Её несносный студент (СИ) - Победа Виктория

Деду я позвонил после первого раунда, объяснил ситуацию. Он ее принял положительно.

А потом я вернулся к Ксюше и не отлипал от нее, пока у малышки в животе не заурчало. Пришлось кормить. А после…

И зачем я только об этом вспомнил?

Наблюдаю за спящей, отвернувшейся от меня Александровны, пальцами провожу по оголенным плечам, спине, и понимаю, что нихрена я не усну, не смогу просто, потому что снова ее хочу, свою малышку.

И я, конечно, скот законченный, но поделать с собой ничего не могу.

Отбрасываю в сторону ненужное одеяло, глажу, сжимаю свою девочку. Пальцами ныряю между стронных ножек, провожу по припухшим губкам. Ксюша сонно мычит что-то нечленораздельное, неосознанно подставляя попку, потираясь о мой, уже дымящийся член.

— Малышка, солнышко, давай вот так да, поднимем ножку.

— Егор, я спать хочу, — бурчит недовольно, но ножку поднимает, и попкой своей красивой ближе прижимается.

— Сейчас-сейчас, малыш, мы быстренько и спать, да?

Мудак я конченный, но как с ней иначе? Я ее и днем и ночью хочу, растерзать готов, залюбить. Смотрю на нее и кайфую, каждый день благодаря вселенную за чертов второй шанс.

Сильнее прижимаю Ксюшу к себе и вхожу в нее медленно. Плавно. Оттягивая удовольствие.

— Волков, ты вообще устаешь?

— Это просто ты на меня так действуешь.

И ведь не лукавлю я, она реально на меня лучше всякой виагры действует. Я с полуоборота завожусь и мне мало, мне постоянно ее мало. Я хочу ее двадцать четыре на семь, думаю о ней каждую минуту. Я одержим этой женщиной и мне это охренеть как нравится.

— Аххх

— Хорошо? Хорошо, малыш?

Меня на нежности не хватает, я срываюсь на бешеный темп, вбиваясь в свою горячую девочку, не щадя, не жалея. По телу разливается чистейший кайф. Ну как тут остановиться? Как не набрасываться на нее каждый раз.

— Даа…

Она кончает практически сразу, сжимает меня внутри так сильно, что я на мгновение теряю ориентиры и едва успеваю выйти.

Она меня добьет, просто уничтожит.

Так не бывает просто.

И я понимаю, что нам бы сейчас не помешал душ, но правильные мысли летят нахер, когда Ксюша поворачивается ко мне, целует, и прижавшись к моей груди, начинает посапывать.

К черту гигиену.

Завтра. Все завтра.

Утро будет меня противной трелью будильника. Рядом, под боком возится Ксюша, вызывая у меня улыбку. Мне никогда не надоест просыпаться рядом с Александровной, это просто отдельный вид кайфа, отдельный сорт наркотика.

Выключаю будильник, притягиваю к себе Александровну и целую.

— Доброе утро.

— Доброе, — она улыбается, — ты чудовище, Волков, у меня все болит.

— Я чудовище?

— Ты-ты, — кивает усердно, — ты меня, можно сказать, похитил и принудил.

— А то ты сильно против была.

— У меня серьезно все болит, — хихикает, отбрасывает в сторону одеяло, — мне надо в душ.

— Вместе пойдем.

И в душе я, конечно, не сдерживаюсь. Ксюша только глаза закатывает и, повернувшись, выгибается в спине.

Я точно сдохну от кайфа.

После мы собираемся быстро, по пути заезжаем в кофейню, завтракаем и едем в универ.

Ксюша больше не оглядывается и скрываться не пытается, меня это, несомненно радует. Я провожаю ее до кафедры, сам уже собираюсь идти на пару, когда в последний момент она хватает меня за руку, останавливая.

— Ты чего?

— Я все хотела спросить, а чего ты вчера хотел-то?

— Вчера? — не понимаю.

— Ну ты пришел вчера зачем-то сюда.

— А ты об этом, — улыбаюсь, притягиваю ее к себе, — поцеловать тебя захотел еще раз.

— И все? — она смотрит на меня удивленно.

— И все.

— Ты ненормальный.

— И за это ты меня любишь.

— Нет.

— Нет?

— Нет, — мотает головой, — я просто тебя люблю.

— И я тебя люблю, Ксюш.

Целую ее, оставляю у двери на кафедру, сам ухожу на пару.

Не хочется, чертовски не хочется никуда идти. Хочется забрать Александровну и свалить вместе с ней в нашу квартирку.

Была б моя воля.

Вхожу в аудиторию, осматриваюсь. Сонька уже на месте. Белого нет, видимо, дрыхнет.

— Мать, хреново выглядишь, — падаю рядом с Никитиной. — Сонь, ты спишь вообще?

Она отпивает кофе из пластикового стаканчика, вздыхает шумно.

— Ты не знаешь, сколько у нас за убийство дают?

— Че?

— Если я Хасанова прикончу, мне много дадут?

Я смотрю на заспанную, растрепанную, полную решимости рвать и метать Никитину, и начинаю ржать.

Нет, хреновый я все-таки собеседник. Мне бы ее пожалеть, бедняга опять с домашкой провозилась всю ночь. Там вообще ниче сложного, я от силы час потратил, Белый — минут сорок. Но Никитина у нас особенная, к ней Хасанов только так цепляется. И то ему не так, и это. Ни одну домашку не принял.

— Сонь, может это… денег ему предложить? — выдвигаю вполне логично предложение.

— Клык, ты слепой или в глаза долбишься? — это она от Белого набралась, и от меня, потому что в самом начале нашего знакомства Сонька так не разговаривала. Плохо мы на нее влияем, очень плохо. Скоро матом ругаться начнет. — Ты его костюм видел? А тачку? Да он половину нашего универа купить может, где я тебе такие деньги на взятку возьму? Доучусь этот семестр, и пошел он в жопу, придурок больной.

— Сонь, ну чем ты ему насолила-то? Что-то же было наверняка, не может мужик к тебе просто так цепляться.

— Ничего я не делала, — я чувствую, что врет. Ну врет же.

Что-то точно есть.

— Лукавишь, Сонь.

— Да не знаю я, чего он ко мне цепляется, и че ты ко мне пристал.

— Все ты знаешь, Никитина, — усмехаюсь и откидываюсь на спинку стула, — ладно, после пар не убегай, сегодня в офисе работаем.

— А Макарова твоя против не будет? — нет, точно от нас понабралась, язва.

— Заметила значит? — улыбаюсь, при упоминании фамилии Ксюши.

— Сложно не заметить, как ты ее на университетской парковке слюнявишь.

— Фу, как грубо. Сонька, а Сонька, — обнимаю ее за плечи, притягиваю к себе, — ты когда язвой такой стать успела?

Она сначала смеется, а потом, подняв глаза, меняется в лице, словно приведение увидела. И мне даже оборачиваться не нужно, чтобы понимать, кто за моей спиной находится.

— Молодые люди, обитель разврата в другом месте разводить будете.

Хасанов, как часы.

Оборачиваюсь, отпускаю Соньку. Смотрю в упор на Хасанова, он в ответ на меня, потом на Соню. Взглядом ее сверлит, челюсти сжимает. Злится.

— Да вы че, Заур Халилович, какой разврат, исключительно светлые чувства, — я, честно говоря, сам не знаю, зачем это говорю, но Хасанов внезапно меняется в лице. Кажется, это я зря и мне теперь домашки тоже переделывать придется.

Хасанов тем временем становится чернее тучи, и вроде в руках себя держит, но я-то вижу, что мужик на грани.

— Всем доброе утро, — он наконец переводит внимание на аудиторию.

— Ты дурак что ли? Ты зачем это сказал?

— Ну мы ж друзья, будем вместе страдать, по-дружески.

Однако, вопреки моим прогнозам, Хасанов не бушует, и даже у Соньки домашку принял, правда, только одну, остальные забраковал. Но это уже что-то. Меня вообще трогать не стал, видно, подумал, что с дурака взять нечего. В общем прошло все вполне сносно.

После завершения пары Хасанов пулей вылетел из аудитории, чем привлек к себе всеобщее внимание.

— Нет, Сонька, все-таки чет ты не договариваешь, — обращаюсь к Никитиной, когда за Хасановым с грохотом захлопывается дверь.

Она собирается ответить, но не успевает. У меня начинает звонить телефон. Увидев на экране имя, киваю Соньке, чтобы шла без меня, сам отвечаю на звонок.

— Какие люди, — произношу не приветствуя, — ты че, протрезвел что ли?

— Смешно, я оценил, — раздается из трубки.

— Я так понимаю, звонишь ты не просто так?

— Угадал? Как там братишка? — спрашивает уже серьезнее.

— Нормально, в целом.

— Ясно, с отцом, значит, так и не помирился?