз, в душе. И я вообще слабо помню, что со мной в тот момент происходило, потому что такого удовольствия, такого нереального кайфа я никогда в своей жизни не испытывала. А Егор шептал какие-то нежные глупости, вбиваясь в меня с такой силой, что у меня искры из глаз летели.
И я не хочу, вообще не хочу даже думать о том, где он всему этому научился, и о трехлетнем опыте его — я тоже не хочу думать.
Егор тяжело дышит, отстраняется, опираясь на руки, нависает надо мной, рассматривает внимательно мое лицо.
А я не понимаю, что происходит, не понимаю, почему он вдруг остановился.
— Ты чего? Я что-то не так сделала? — спрашиваю, а у самой ком в горле стоит.
И да, я переживаю, несмотря на все его заверения, несмотря на проведенные вместе, незабываемые ночи, я все еще боюсь сделать что-то не так, боюсь его разочаровать. Егор не отвечает, только резко спрыгивает с дивана. И я уже собираюсь подняться следом, но меня разворачивают резко, подхватывают и вынуждают встать на четвереньки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Егор…
Я хочу возмутиться, но засранец этот, с замашками диктатора мне не позволяет.
—Тихо-тихо, я хочу на тебя посмотреть, — надавливает на мою поясницу, — расставь пошире ножки, вот так, еще малышка.
Я, словно в каком-то трансе, выполняю его указания, расставляю ноги, позволяя себя разглядывать, выставляя себя напоказ. И все это так пошло, так откровенно и до ужаса горячо. Я дышу часто, поскуливаю от легких, едва ощущаемых прикосновений пальцев к разгоряченной, ставшей слишком чувствительно плоти.
— Пожалуйста…
— Что пожалуйста, детка?
Я сама не знаю, о чем прошу. И сейчас я готова прибить Волкова, за то, что мучает меня, за то, что явно издевается. И поглаживания его эти легкие меня с ума сводят, превращая одичалую, спятившую самку, пробуждая во мне самые низменные инстинкты.
И когда мне кажется, что хуже уже быть не может, я чувствую прикосновение горячего языка и стону, не в силах сдерживаться.
— Боже.
И в ответ на свой стон слышу, как Волков удовлетворенно хмыкает, довольный собой. Сволочь! Гад! Но как же хорошо, как охренительно приятно чувствовать его скользящий между губ язык. Он уничтожит, просто размажет меня этими порочными, до невозможности горячими ласками. И сквозь окутавшее меня безумие, я слышу, как Егор витиевато ругается, лишь на долю секунды оторвавшись от своего занятия.
— Мокрая, моя девочка, блядь, Александровна, ты нереальная, ты знаешь, и моя.
— Егор, — вскрикиваю, чувствуя, как в меня проникают пальцы.
— Горячая моя девочка, — он бормочет жарко, слегка причмокивая, и пальцами вытворяя нечто такое, отчего я начинаю чувствовать себя текущей, похотливой самкой.
И мне становится совершенно плевать на то, как все это выглядит, на то, как выгляжу я, потому что довольное урчание и пошлости, срывающиеся с губ Егора, пробуждают во мне какую-то незнакомую, темную сущность.
И да, я начинаю стонать, и практически готова его умолять не останавливаться, просить еще и еще.
Мне мало, мне безумно мало того, что сейчас между нами происходит, я хочу больше, хочу чувствовать, ощущать его полностью, в себе, ощущать полностью своим.
А он дразнит меня, точно угадывая мое состояние, точно зная, чего я хочу, и не дает, останавливаясь каждый раз, когда я оказываюсь на грани.
— Волков, я тебя сейчас придушу, — я не узнаю свой голос, это протяжное шипение, словно не я это, словно за меня говорит та самая сущность.
— Тихо, куда ты спешишь, малышка, у нас столько времени впереди.
Он посмеивается, жестко фиксирует меня за бедра, и снова проводит языком по влажной, раскаленной до предела плоти.
И теперь уже из моих уст летит нецензурная, вообще мне несвойственная, брань. Кажется, я успела нахвататься у этого мучителя безжалостного.
— Егор, я не могу больше, пожалуйста, — я впиваюсь ногтями в диван, совершенно не думая о том, что могу повредить гладкую, абсолютно новую поверхность.
— Нетерпеливая моя девочка, — он шепчет хрипло, отстраняется.
Я слышу возню позади себя, звон пряжки ремня, а потом чувствую такое приятное и нужное мне сейчас давление между ног. — Расслабься, расслабься, малышка.
Я сжимаюсь, просто потому что он большой, очень большой, во всяком случае по моим мерками и относительно моего, весьма и весьма, скромного опыта.
Егор толкается в меня, скользит медленно внутрь, продляя мою агонию. Это просто потрясающее, восхитительное ощущение. Но медленно, все так медленно, а я не могу больше, мне хочется быстрее, сильнее, резче! И я практически подмахиваю сама, чтобы заставить его двигаться, заставить войти полностью, до упора, мне это просто жизненно необходимо.
А он, скотина такая! Он продолжает посмеиваться, хрипло шепчет какие-то порочные нелепости.